Бар «Безнадега» (СИ) - Вольная Мира (читать бесплатно полные книги txt) 📗

Я не спрашиваю, чувствует ли Варя что-нибудь. Не чувствует, потому что душа – моя. И именно я должна ее забрать. Девчонка и увидеть ее сможет только, если я захочу.

Я пробираюсь сквозь лес, не обращая внимания на ветки деревьев и кустов, на пружинящий под ногами подлесок, не оборачиваясь. Меня не интересует сейчас, успевают ли за мной Шелкопряд и Бемби. Я не вижу цветов, не чувствую запахов, с трудом различаю звуки, не до конца понимаю, день на улице или ночь.

То есть нет, конечно, какая-то часть моего мозга фиксирует окружающую обстановку, но… эта фиксация не переходит в осознанное, просто не успевает, задавленная криком.

Кто же ты такой?

Душа зовет очень сильно, очень громко и очень больно. Это просто сильнее меня, даже если под ногами разверзнется геенна огненная, я буду переть сквозь нее.

Мне не нравится то, что я чувствую, сила зова тоже не нравится. Смерть явно не новая, душа… Варе очень не повезло.

Я останавливаюсь только через двадцать минут. Чувство, что ноги словно увязли в бетоне, в болоте, в жиже. Хочется упасть на колени и скрести землю руками. Пелена с трудом спадает, понемногу возвращаются краски.

Я фокусируюсь, оглядываюсь.

Пригорок, почти поляна. Теперь понятно отчего очнулась душа, почему зовет так громко. Под ногами размытая дождем земля: упругая, со следами колес от квадроцикла, взрытая. По факту – чья-то потревоженная могила. Относительно старая могила.

Черт!

Я поворачиваюсь к Шелкопряду, ловлю его взгляд.

- Урок окончен, - говорю, сама не веря в то, что действительно это произношу. Зарецкий хмурится, Варвара теснее прижимается к нему.

- Все настолько плохо?

Я не знаю, что ему ответить, потому что пока не понимаю, насколько все действительно плохо. Очень сложно понять, как давно душа лежит тут, как сильно она… «испортилась».

- Пока не знаю.

- Скажи, - хозяин «Безнадеги» делает шаг ко мне, - она, - кивок в сторону Бемби, - может столкнуться с подобным?

- Да, - отвечаю. Мне даже думать не надо. Может. Как и любой собиратель. Даже в хосписах бывают такие души.

- Тогда доводи дело до конца.

- Ты все ей рассказал, Зарецкий? – спрашиваю прежде, чем принять окончательное решение. Шелкопряд вопрос понимает правильно, но реагирует более чем спокойно. И по выражению его лица я вижу, что он не рассказал.

- У меня было не так много времени, как ты думаешь, - спокойно пожимает искатель плечами.

Класс.

- Тогда на твой страх и риск, Зарецкий.

Думать о том, откуда Шелкопряд знает, про другую сторону вопроса, я не хочу. А он знает совершенно точно. И думаю, что не рассказал сознательно, песчаные замки крушить надо по одной башне за раз. Кто ж знал, что оно так выйдет.

Ну да и ладненько.

Я ухожу с развороченной земли и протягиваю Зарецкому лопатку. В отличие от Вари он одет нормально: в джинсах и куртке.

- Тогда подсоби, - и отхожу в сторону.

Шелкопряд странно хмыкает, инструмент в руки берет, но к раскопкам приступать явно не торопится, зачем-то оглядывается на Бемби, до которой, видимо, только сейчас дошло, что тело в земле.

То ли еще будет, милая.

Зарецкий наконец-то для себя что-то решает, проходит мимо меня, слишком близко и неторопливо. Успевает склониться и бросить короткое:

- Мое имя Аарон, Эли, - звучит тихо, тихо настолько, что я с трудом различаю слова, и отчего-то мурашки бегут вдоль тела.

Я спешу отступить от искателя, поближе к Варе, решаю, стоит ли ей рассказать или нет, но принять решение не успеваю, меня опережает… Аарон.

Это имя идет ему однозначно больше Андрея, и что-то… царапает внутри меня.

- Трупы бывают разными, Кукла, - объясняет девушке хозяин «Безнадеги». – Они не всегда «свежие».

Девочка издает какой-то непонятный звук: писк и мычание вперемешку. Почти жалобный.

- И чем дольше душа находится в теле, чем крепче заперта в нем, тем… сильнее она «портится», - продолжает хозяин «Безнадеги», и на какое-то время воцаряется тишина.

- Что значит «портится»? – почти шепотом переспрашивает Варя, когда у нее получается выдавить нечто более осмысленное, чем полузадушенный писк.

- Представь, что тебя убили, детка, - отвечаю вместо Зарецкого. Решая все-таки рассказать Бемби хотя бы это. Пока только это. – Плохо убили, возможно пытали перед смертью, а потом засунули в гроб. И ты очнулась через какое-то время, а выйти не можешь. Что ты будешь чувствовать? – девчонка бледнеет в один миг. – А теперь умножь это на сотню, - добавляю я, наблюдая за тем, как Шелкопряд стягивает с себя кожанку.

Он бросает ее нам не глядя, и куртку ловит Бемби, я даже попыток не делаю. Ради Бога.

С тихим «дзынь» лопата входит в землю.

Он работает быстро, кажется, что без особых усилий, хотя земля влажная и тяжелая. И чем ее меньше, чем тоньше грань между трупом и мной, тем сложнее контролировать то, что сидит внутри…

Собирателя…

Ага, отличный кастрированный полит корректный эвфемизм, прилизанный и приглаженный. Наверное, когда-то такие, как Глеб, придумали его для таких, как Бемби. Я чувствую, как меняется тело, восприятие, мысли. Как прорывается наружу разбуженный, восставший инстинкт. Его потревожила душа… Ради таких душ и были когда-то мы созданы. Старых, испорченных, гнилых.

Я пытаюсь сдерживаться, не выгибать спину и тело, не скрючивать пальцы, не скалиться голодным зверем. Трясет от напряжения, испарина покрывает лоб и спину. Дыхание тяжелое и частое, слишком шумное, будто я бежала.

Я чувствую здесь, вокруг, его присутствие так четко, как уже давно не чувствовала. И мне хочется выслужиться перед ним, как дворняге, тупой шавке. Принести ему в пасти кусок истекающей кровью плоти.

Но…

Сознание все еще со мной. Удерживает от того, чтобы броситься к Шелкопряду, упасть на колени, оттолкнуть искателя и начать руками рыть землю, потому что так быстрее…

- Быстрее, - шиплю, сотрясаясь от дрожи.

Зарецкий бросает на меня короткий, быстрый взгляд. Но я не понимаю, что выражают его глаза, я сейчас вообще мало что понимаю.

Есть какая-то болезнь, что-то… Когда ты слышишь вкус и видишь музыку. Я сейчас будто больна ей, потому что хватаю руками ветер и ощущаю окружающую тишину языком. У нее вкус паленой шерсти и перца.

Я утапливаю левую ногу в земле, все-таки пригибаюсь, раскачиваюсь.

- Эли…

- Просто шевелись, - хриплю.

Мне нужно на что-то отвлечься, мне нужен другой раздражитель, более сильный, чем страх, ненависть и боль души, что все еще заточена в разлагающемся теле. И я пробую сосредоточиться на Ан… Аароне.

Смотрю на его движения, на руки, на спину, отчетливо проступающие сейчас вены. Футболка на нем темная, очерчивает тело, длинные тугие мышцы. Он сильный, двигается легко и плавно, будто не напрягаясь. Темные волосы немного взъерошены, на острых скулах и подбородке щетина. Это красиво. Он красив… но недостаточно, недостаточного для того, чтобы переключиться, только…

Черт!

Первой на поверхности показывается кисть: скользкая, потемневшая, липкая, в земле, как в черных струпьях. В ней или под ней...  что-то есть. Кожа вздувается, пузырится, двигается. Кажется, что готова вот-вот расслоиться, лопнуть, выпустив наружу вязкий черный гной и остатки мышц. Сверху полно личинок. Белых и толстых, и мелких, почти плоских. Они шевелятся, падают, ползают друг по другу и по остаткам плоти. Пируют на том, что еще недавно было человеком.

Короткий миг. Один миг, чтобы осознать и заметить это. 

А потом меня швыряет вперед против воли, бросает на колени, прижимает к земле. Я все-таки выгибаюсь, извиваюсь, скрючиваюсь, потому что голод невыносим, жажда невыносима. На языке, в горле, пищеводе ненависть. Чужая ненависть, дикий ужас. И больше ничего вокруг. 

Пустота поглощает остальное, проглатывает: цвета, звуки и запахи. Вдруг обрушивается из ниоткуда и накрывает окружающее серостью.

Я стискиваю пальцы на запястье, трещит позвоночник, ощущая холод, потому что меня снова выгнуло, в этот раз назад, звенят мышцы. Болезненно-остро.