Где-то во времени - Мэтисон (Матесон) Ричард (библиотека книг бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Элиза кивнула.
– Хорошо.
– Кроме того, завтра вечером, как только поезд будет загружен, мы отправимся, – сказал он, как я догадался, скорее для меня, чем для нее.
«Она не уедет, – мысленно обратился я к нему, – а вот ты уедешь». Правда, трудно было в этом не усомниться.
Я уже собирался заговорить с Элизой, когда неожиданно Робинсон обратился ко мне:
– Чем вы занимаетесь, Кольер?
Я подумал, что в этом вопросе может быть заключен подвох. Интересно, проверил ли он то, что я говорил миссис Маккенна?
– Я писатель, – ответил я.
– Вот как? – Он явно мне не поверил. – Газетные статьи?
– Пьесы, – сказал я.
Не знаю, почудилось ли мне, или действительно в его тоне на миг промелькнуло уважение, когда он повторил:
– Вот как?
Вполне возможно. Если он и мог приписать мне хоть какую-то добродетель, то она должна была относиться к области театра.
Всякое уважение пропало, когда он спросил:
– А какие-нибудь из ваших пьес поставлены? Ваше имя как драматурга мне неизвестно, хотя я знаком со всеми ведущими.
Ударение на слове «ведущие».
В ответ на его вызывающий взгляд я молча взглянул на него, поборов в себе искушение ответить: «Да, в сентябре на седьмом канале шел "Фильм недели". Вы ведь его смотрели, не так ли?» Вряд ли я от этого выиграю. После минутного замешательства он лишь посчитает меня сумасшедшим.
– Не на профессиональной сцене, – сказал я.
– А-а, – откликнулся он.
Оправдан.
Я взглянул на Элизу. Мне хотелось произвести на нее впечатление, однако я понимал, что мой ответ может лишь разочаровать ее, поскольку театр – смысл ее жизни. Но все-таки это было правильнее, чем говорить ложь, из которой потом будет не выпутаться.
– Что это за пьесы, мистер Кольер? – спросила она, явно пытаясь сгладить неловкость.
Не успел я ответить, как вклинился Робинсон:
– Я предпочитаю драму – высокую драму.
Теперь он постарался сдержать насмешливую улыбку. Я почувствовал, что цепенею от гнева, но смог подавить его в себе, прибегнув к дешевому, хотя и не произнесенному вслух ответному выпаду: если бы он знал, что погибнет на «Лузитании», то не стал бы вести себя столь заносчиво.
– Разные пьесы, – ответил я Элизе. – И комедии, и драмы.
«Не спрашивай меня больше, – взмолился я мысленно, – ответов не будет».
Она не стала продолжать эту тему, и я, к своему огорчению, почувствовал в ее отношении ко мне неприязнь, хотя, конечно, и не такую острую, как у Робинсона. Она считала меня любителем, а для того, чтобы ее разубедить, я не решался что-либо сказать.
В тот момент я потерял контроль над временем. Не представляю, сколько его прошло. Помню лишь отдельные, несущественные подробности беседы и совсем незначащие подробности угощения.
Элиза ела очень мало – тоже чашку консоме, полкусочка хлеба, немного красного вина. Полагаю, перед спектаклем она всегда мало ест. Кажется, я об этом читал.
Зато Робинсон и миссис Маккенна более чем компенсировали отсутствие у Элизы аппетита. Полагаю, именно зрелище того, как они поглощают каждый свою трапезу, совершенно доконало мой организм.
В особенности сразил меня Робинсон. Импресарио ел с таким удовольствием, которое можно, пожалуй, назвать чувственным. Когда он набивал рот едой и громко чавкал, у меня к горлу подступала тошнота. Отведя глаза, я смог избежать зрелища этого немилосердного гурманства, однако оставались звуки. Это все, что я смог сделать, чтобы удержаться от желания с криком вскочить на ноги и выброситься в окно. Лишь теперь могу я оценить трагикомический подтекст этой сцены. Ах, красота, ах, любовь, ах, сладкая идиллия всепоглощающей страсти. Пока они ели и беседовали, беседовали и ели, и снова ели, в животе у меня урчало, как в кратере вулкана с лавой. Элиза не говорила ничего. Я молчал. Она потягивала вино. Вид у нее был смущенный. Я, еле живой, прихлебывал консоме и щипал тост. Однажды Робинсон вовлек меня в разговор с миссис Маккенна – ну, не совсем вовлек, скорее опять поставил на место. Упомянув о птичьей охоте в Коронадо, он спросил меня, умею ли я стрелять. Когда я покачал головой, он сказал:
– Жаль. Говорят, здесь хорошие зуйки и в изобилии водятся бекасы и кроншнепы, а также черные казарки.
Клянусь, он так и сказал.
– Звучит захватывающе, – отозвался я.
Я не собирался насмехаться, но так получилось. Робинсон нахмурился в ответ на мое непочтительное поведение, но мимолетная сдержанная улыбка Элизы стала для меня кратким утешением.
Примерно в это время к нашему столику подошел познакомиться и поприветствовать Элизу мэр Сан-Диего – человек по фамилии, если не ошибаюсь, Карлсон. Мне он показался чрезвычайно молодым, несмотря на длинные, подкрученные кверху усы. Своим рукопожатием, как и Робинсон, он едва не раздавил мою ладонь.
Мои силы уже иссякали, а Карлсон с Робинсоном все разговаривали, причем Робинсон сетовал на нехватку и плохое качество сигар с начала Кубинского восстания. Карлсон предлагал ему отправиться вечерним поездом из гостиницы в старый Мехико, где тот мог бы купить себе любые хорошие сигары, какие пожелает. Нет времени, отвечал Робинсон – полагаю, опять для моего сведения. Труппа уезжает в Денвер сразу после окончания спектакля.
К этому моменту терпение мое кончилось. Что, именем Бога, я здесь делаю в компании Робинсона и миссис Маккенна, если сумел перенестись через пропасть в семьдесят пять лет, чтобы побыть с Элизой наедине?
Я был уже готов просить ее выйти со мной, но здравый смысл все же возобладал. Вряд ли она была в таком расположении духа, чтобы сносить настойчивые требования. И все же надо было как-то вызволить ее оттуда.
Придумав уловку, я наклонился к Элизе и как можно тише позвал ее по имени.
Она подняла глаза от чашки с консоме, с напряжением глядя на меня. Я вспомнил, что надо называть ее «мисс Маккенна», но тут же об этом забыл.
– Мне нехорошо, думаю, надо подышать свежим воздухом, – сказал я. – Вы не хотели бы…
– Я отведу вас в номер, – вклинился Робинсон.
Вероятно, я говорил недостаточно тихо.
– Что ж…
Я замолчал, когда он повернулся, чтобы призвать метрдотеля. Уж не собирается ли он поступить по-своему? Обнаружит, что у меня нет ни комнаты, ни багажа, ничего?
– Мне просто нужно подышать, – уверил его я.
Он равнодушно посмотрел на меня.
– Как угодно.
– Элиза, пожалуйста, пойдемте со мной, – сказал я, понимая, что, лишь взывая к ее сочувствию, смогу преодолеть сопротивление Робинсона.
– Мисс Маккенна, – громко произнес он в свою очередь, – должна заботиться о своем здоровье.
Я решил его проигнорировать – другого выхода не было.
– Прошу вас, помогите мне, – умолял я Элизу.
Робинсон громовым голосом сообщил мне, что мое поведение становится оскорбительным.
– Довольно, – оборвала его Элиза.
Когда мы поднялись, глаза наши встретились, и я понял, что мой успех весьма условен. Она собиралась выполнить мою просьбу, но не из-за сочувствия ко мне, а просто чтобы избежать сцены и, быть может, – эта мысль вдруг охладила меня – избавиться от меня где-то в другом месте.
– Элиза! – произнесла миссис Маккенна скорее удивленно, чем возмущенно.
В этот момент я понял, что ее неприязнь ко мне отнюдь не так непоколебима, как у Робинсона, и что единственный враг, которого следует опасаться, это он.
Ситуация все больше накалялась.
– Я вам помогу, – объявил он.
Это прозвучало скорее как приказ, чем как предложение.
– Не стоит беспокоиться, – произнесла Элиза таким обескураженным тоном, что я подумал, не потерял ли больше, чем выиграл.
– Элиза, я не могу этого допустить, – сказал он.
– Не можете…
Она осеклась, лицо ее вдруг застыло.
Больше ничего сказано не было. Повернув от стола, я почувствовал, как ее пальцы вцепились в мою руку. Взглянув же на Робинсона, подивился выражению злобы на его лице – сжатые в тонкую полоску побелевшие губы, прикованные ко мне черные глаза. Это было выражение «злобной решимости», если я вообще у кого-то такое видел.
