Двое. После (СИ) - Салах Алайна (читать книги онлайн полные версии txt) 📗
Стараясь с достоинством нести свою наготу, я подхожу к краю бассейна и останавливаюсь. Булат беззастенчиво разглядывает меня, редкими гребками удерживая себя на поверхности. Температура крови стремительно растет и желание окунуться в воду за секунду превращается в потребность.
Я зажмуриваюсь и, забыв об изящности и грации, с разбега прыгаю в воду, совсем как делала в детстве. Безбашенная эйфория за секунду обволакивает кожу, забивается в поры искрящимися пузырьками, заражая тело легкостью и свободой.
— Такая теплая! — я ловлю ртом воздух, не в силах перестать улыбаться. — Я обожаю плавать, чтобы ты знал. Дома я могла часами не вылезать из Шексны, и бабушка шутила, что мое тело покроется чешуей.
Я доплываю до противоположного бортика и когда разворачиваюсь, вижу, что Булат движется ко мне. Улыбка сползает с лица, замещаясь горячей пульсацией в висках и нарастающим ожиданием. Теперь я мечтаю, чтобы он прикоснулся ко мне. Считаю секунды до того, когда этой водяной пропасти между нами не станет.
Булат подплывает ко мне так близко, так что я могу разглядеть серебряные бусины воды на его ресницах. Протягивает руку и отводит прядь волос, облепившую мою шею. Я беззвучно выдыхаю и прикрываю глаза, чтобы запечатать в памяти это воспоминание. Хорошо. Нет, идеально.
Горячее тело сливается с моим, вдавливая его в прохладную мозаику, шершавый и жадный поцелуй освобождает мой голод. Я обвиваю руками его шею, ногами — бедра, прижимаюсь ему отяжелевшей грудью.
— Я по тебе соскучилась, — шепчу, и в ответ ощущаю тугое давление члена в промежности.
Все так необычно и одновременно так правильно: прозрачная невесомость, капли, стекающие с волос, всполохи воды вокруг нас и эхо моих стонов, оседающих в выдержанном безмолвии стен. Ладони Булата на моих ягодицах, его кожа спаяна с моей, также как и губы. Я не хочу бояться: страх мешает вкушать счастье. А сейчас я отчаянно желаю быть счастливой.
31
Я укладываю в спортивную сумку пижамный комплект и косметичку, сверху кладу зарядку для телефона, и задергиваю молнию. Банди, все это время наблюдающий за мной из-под стула, поднимается и демонстративно уходит на кухню. Обиделся. Последние несколько дней я ночевала у Булата и сегодня собираюсь сделать это снова, что ему, конечно, не нравится.
— Ты боишься, что я тебя разлюбила? — спрашиваю из дверного проема.
Банди прижимает уши. Дескать, ну а что мне еще думать? Ты меня все чаще бросаешь.
— Ну прости меня, ладно? Обещаю, что завтра останусь с тобой. И я куплю тебе сахарных косточек.
После того, как я глажу его за ухом и обещаю купить новую курицу взамен старой, Банди меня прощает, и я возвращаюсь к сборам. Булат должен заехать за мной течение часа: мы поедем поужинать, а после — к нему.
Я принимаю душ и, облачившись в платье, подходящее светскому выходу, смотрю на часы. Все успела и Булату не придется меня ждать. А чтобы не терять время до выхода впустую, решаю позвонить маме. Вчера из-за загруженности на работе у меня не получилось.
— Привет, мам, — как и всегда, при звонке домой меня охватывает нервозность, и я начинаю расхаживать по гостиной. — Как твои дела?
В трубке раздается невнятный шум, мамин окрик: «Мусор возьми, я сказала!», и лишь затем усталое:
— Ну привет, Таисия. Дела как сажа бела. Кручусь вон как белка в колесе: на работе сменщица заболела — четыре дня без продыху пахала, соседи сверху затопили — вся побелка с потолка отошла. Послала Вадима ругаться с ними, так он разве поругается? На меня только горазд орать, мудак.
В течение нескольких минут я выслушиваю, как мама костерит отчима, и не знаю, что ответить. Они могли часами собачиться друг с другом, но при мне она всегда его защищала и в любой ситуации вставала на его сторону: мол, нос не дорос на старших рот раскрывать. Поэтому сейчас я стойко блюду нейтралитет. Для себя я давно поняла, что отчим для мамы — главный человек в ее жизни, даже пьющий, безработный и плюющий на ее интересы, и любая критика автоматически обернется против меня. Только маме можно жаловаться на его лень, грубость и скотский эгоизм.
Мне всегда было ее жалко, но именно сейчас появилось беспомощное раздражение. Представляю его, развалившегося перед телевизором со скучающим видом, и маму, готовящую ужин после смены, раздраженную и уставшую. Злюсь — и понимаю, что ничего не могу с этим сделать, потому что она никогда его не бросит. Выльет мне в трубку то, что накипело, почувствует облегчение и оставит наедине с мучительными мыслями. Почему она с ним? Разве не лучше одной? Ведь, чтобы любить человека, нужно его по-крайней мере уважать, а я не могу найти ни одной причины для этого. Ну возит он ее летом в сад вместо автобуса, и что? В оставшееся время пьет, сидя у нее на шее.
К счастью, мама сама переводит тему.
— Слышала? Кристинка замуж выходит. С Эдькой лялька у них будет, — ее голос смягчается почти до ласкового. — Округлилась она так, похорошела. Галька не нарадуется.
Воспоминания отбрасывают меня назад, в крошечную кухню Кристины: тощие руки Эдика, шарящие по моему животу, его похотливое сопение в шею и мерзкая выпуклость, трущаяся о мое бедро. И у них будет ребенок.
— Круто, — бормочу я, не зная, что еще на это сказать.
— Кристинка молодец. Все у нее по порядку, по-людски. Обжились, притерлись и о потомстве задумались. Работа у обоих есть: он таксует — в Москве, Кристинка говорит, это выгодно — семью, значит, прокормит. Там глядишь, за вторым пойдут.
Картинный вздох.
— У тебя-то как дела? Учебу хоть не бросила?
Глаза обжигает горячим, грудь тоже. Ну почему? Нет, в разговоре с мамой я совсем не рассчитываю на ласку, но почему именно так? Не только отчим, но и Кристина... Почему ей достаются ее гордость и мягкий тон, а мне… вот это? Сомневающаяся снисходительность? Что должно случиться, чтобы она в меня поверила? Маме будто нравится мысль, что у меня ничего не получится — ведь это означает, что она не ошибалась.
— Нет, не бросила, — цежу я сквозь зубы. — И сессию закрыла на все пятерки.
Про все пятерки пришлось преувеличить, но сейчас мне так хочется. Хочется отстоять себя и заставить маму усомниться в том, что я намного хуже забеременевшей и похорошевшей Кристины.
— Ты про день рождения мой помнишь? — мама меняет тон на строгий. — Чтобы была, поняла меня? Ты мне дочь или кто? В прошлом году людям в глаза смотреть было неудобно. Где Таисия, да где Таисия? Почему на день рождения матери не приехала? Разве так бывает? Уж не поругались ли? — Мама издает шутливый смешок, очевидно, для того, чтобы достовернее передать свой ответ: — Москву, говорю, покоряет, простодыра моя.
Я впиваюсь взглядом в настенные часы, словно из них может выскочить кукушка и оповестить, что время, отведенное на звонок домой, иссякло. Очень хочу, чтобы именно так и случилось.
— Я не уверена, что у меня получится с работой, — вру, не заботясь о том, насколько эта ложь звучит правдоподобно. Моя выдержка и без того висит на тонком волоске. — Ты сможешь показать гостям мой подарок на случай, если они начнут обо мне спрашивать.
— Что ты заладила: подарок да подарок, а?! — моментально взрывается мама, напоминая о том, какой раздражительной может быть. — Одурела совсем в своей Москве... На деньгах помешалась! Семья по боку ей, то, что подруга замуж выходит и матерью скоро станет — тоже. Подарками она откупается.
— Никогда больше не повышай на меня голос, — сиплю я, перед тем как бросить трубку.
После разговора с мамой я еще долго не могу прийти в себя. Пытаюсь гладить рабочую форму, но бросаю, несколько раз подхожу к умывальнику, чтобы помыть руки и подолгу разглядываю свое отражение в зеркале. Я прекрасно помню, почему не поехала на ее день рождения в прошлом году: была разбита расставанием с Булатом и эгоистично не захотела подвергаться обстрелу маминых вопросов, терпеть пьяное лицо отчима и ухмылку Эдика, который приехал вместе с Кристиной. И сейчас тоже не хочу, особенно после этого разговора. Оказывается, мое желание поддерживать связь с мамой ограничивается лишь звонками, и я совершенно не испытываю желания когда-нибудь вернуться в нашу череповецкую квартиру и встретиться с людьми, которых знаю с детства. И за это сейчас я испытываю вину. Потому что мама права: я хочу откупиться подарком.