Царевна-лягушка для герпетолога (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев" (список книг TXT) 📗
— Может быть, колья вбить? — предложил Иван, с интересом наблюдая, как товарищ поливает границу отваром из чеснока, мяты, зверобоя, калины и чертополоха. — Или растяжки поставить? Взрывчатку, если что, я из подручных материалов могу приготовить.
Мы с Левой глянули на него с интересом. Я, конечно, знала, что брат прошел обучение на военной кафедре и даже ездил на сборы, но как-то не очень вдавалась в вопросы, а чем они там с ребятами, собственно, занимались.
— Колья вкапывать у нас уже нет времени, — покачал головой Левушка, рассыпая вдоль перекопанной границы лагеря соль и травы. — А взрывчатка, как и любое огнестрельное оружие нашего мира, может окончательно нарушить и без того ненадежное равновесие.
— А как же серебряные пули? — удивленно спросила я, вспоминая «Дракулу» и все американские ужастики про охотников за нечистью.
Иван хотел что-то пояснить про досужий вымысел, подхваченный массовой культурой, но в это время погас последний солнечный луч, и на лес пала тьма.
Воздух мгновенно сделался ледяным, при этом затхлым и очень тяжелым. Окружающие поляну деревья облепило что-то смрадно-тягучее, напоминающее то ли густую жирную сажу в трубах годами не чищенной вентиляции старых домов, то ли расплавленную смолу. В лесу завыли волки, заухали филины и совы, захохотала выпь. Послышался лязг зубов и скрежет когтей. Ожившая тьма надвигалась на нас, укрывая своим сумрачным крылом сонмы чудовищ, нацеливала копья и стрелы, клубилась у границ очерченного Левушкой круга, пытаясь отыскать маленькую щель.
Я непослушными пальцами сжала свирель, ощущая прикосновение тлена и холода, подбиравшегося к нашему костерку. Иван поудобнее перехватил копьецо, вопросительно глядя на друга. Левушка успокаивающе покачал головой, подкидывая хворост в огонь. Потом поднялся во весь рост и с пылающим факелом наперевес последовал к краю круга. Мы с Иваном повторили его действия.
Тьма с шипением отпрянула, вой, уханье и скрежет прекратились, лес обрел обычные очертания, на небе даже кое-где проглянули звезды. Но едва мы успели приготовить ужин, благо чистой воды набрали загодя, небо снова заволокла непроглядная липкая мгла, а у границы лагеря послышались прежние вой и скрежет. Лев с Иваном спешно схватились за факелы, а я замешкалась, убирая котелок с огня. Еще не хватало, чтобы похлебка пригорела. И так крупу приходилось экономить, а грибов и ягод мы сегодня набрать не смогли.
Когда же я подняла голову, оказалось, что у границы круга стоит человек, чья гибель уже семнадцать лет тяжким грузом лежала на Левиных плечах. Отблеск костра золотил совсем светлые, почти белые волосы, в серых глазах и чертах знакомого по фотографиям лица застыла печаль. Приблизившись к костру, но не переходя черту, он протянул вперед израненные, словно посеченные осколками, руки.
— Впусти меня, сын! Здесь холодно и жутко. Я целых семнадцать лет скитаюсь блуждающим огоньком по болотам! Впусти меня хотя бы погреться, раз уж не можешь помочь обрести покой.
— Я искал тебя, — с мукой на лице проговорил Лева, делая шаг навстречу.
Иван насилу его удержал.
— Духи сказали, что в Слави тебя нет, — продолжал оправдываться Лева, на которого сейчас было жалко смотреть.
— Я вырвался из плена, — проговорил призрак с горьким упреком. — Перешел реку Смородину, явился, чтобы помочь, а ты не можешь найти для меня места у костра.
— Не слушай его, — вцепившись в Левино плечо, пытался увещевать друга Иван. — Возможно, Бессмертный его подчинил и теперь хочет с его помощью выманить нас.
Призрак презрительно скривился.
— Ты опять будешь слушать кого угодно, но не родного отца? Давай. Ты уже один раз послушал. И кому ты теперь собираешься говорить о долге, о памяти родительской.
Лева отчаянно забился в тисках рук Ивана, пытаясь освободиться, а я не понимала, чем помочь, хотя точно знала, что перед нами зловредное наваждение. Настоящий отец, каким его описывали Вера Дмитриевна и мои родители, никогда бы не стал попрекать сына проступком, совершенным в возрасте пяти лет. Но не тыкать же в дорогого покойника головешкой. Лева этого точно не переживет. Да и вдруг мы с Иваном ошиблись.
Мои пальцы нащупали свирель и тут же отложили. Пришла идея получше. Предки верили, что тьму и навь не хуже живого огня способны отогнать предания старины глубокой, свидетельства нетленной славы великих героев былых времен. И потому древнерусские воины, пробиравшиеся в ночную пору лесной тропой, тревожили обитателей дубрав, сказывая друг другу былины, а казаки на марше оглашали широкие степи звонкими песнями про битвы за Кавказ и Туркестан, про походы ушкуйников Стеньки Разина.
К сожалению, былины на нашей кафедре не жаловали, даже в классе сольного народного пения предпочитая развивать голоса студентов на более выигрышных плясовых и сложных в вокальном плане протяжных. Но все же помимо обязательных хрестоматийных образцов, из которых я от силы бы вспомнила пару строф, я почти целиком знала «Илью и Соколика» в варианте Еремея Чупрова [5]. По этой былине в прошлом году писала курсовую Василиса, которая долго восхищалась стройностью стиха и напева, рассказывая про симметричные клаузулу и анакрузу.
Когда я пропела первые четыре строфы, призрак слегка пошатнулся. Лицо его исказила злоба. Лева вздрогнул, озираясь с видом человека, пробуждающегося от дикого кошмара. А Ваня, который в первый момент глянул на меня с недоумением, с чего это мне приспичило голосить посреди ночи, одобрительно кивнул. Подбросив хворост в огонь, он снова встал рядом с другом, готовый в любой момент остановить его от необдуманных действий.
Когда я продолжила, стараясь ничего не напутать, призрак застонал, хватаясь за уши, и попятился назад. Лицо его на глазах оплывало, превращаясь в оскал чудовища. Того самого черного медведя или волка.
На этих строфах ко мне уже присоединился Левушка. Голос его дрожал, по щекам текли слезы, словно он ощущал себя тем самым Соколиком, которого жестокая недоля не просто занесла во вражеский стан, но и поставила на пути родного отца. Вот только здесь и сейчас все происходило с точностью до наоборот. Поэтому Левин голос с каждой новой строфой обретал силу и уверенность.
Призрак, в облике которого уже не осталось ничего человеческого, истошно завыл и рассыпался прахом. Вокруг костра все лязгало и скрежетало. Не помню, как мы с Левой довели былину до конца. Иван тоже к нам присоединился, обняв нас за плечи и без слов голося какое-то невнятное «эй-да-да-ой-да». Когда мы дошли до кульминации, скрежет начал стихать, сменившись какими-то конвульсиями, а вой превратился в жалобный, истеричный скулеж.
Лева не дал нашим гостям роздыха и на взводе со злым куражом завел казачью про поход Ермака «Как на речке было на Камышинке», которую мы готовили для новой сибирской программы. Я подхватила напев орнаментальным подголоском, с облегчением отмечая, что от нашего пения даже воздух становится чище, а на небе вновь появляется маленький просвет. Иван молча подкинул хворост в костер, быстро поел и поставил в своей кружке плавиться собранную днем древесную смолу, споро наворачивая мох и ветошь, чтобы сделать полноценные факелы. Мы с Левой, не прерывая песни, по очереди поужинали и принялись ему помогать.
