Затерянные в солнце (СИ) - Волк Сафо (серия книг TXT) 📗
Сейчас она смерила Лэйк точно таким взглядом и удалилась, не сказав больше ни слова. А Лэйк, чувствуя облегчение, повернулась навстречу подходившим к ней Найрин и Эрис.
— Приходите вечером в шатер Леды, — шепнула она им обеим, пока все вместе они выходили на пронзительно холодный воздух из душного шатра. — Посидим как раньше, вчетвером. Кажется, нам нужно многое обсудить.
— Конечно, Лэйк! — расплылась в ослепительной улыбке Найрин. — Я надеялась, что ты найдешь на это время.
— И я тоже ускользну, — кивнула сестра. Теперь глаза у нее были совсем-совсем далекие, полные туманных золотых переливов, и она казалась Лэйк почти что незнакомой. Но потом Эрис улыбнулась, как раньше, задиристо и хитро, и на миг вновь стала точно такой же, какой Лэйк помнила ее со времен своего детства. — У Тиены есть запрятанная фляга меда, я захвачу ее с собой. Можем угоститься по такому-то случаю.
Весь день прошел в делах. Нужно было решить тысячи проблем со снабжением, с лечением и размещением раненых, с обозами, оружием, одеждой. Вот только внутри Лэйк спокойный, будто море, лежал золотой покой и странное, теплое ожидание. Битва была закончена, и теперь наступало совсем новое время, время, которого анай еще не знали, — мир без войны. И ей все думалось, смогут ли они прижиться в этом мире? Все, что делало их одним народом, все, что закаляло их, что поддерживало их жизнь такой, какой она была, все это было у них благодаря бесконечной череде войн. Их народ был одним единым стремлением к победе, полной и безоговорочной, победе над врагами, природой, судьбой, над самими собой. И теперь, когда победа была одержана, что их ждало впереди? Времена мира и процветания, времена покоя, в которых их кровь загустеет, тела станут обрюзгшими, а души — ленивыми?
Ты действительно так думаешь, Лэйк? Сейчас, когда Роксана явилась к тебе, показав всю Свою мощь? Сейчас, когда ты знаешь, что грядет Танец Хаоса, и ты выведешь на него всех своих дочерей? Ты действительно думаешь, что теперь вас сможет сломить ваша собственная лень? Что-то внутри Лэйк смеялось, словно ребенок, хохотало над ее глупостью, и она улыбалась этому чему-то в ответ. Не зря так много лет их ковали в огненном горниле войн и испытаний, и битва за Роур была лишь первой стадией закалки — это Лэйк знала точно, совершенно точно.
Вечером, несмотря на недовольное бурчание Саиры, она все-таки смогла улизнуть из своей палатки, прихватив с собой кусок колбасы и краюху хлеба. Есть почему-то не хотелось, хотя это и было странно, учитывая полнейшее истощение последних дней. Однако у анай было принято приходить куда-то, прихватив маленький подарок или угощение для близких, а потому Лэйк только рассеяно улыбалась, засовывая пол кольца колбасы в карман своего белого шерстяного пальто.
Охрану она не взяла: ей не хотелось, чтобы что-то сейчас напоминало о том, что она царица. Сегодня вечером она ей не была, она была просто Дочерью Огня, которая после тяжелого сражения хотела немного побыть в тишине в кругу друзей. В конце концов, Лэйк могла позволить себе эти короткие несколько часов, в последний раз перед тем, как дороги разведут их в разные стороны, и у каждой начнется своя собственная жизнь. От этого в груди было горько и сладко одновременно, и Лэйк вновь тихонько улыбнулась, подумав о том, что из них из всех с ней рядом, как и всегда, останется лишь Найрин. Да, она была первой Боевой Целительницей анай, но она все еще оставалась Каэрос, а потому и службу свою проходить должна была при Лэйк. Как странно сплетаются наши судьбы, неверная. Вот уже сколько лет прошло, а мы идем вместе, рядом, несмотря ни на что. И за это я благодарю Роксану каждую минуту своей жизни.
В маленькой палатке Леды, в которой без тесноты помещалось всего две сестры, горел приглушенный свет. Лэйк узнала ее из тысяч точно таких же палаток по запаху: теплому запаху солнца и лета, который навсегда вплелся в рыжие кудряшки близняшек. Над ней раскинулось бескрайнее темно-синее небо, бархатное и высокое, полное звезд и едва не мурчащее, словно довольный кот. И палатка Леды впереди казалась маленьким путеводным огоньком, одним единственным огоньком, который вел к дому.
Не став спрашивать разрешения войти, Лэйк пригнулась и нырнула внутрь, едва не наступив на сидящую возле самого входа Эрис.
— Ну все как всегда! — послышался приглушенный смех Леды. — Лэйк вваливается, как медведь, и всех расталкивает. Ничему-то ты не учишься с годами, мелкая?
— Ничему, — признала с улыбкой Лэйк, осторожно перелезая через длинные вытянутые через всю палатку ноги Эрис и пытаясь при этом не наступить на сидящую тут же нимфу.
Они дружески подбадривали и подначивали ее, совсем как раньше, в далеком-далеком детстве с запахом сосновых иголок, со звуком потрескивающих в печи дров и вкусом теплых пирожков, которые только-только напекла нимфа. И когда Лэйк, наконец, уселась между Эрис и Найрин, лицом к Леде, кое-как устроившись в крохотной палатке, чтобы никого не задеть, она ощутила глубокое, настоящее, охватившее ее целиком счастье.
Между ними на полу в маленькой металлической плошке горело пламя Роксаны, и его отблески бросали их тени на парусиновые стены палатки. Ветра не было, и те слегка провисли внутрь, а за ними, там, дальше, горели далекие серебристые звезды, осыпаясь почти что им за шиворот. И там больше не было войны.
Они разложили перед собой нехитрую снедь: колбасу и краюху хлеба Лэйк, сморщенное яблоко и кусочек сыра, которое принесла Леда, бутыль с терпким медом Нуэргос, добытую Эрис, и маленькие острые соленые луковички, которые раздобыла Найрин. Этого было немного и много одновременно: слишком мало на четверых, слишком много для военного времени. И в этом тоже была какая-то особая правильность, которая заставляла Лэйк улыбаться во весь рот.
Война изменила их всех, и Лэйк видела это своим единственным оставшимся глазом. Леда как-то слишком быстро выросла, черты лица ее заострились, а в глазах появилось твердое и задумчивое выражение, которого раньше не было. Теперь ее кудряшки были короче, чем привыкла Лэйк, и росли неровно, словно кто-то вслепую кромсал их тупым ножом. Она пояснила, что успела заработать молнию и хорошенько обгореть, но обсуждать они это не стали, потому что это подводило слишком близко к тому, о чем никто из них говорить не хотел, — к войне.
Глаза Эрис лучились теперь золотым покоем, точно так же, как и око, вытатуированное между ее бровей. Она говорила сдержаннее и смотрела из — под полуприкрытых век, а голос ее стал глухим и полным вязкого, медового покоя. И запах ее тоже изменился, став более глубоким, более плавным и прочным, словно что-то в ней кардинальным образом переменилось. Лэйк долго принюхивалась и поняла, что это было, только спустя несколько часов. В Эрис не осталось ни капли, ни крошечки, ни пылинки страха, лишь бесконечный покой и железная вера, и сидеть рядом с ней было так тепло, будто привалился спиной к боку хорошо натопленной печи.
Изменилась и Найрин. В ней тоже появился покой, но он не захватил ее существо целиком, как это было с Эрис. Скорее, наоборот, нимфа лучилась силой, в прямом смысле слова лучилась. Вся ее кожа, словно налившаяся солнцем слива, едва-едва мерцала изнутри, а глаза рассыпали крохотные золотые искорки, и улыбка теперь всегда была на самом их донышке, лукаво упрятанная в тень длинных черных ресниц. И каждый раз, когда Лэйк смотрела ей в глаза, она чувствовала эту улыбку, а еще — бескрайнюю, как небо, нежность.
Они говорили ни о чем, и вместе с этим — обо всем. Нимфа с Эрис принялись нарезать маленькими кусочками мясо и хлеб, Лэйк с Ледой присосались к фляге с медом. Они вспоминали о своем детстве, о той самой ночи, когда Лэйк, Эрис и близняшки прокрались прочь из становища, чтобы искать медвежий клык, а нашли в итоге Найрин, и Леда с хохотом призналась, что никакого медведя там на самом деле не было, и они с Эней все наврали. Они вспоминали о становище Ифо, теплых и бесконечно длинных летних днях, когда закат горел и горел без конца, не желая гаснуть в высоком бирюзовом небе, о драках с Торн, Майей и Илой, о ворованной клубнике и домике в лесу, который был для них настоящим боевым фортом. Они вспоминали всех тех, с кем они делили кров на Плато Младших Сестер, маленькие домики, где они жили, горячие источники, о которых так мечтали. Они вспоминали своих наставниц и своих женщин, друзей и врагов, церемонию принятия крыльев и Танцы в День и Ночь Солнца. А еще Эней, и пили за нее, плакали и молчали.
