Превращение - Стивотер Мэгги (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
— Я еще не закончил, — сказал Джереми. Голос у него был полусонный. Он у него всегда был такой.
Виктор, стоявший с другой стороны от Джереми, улыбался, глядя себе под ноги; так велел ему фотограф.
Я не чувствовал смысла во всем этом. Какое отношение эта съемка в духе идиотских картинок с альбомов «Битлз» имеет к музыке «Наркотики»? Я тряхнул головой и сплюнул с балкона; сверкнула вспышка, фотограф с ассистенткой заглянули в видоискатель, и лица у них стали недовольные. Снова вспышка. И снова недовольные лица. Фотограф подошел к площадке и остановился в шести ступеньках под нами.
— Ну же, Коул, побольше жизни! — принялся умасливать он меня. — Давай, улыбнись. Вспомни что-нибудь приятное. Улыбнись, как улыбнулся бы своей мамочке.
Я вскинул бровь; интересно, он всерьез это все говорил?
До фотографа, похоже, что-то дошло, потому что он произнес:
— Представь, что ты на сцене…
— Хотите жизни? — перебил его я. — Так вот, все это не имеет с ней ничего общего. Жизнь полна неожиданностей. Полна риска. Вот что такое «Наркотика», а вовсе не тот портрет пай-мальчика, который вы пытаетесь снять. Это…
И я спрыгнул на него с лестницы, раскинув руки в стороны. На лице фотографа отразилась паника, а его ассистентка схватилась за камеру. Меня ослепила вспышка.
Я приземлился на одну ногу и покатился по площадке, заливаясь диким хохотом. Никто не поинтересовался, не ушибся ли я. Джереми зевал во весь рот, Виктор показывал мне средний палец, а фотограф с ассистенткой кудахтали над видоискателем.
— Вот вам, набирайтесь вдохновения, — сказал я и поднялся. — На здоровье.
Боли я даже не чувствовал.
После этого мне позволили делать в кадре все, что я захочу. Напевая свою новую песню, я водил их по лестнице туда-сюда, прижимал ладонь к стене, как будто собирался опрокинуть ее. Потом мы спустились в вестибюль, где я залез в кадку с фикусом, а под конец отправились в переулок за студней, и я запрыгнул на машину, в которой мы приехали из отеля, и оставил на крыше вмятины.
Когда фотограф объявил, что съемки закончены, его ассистентка подошла ко мне и попросила протянуть руку. Я повиновался, она перевернула ее ладонью кверху и написала на ней свое имя и номер. Виктор наблюдал за всем из-за ее плеча.
Едва она скрылась в студии, как он схватил меня за плечо.
— А как же Энджи? — осведомился он с полуулыбкой, как будто знал, что ему понравится мой ответ.
— А что с ней? — поинтересовался я.
Улыбка сползла с его лица, и он перехватил мою руку с написанным на ладони телефонным номером.
— Не думаю, что она будет от этого в восторге.
— Вик. Чувак. Это тебя не касается.
— Она моя сестра. Еще как касается.
Настроение у меня начало стремительно портиться.
— Ах, так? Пожалуйста: между нами все кончено. И кончено так давно, что об этом уже рассказывают на уроках истории. И все равно это тебя не касается.
— Ну ты и сволочь, — возмутился Виктор. — Ты собираешься вот так ее бросить? Сломать ей жизнь и исчезнуть?
Теперь настроение было испорчено окончательно. Хотелось не то ширнуться, не то пива, не то перерезать вены.
— Послушай, я ее спрашивал. Она сама сказала, что ей будет лучше без меня.
— И ты поверил? Она ведь на тебя едва ли не молится. На тебя и твой поганый талант. Думаешь, ты всю жизнь будешь так жить? Да когда тебе будет двадцать, тебя никто даже не вспомнит. Никто.
Впрочем, он уже явно начал остывать. Почти остыл. Если бы я извинился или хотя бы промолчал, он бы, скорее всего, развернулся и поехал обратно в отель.
Я немного помолчал, а потом произнес:
— По крайней мере, девчонки знают мое имя. — Я с ухмылкой наблюдал за его лицом. — По крайней мере, для них я не просто ударник «Наркотики».
Виктор ударил меня. Удар был довольно сильным, однако не в полную мощь. Во всяком случае, я удержался на ногах, хотя, пожалуй, губу он мне все-таки разбил. Лицо не утратило чувствительности, и я все еще помнил, о чем мы говорили. Я вскинул на него глаза.
За спиной у Виктора вырос Джереми; видимо, после оплеухи до него дошло, что это не одна из наших обычных перебранок.
— Не стой столбом! — заорал Виктор и врезал мне еще раз, прямо в челюсть. На этот раз я пошатнулся, но на ногах все-таки удержался. — Давай, ударь меня, слизняк. Ударь.
— Парни, — подал голос Джереми, но не сдвинулся с места.
Виктор с размаху саданул плечом мне в грудь, вложив в этот удар всю стовосьмидесятифунтовую тяжесть подавляемого гнева, и на этот раз я все-таки полетел наземь, проехавшись спиной по выломанному куску асфальта.
— Ты только зря небо коптишь. Ты эгоист и никто больше.
Он принялся пинать меня ногами. Джереми смотрел, сложив руки на груди.
— Хватит, — произнес он наконец.
— Я… хочу… стереть… эту… твою… улыбочку, — выдавил Виктор в промежутке между пинками.
Он выбился из дыхания и, в конце концов потеряв равновесие, мешком рухнул на землю рядом со мной.
Я смотрел на прямоугольник белесо-серого неба в вышине, обрамленный темными силуэтами зданий, и чувствовал, как из носа у меня ручейком течет кровь. Мне вспомнилась Энджи и какое лицо у нее было, когда она сказала, что обойдется без меня, и я пожалел, что она не видела, как Виктор мне врезал.
Джереми вытащил мобильник и заснял на камеру нас двоих, валяющихся на асфальте в каком-то городе, названия которого я даже не помнил.
Три недели спустя фотография, на которой я летел с лестницы, а Джереми с Виктором смотрели на меня, появилась на обложке того журнала. Мое лицо смотрело на меня с витрин всех газетных киосков. Забвение откладывалось на неопределенный срок. Я был повсюду.
Ближе к вечеру я лежал на полу в доме Бека, прислушиваясь к тому, как рвется наружу из меня волк, так яростно и настойчиво, что в сравнении с этим утренняя тошнота стала казаться цветочками. Я снова подошел к задней двери, открыл ее и встал на пороге, глядя на траву. На улице оказалось на удивление тепло; обложенное небо прояснилось, но порывы ледяного ветра напоминали о том, что на дворе все-таки март. На этот раз налетевший ветер проник прямо сквозь человеческую кожу к волку внутри. Меня пробила дрожь. Я вышел на бетонное крыльцо и заколебался; возможно, стоило пойти в сторожку и оставить одежду там, чтобы проще было потом ее забрать. Но следующий же порыв ветра заставил меня согнуться пополам от приступа неукротимой дрожи. Пожалуй, до сторожки я уже не дойду.
Желудок у меня скручивался в узел; я присел на корточки и стал ждать.
Однако превращение не спешило происходить. Практически весь день я пробыл человеком, мое тело успело освоиться в таком виде и, похоже, не собиралось с легкостью от него отступаться.
«Ну давай же, превращайся», — приказал я себе, когда новый порыв ветра вызвал у меня очередную волну содрогания.
Желудок подступил к горлу. Я твердил себе, что это всего лишь реакция на процесс превращения и она не обязательно должна закончиться рвотой. Если сопротивляться рвотным позывам, все будет хорошо.
Я сжал пальцы, заледеневшие от долгого соприкосновения с холодным бетоном, и мысленно представил, как ветер превращает меня в волка. В памяти вдруг ни с того ни с сего всплыли цифры телефона Энджи, и меня охватило иррациональное желание вернуться в дом и позвонить ей, просто услышать ее голос и повесить трубку. Интересно, что сейчас думает Виктор?
В груди разлилась тупая боль.
«Забери меня из этого тела. Не хочу быть Коулом», — подумал я.
Но и это тоже было мне неподвластно.
21
Казалось бы, в отсутствие Сэма в моей постели совершенно ничего не изменилось. Матрас оставался все той же формы. Простыни не стали больше. Без мерного звука его дыхания я не чувствовала себя менее сонной, а в темноте мне все равно было бы не различить очертаний его широких плеч. От подушки до сих пор исходил его запах, как будто он всего лишь поднялся взять книгу и забыл вернуться.
