Хрустальная волчица (СИ) - Горенко Галина (читаем книги TXT) 📗
Глава 23.
На свете много мерзостей. Предательство — худшая из них…
Молочно-белый вихрь заполонил арену, мельтешащий туман то и дело прорезали кроваво-красные, ветвистые молнии, являя на доли мгновений то одну призрачную фигуру, то другую.
Всё возрастающий, надсадный, словно крики погибающего войска гул сменился густой, пронзительной пустотой, принесшей следом невероятную по силе ослепляющую боль. Горьким ядом она разливалась по венам и растворялась в крови, как крупинки металла в кислоте, убивая все чувства кроме одного — неконтролируемого ужаса.
Несколько квази мне казалось, что я падаю с бесконечного утеса в бьющиеся о скалы прибрежные волны Северного моря. И вдруг я смогла вдохнуть, и лишь вбирая драгоценный воздух в легкие поняла, что до этого совсем не дышала. Слепящая глаза пелена пала и сквозь слезы, текущие из глаз, я увидела, как вихрь расступился, являя мне и всем вокруг правителя Стоунхельма.
На его голом торсе виднелись длинные багровые следы, будто от плети, кровь из рассечённого, но уже затягивающегося пореза на брови капала на крошево настила, впитываясь с громким шипением, словно вода в раскаленные угли, на руках его, крепко прижатой к могучей груди, всё еще сотрясалась в рыданиях малышка, её брат стоял рядом, крепко держа мужчину за руку. В оглушающей тишине, вызванной не ритуалом, а его последствиями присутствующие, все до единого, наблюдали за коронацией избранного Древними претендента.
Замысловатые завитки красного золота, по одному появлялись на открытом челе мужчины, ровно неизвестный живописец, щедро макая кисть в блестящий кармин выводил древние руны, соединяя их нерушимыми связками. Оконченный рисунок венца запустил цепную реакцию — все те, кто неотрывно смотрели на Вседержителя, стараясь ничего не пропустить, с такой же жадностью стали разглядывать того, кто проиграл (безусловно, малышей, внезапно появившихся на арене, в расчет никто не брал).
Поверженный Клаус Бладъёльтер, старший сын, официальный наследник, безусловный фаворит Выбора обессиленный пал на колени пред младшим братом, пред тем, кого выбрали и мгновением ранее короновали Предки, пробуждая будто от спячки безмолвствующие ряды свидетелей. Один за одним они опускались на колени преклоняясь пред Кёнигом:
— Нееееееееееет, — раздался хриплый крик: Неееееет, — вдовая Кюна бросилась на площадку, перескакивая каменные ступени и протягивая скрюченные пальцы, подобно хищная птица — когти, в тщетной попытке прорваться сквозь прозрачный полог. Стоящие на страже преторианцы растерялись по началу, но быстро придя в себя, оттащили стенающую женщину, тщетно пытающуюся проломить с виду хрупкий барьер.
Её не удалось успокоить и двое мужчин практически волоком, но бережно, вывели вдовицу, продолжающую биться в истерике неистово раздающую проклятья любому, кто попадется ей на глаза.
В моей голове мысли бились подобно пойманным в банку светлякам. Больше всего мне сейчас хотелось остаться с Генрихом наедине: выслушать, утешить, ведь от меня, не укрылись шок и неприятие отразившиеся на его лице.
— Кайла, — шепотом, едва различимым в гуле других голосов, позвала меня сестра, — как это возможно?
— Если бы я знала, Лейни, — ответила я.
Полог тем временем лопнул, раскалываясь на истлевающие осколки, будто мыльный пузырь в ледяную стужу и Генрих осторожно передал детей в руки гвардейцам. Зачем покойный Кёниг внес имена малышей в ритуальную скрижаль прекрасно зная, чрез какие препятствия им суждено пройти? Зачем всем вновь демонстрировать свою неверность супруге, подвергая детей смертельной опасности прекрасно зная о мстительном характере уязвленной новым предательством Кюны.
Дальнейшие события стали развиваться со стремительностью снежной лавины, сносящей на своем смертоносном пути все сущее. Вопль вдовицы запустил цепную реакцию, и безмолвствовавшая до селя безропотно принявшая случившееся толпа разразилась бурными криками:
— Долгие лета Кёнигу! — кричали одни.
— Да свершился Выбор! — другие.
— Будь здраве Генрих Бладъёльтер, сын Ансельма! — третьи.
Дальнейший балаган впавших в экстаз подхалимов пресек старший жрец, грозно ударив посохом по гранитному полу, вызывая вибрации и сбивая с ног особо ретивых лизоблюдов. Да и опешивший и не ожидавший восхищенных воплей Генрих собрался, являя высшему обществу ту до поры скрытую сторону характера, что была прекрасно известна его коллегам и тем неудачникам, коим не посчастливилось попасться в лапы заместителя ОсО.
Отдавая четкие и краткие приказы гвардейцам, он усмирил толпу единым взмахом руки, той, на которой была вязь нашей связи. И вдруг, бывшая невеста Генриха грациозно поднялась со своего места, являя всем улыбку и торжествующее выражение лица. Медленно спускаясь по каменным ступеням с высоко поднятым подбородком, она вступила на круглую площадку. Шлейф тёмно-изумрудного бархатного платья тянулся за ней, подгребая мелкие камушки, царапающие лаковую кожу остроносых туфелек в тон.
Разбитый и сломленный Клаус, так и не решившийся уйти с орхестры несмело протянул руки Аделле, что шла на встречу, улыбаясь нежно и зовуще. Уже то, что вопреки результату она решила поддержать своего мужчину вызывало во мне уважение, хотя, в общем и целом, отношение моё к этой подлой девице такая малость изменить не могла.
Сестра, даже когда мы били малышками, была более циничной и приспособленной к жизни, меня, забалованную отцовской любовью воспитывали скорее, как сорванца-мальчишку, нежели как девицу на выданье. Предательство и подлость всегда ставили меня в тупик, когда как сестра со свойственной ей женской хитростью и изощренностью могла мстить долго и со вкусом, подготавливая кару дем за демом, но даже она ахнула от того вероломства, свидетельницами которого мы стали.
Аделла обошла по кругу проигравшего и бросилась в объятья Генриха, наглаживая обнаженную кожу мускулистой спины МОЕГО жениха и впиваясь тому в губыГлаза заволокло кровавой пеленой, руки обернулись когтистыми лапами, что прорывали бархатные подушки и царапали гранит ступеней с противным скрежетом
В себя меня привела волчица, она выла и скреблась под кожей требуя выпустить её на волю, разорвать оковы, пустить кровь, уничтожить. Моя вторая ипостась клацала зубами разбрызгивая слюну, но я тряхнула головой, часто-часто задышав и постаралась загнать хищницу глубоко внутрь.
Однажды я уже пошла на поводу у своего второго «я» и пусть враг понес заслуженное наказание, отмыться от позора вызванного моими порывом и развеять слухи было очень трудно, практически невозможно. Нет большего позора, чем явить зверя не на поле брани, хотя откусить руки, которыми эта подлая дрянь трогала Генриха хотелось невероятно, даже пришлось сглотнуть горькую слюну.
Но ревность скоротечная эмоция, и она развеялась подобно туману солнечным утром, когда Бьерн, аккуратно, но твердо отстранил от себя Аделлу, цепляющуюся за него, словно омела, паразитирующая в кроне благородного дуба. А затем, в гробовой тишине он разорвал рукав богато украшенного камнями платья девушки являя безмолвствующим свидетелям чистую от вязи, белоснежную кожу тонкой руки.
— Ты мой, — закричала девушка и в голосе её прорезались истеричные нотки. — Я не отдам тебя другой.
— Я не пуховка от пудры, Аделла, — ответил Генрих, — и нас с тобой более не связывают даже старые договоренности. Свой выбор ты сделала давным-давно, Клаус — достойный выбор.
— Достойный? — завизжала девица, потерявшая всяческий стыд. — Он проиграл, он ничтожество Он недостоин. Я буду Кюной, я
Гвардейцы наконец-то отмерли от шока и оттащили упирающуюся истеричку, что бесновалась и цеплялась за воздух в попытке задержаться рядом с Правящим.
— Фу, мерзость какая, — шёпотом произнесла Лейни точно озвучивая и моё впечатление о происходящем. Многие были не столь деликатны вслух выказывая свое отношение к двуличной лгунье значительно более крепкими выражениями, что, впрочем, никак не смутило бывшую невесту Генриха.
