К нам осень не придёт (СИ) - Шелкова Ксения (электронная книга .txt) 📗
Владимир нервничал, конечно, не потому, что искренне любил Елену и жалел её. Но зрелище, представившееся его взору, оказалось на редкость неприглядным: к такому он не привык и привыкать не желал. А вот если Элен, не приведи Господь, умерла бы — его надежды прибрать к рукам её часть наследства пошли бы прахом! По закону, Елене он всего лишь свояк, и в случае отсутствия завещания её деньги унаследовала бы мать.
Задыхаясь от волнения, Владимир взбежал на крыльцо и постучал. Ему открыла раскрасневшаяся Люба.
— Ах, барин, барин! Где же вы пропадали?
— Что Елена Алексеевна?! Жива? — перед Любашей не было смысла притворяться, так как горничная прекрасно знала, что происходит в их семье.
— Жива! Двойня у неё — мальчик и девочка!
— Как двойня? — глупо повторил Владимир, пытаясь уяснить себе услышанное. — Да точно ли двойня?!
Люба засмеялась и притворила за ним дверь.
Глава 8
Он бежал через леса, поля и горы несколько дней и ночей, почти не останавливаясь, и благодарил свою природу, что придала ему такую выносливость. А вдруг Злата всё-таки не пошла к ним, сумела спрятаться и ждёт теперь его? Он знал её решительность и не верил в это, и в то же время продолжал цепляться за безумную надежду. Или же Она отпустила Злату, ничего от неё не потребовав? Здесь надежды было ещё меньше.
Когда Всеслав, истощённый долгой дорогой, шатающийся, с безумными глазами, появился у ворот собственного поместья, его управляющий как раз собирался ехать со двора по какому-то делу. Это был молодой парень, из простых, но крепких зажиточных крестьян. Всеслав ценил его за ум, практическую сметку и честность. Управляющий вышел из калитки, держа в поводу коня — но увидел хозяина и ахнул.
— Князь… Что это с вами? Вы же говорили, что скоро вас не ждать…
— После объясню, Данила. Ты мне скажи: барыня, Злата Григорьевна, у нас теперь?
Данила покачал головой; сердце Всеслава упало. Не стоило зря надеяться.
— Злата Григорьевна раз только приходила, письмецо для вас передала — я и отослал…
— А может, она говорила что-нибудь? Когда вернётся, не сказала ли?
Данила жалостливо вздохнул — он ничуть не заблуждался относительно чувства хозяина к Злате Григорьевне. Его мужественное, доброе, широкое лицо с округлыми серыми глазами и юношески-пухлыми губами выразило искреннее желание помочь.
— Я справлялся, Всеслав Братиславович, честное слово! А они со мной лишь попрощались, милостиво, по-хорошему. Сказали, ничего не надо, ни коляску закладывать, ни лошадь седлать. Пешком уйти изволили, раным-рано.
— Когда? — одними губами прошептал Всеслав.
— Да уж дней семь тому, — развёл руками Данила. — Это вот когда мы как раз горох да фасоль начали высеивать…
Всеслав прервал его — сейчас было совершенно не до хозяйственных забот:
— Мне лошадь нужна, немедленно.
— Берите, барин, коли надо! — Данила с поклоном протянул поводья. — Другую оседлаю, не к спеху. А может, с вами куда проехаться, помогу чем?
Всеслав уже вскочил на лошадь.
— Спасибо, Данила, не нужно. Если… Если Злата Григорьевна вдруг появится, скажи, чтобы, ради Бога, не уходила, дожидалась меня!
— Знамо дело, скажу, — пробормотал управляющий. — Разве же я не понимаю?
* * *
Он остановил взмыленную лошадь у мостика через речку Лустовку, перебежал через него и кинулся в лес, к их домику, их тайному убежищу. Злата неохотно оставалась в его поместье, хотя никаких препятствий не было к тому, чтобы она поселилась там навсегда. Всеслав подозревал: Злата боится возвращения собственного проклятья, и того, что она может натворить, если снова потеряет над собою власть. И, хотя такого не происходило с ней давным-давно — она не была уверена в себе.
Вот и домик, что он собственноручно возвёл для неё в глухом местечке, неподалёку от неширокой реки. Дверь была приотворена; Всеслав прислушался — тишина! Он вошёл; при виде знакомой аскетичной обстановки, столь дорогой Злате, сердце у него сжалось. Дубовый стол с длинной скамьёй, простая русская печь, полати, в красном углы — иконы. Видно, до последнего верила она, что раз крещёная — за ней больше не придут…
Всеслав на миг застыл при мысли: как Она могла узнать о том, что у Златы есть дочь? В письме та упоминала, что Она и сёстры знали об Анне. Но ведь Злата именно поэтому много лет не видела своего дитя, хотя и сходила с ума от тоски и тревоги. Кто же мог её выдать?! Или это сама Анна чем-то выдала себя?
Он перестал метаться, сел на скамью, опустил голову и задумался. Сёстры-мавки, Она, которую боялись больше всех — что они могли сделать со Златой? Умертвить как предательницу или держать среди них силой, оставив служить себе? Всеслав не знал хорошо, какова была их жизнь, а Злата почти ничего не рассказывала: не хотела вспоминать. Упоминала лишь о том, древнем проклятье, которое Она, праматерь, наложила на супругу собственного сына, разгневавшись на неё. И выходило, что все их потомки по женской линии будут рождаться нечистью, не людьми, а мавками. Это Злата так говорила. А ещё другое слышал Всеслав, что и не проклятие то было, а напротив — Праматерь своим дочерям-внучкам будущим подарила долгую жизнь и чудесные способности. Были они все красоты невиданной, такой, что раз увидев, не забудешь. Какие-то из них умели обращаться птицами-рыбами, а то и сами колдовать могли. У кого дар предвидения имелся, без всяких гаданий судьбу предсказывали. Но было и плохое, то, за что Злата себя ненавидела…
Всеслав вскочил, услышав ржание своего коня. Учуял что-то? Зверей он совсем не опасался, но вдруг вернулась его возлюбленная? Места тут глухие, из людей кто вряд ли ходит.
* * *
Исхудавшая после морозной зимы голодная волчица укрывалась в кустах, исходя слюной, но нападать боялась. Конь Всеслава, чуя волка, нервно всхрапывал, скрёб землю копытом. Подходить было страшно — а ну, как наподдаст коваными копытами по рёбрам?
Ветер вдруг повеял с другой стороны. Волчица сразу уловила носом новый запах — существа, хоть и более близкого ей, нежели люди — но несравненно более опасного. Это было древнее существо, которому служили и которого боялись её предки. Он пах так же, как и волк… почти. Не дожидаясь, покуда он рассвирепеет, волчица опрокинулась на спину и забила по траве хвостом. Над ней морозно и жутко блеснули светло-голубые глаза, холодные как луна.
«Прости, государь, что потревожила. Корм семье искала. Здешняя хозяйка волчонка моего подкармливала, да ушла».
«Ты знала её?»
«Она была добра».
«Когда она исчезла?»
«Луна ещё была тонким серпиком в ту ночь».
«За ней приходили?»
«Да».
Он отвернулся и всею силой своей звериной сущности втянул в себя окружающие запахи. Злата — ею пахло совсем слабо, а вот другой, мертвенный, чуждый им всем дух ощущался, доминируя над остальными. Волчица умоляюще помаргивала глазами, избегала встретиться с ним взглядом.
«Это Она приходила? Ты видела, как уводили хозяйку?»
«Сначала были другие. Потом Она».
«Они напали на хозяйку? Ранили?»
«Нет, государь. Хозяйка шла сама».
* * *
Когда к постели Елены, ещё совсем слабой после рождения близнецов, приблизился Владимир, она едва не потеряла сознание от счастья. Господи, наконец-то! Она так измучилась за последние сутки, так мечтала увидеть радость на его лице, что, когда мать нехотя сообщила о его уходе из дома — Елена лишь тихо, безнадёжно расплакалась. У неё совсем не было сил, чтобы громко рыдать и приходить в отчаяние, но… Ведь он уверял её, что ужасно рад, что мечтает о ребёнке! Правда, во имя сохранения приличий и репутации их семьи придётся говорить, что матерью стала Анна. Однако же Володенька клялся: ребёнок будет признан им законным, они с Еленой будут растить его вместе — а что там написано в метрике, так ведь это просто формальность! Ради будущего их дитя, ради того, чтобы оно росло законнорожденным и унаследовало титул графов Левашёвых, матерью будет называться Анет, а ей, Елене, придётся считаться только тётушкой.
