Цена предательства (СИ) - Пафут Наталья (книги бесплатно .TXT) 📗
— Они настоящие звери, — скажу я вам, мои любезные дамы, — рассказывал баронет Джон Серн, на одном из таких салонов, организованного моей лучшей подругой, маркизой Агнеттой Сорраж, дочери маркизы Элен Сорраж, — не моются, ходят в страшых, вонючих лохмотьях… проходили мы через остатки одной деревни, все вокруг дымится, вонь такая, что невозможно стоять ровно, и вдруг из под каких-то палок на моего соседа, Сета Кривого, сзади напрыгнуло что-то маленькое и черное. Это нечто оказлось детенышем зверей, с диким воем он зубами вцепился в шею бедного Сета, пока мы пытались оторвать это создание от несчастного, оно смогло перегрысть ему позвоночник и выпить его кровь. Чего мы только ни делали, пытаясь отцепить его, только Толстый Джек не растерялся и прикладом почти снес зверенышу голову. Но, к сожалению, для Сета уже было слишком поздно… Тяжелая тишина, мы, бледные, напряженные, пытаемся представить. Милая Агнетта, всхлипывает.
— А их женщины, полубезумные, с дикими глазами, они бросаются на штыки, пытаясь дотянуться до наших шей своими огромными когтями, стараются выцарапать глаза!..
— Ты даже не представляешь какие они сладкие, — раздается вкрадчивый тихий голос маркиза Антона Капрского, друга моего брата Алека. Антон был на два курса старше, они вместе с моими братьями и другими знатными юношами и девушками нашей страны учились в Эскадрском военном университете, он уже успел повоевать на Ардорской войне и вернуться с легким ранением. Антон был огромный здоровяк, добросердечный, не очень образованный, но умный, смекалистый и в обществе славился весьма галантным в обхождении с дамами.
Разговор этот происходит одним из холодных вечеров, в темной и оттого более уютной малой гостинной наследного принца. Они оба сидят в глубоких тяжелых креслах, оставшихся еще от прадедушки Маркуса Щедрого. Яркий огонь озаряет комнату, наполняя ее загадочными тенями и бликами. Я, невидимая, притаилась в тайном ходе, за гардинами.
— Дикие, непокорные, не то что наши клуши, чуть поднажмешь и со всхлипами готовы на все, — шепчет Антон.
— Главное связать им руки и заткнуть рот, они в любой момент готовы выцарапать тебе глаза и вцепиться в шею…
Голос маркиза звучит мечтательно,
— А какие же они тесные, как сладкий пудинг, ты туда и с тихим хлюпом оттуда и опять твое копье втискивается… а она извивается под тобой, и тяжело дышит в шею…
Мой брат судорожно вздыхает, Антон наливает еще вина в бокалы, я слышу легкое позвякивание хрусталя,
— Как-то мы с одногрупником Фелеком Безлапым, — продолжает Антон, — помнишь, ему палец на первом курсе училища дверью кто-то оттяпал, — в ответ хмыканье, — сладкую парочку заловили под каким-то там городом, не помню где, Фелек оказывается мальчиков потискать любитель, вот мы и разделили, так сказать поле деятельности, принесли мы их спеленутых веревками в какой-то дом, а за нами очередь, бойцов пятьдесят, делятся по интересам, а мы, как более знатные, первопроходцы значит… Как девочка брыкалась, я ее сисечьки аж до крови изгрыз, рядом Фелек со своим возится, вот натянули мы их, лежим, качаем их в такт, а они только стонут хрипло… хорошо то как… ими потом до вечера наша рота занималась, некоторые обратно в очередь возвращались…
— А чего ж, только двое было что ль, — спрашивает — шепчет мой брат,
— Мало их, гадов, на штыки бросаются, дохнут как мухи…
Через полчаса Алек зовет меня повидать старого друга, я провожу одни из самых страшных в моей жизни двадцать минуть в их компании, вынужденная приветливо улыбаться, слушать комплименты о том, как я изменилась и как привлекательно я теперь выгляжу. Я стараюсь не обращать внимания на маслянисто увлажнившиеся красные губы маркиза, не взрагивать от каждого его прикосновения, не замечать его липких взглядов… Они ушли.
Я, в оцепенении стоявшая на пороге, судорожно вытерла руку, горевшую от влажного поцелуя галантного Антона, повернулась и, словно сомнамбула, направилась обратно к покинутому братом креслу. Я так старалась ничем не выдать своих чувств в течение этих двадцати минут, что лицо у меня от напряжения странно онемело, а на губах еще дрожала вымученная улыбка. Я тяжело опустилась в кресло, поджав под себя одну ногу и чувствуя, как сердцу становится тесно в груди от раздиравшего его ужаса. Я болезненно ощущала его короткие частые толчки и свои странно заледеневшие ладони, и чувство ужасного, непоправимого несчастья овладело всем моим существом. Боль и растерянность вот что я чувствовала — растерянность избалованного ребенка, привыкшего немедленно получать все, чего ни попросит, и теперь впервые столкнувшегося с неведомой еще теневой стороной жизни.
Нет — это неправда! Маркиз Антон Капрский премерзейший человек на земле! Он обманывает, он что-то напутал! Наша армия не может совершать таких гнусностей — уж я то знаю это твердо! Ну конечно же, — думала я, — если это ужасная история — правда, то папа уж непременно должен знать. Ему, разумеется, могут ничего и не сказать, но он сам заметит, и накажет их всех.
Новостные листки пестрят траурными полосками. Наши войска терпят огромные потери, но вперед не продвигаются, даже отступают. Последние три месяца происходит какое-то непонятное топтание наших войск вдоль линии фронта. И среди креландского населения пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине.
Где та грань, тот момент осознания, когда новостные листки еще восваляют достижения армии, а люди уже понимают, это все, это начало конца.
Война продолжалась. Вторй год заканчивался. Страшные потери. Императорский маг из военной ставки шлет сообщение за сообщением — надо еще солдат, еще оружие, еще одежды, лошадей, людей, людей, провианта…
Наконец и мы все почувствовали тяготы войны. Императорский дворец и вся столица оделись в траурные одежды. Где-то в прошлом остался тот другой, счастливый мир и другие люди, радостные, в ярких легкомысленных одеждах; у них была надежда на прекрасное будущее и надежная уверенность в незыбленность страны. Где эти девушки в прекрасных шелковых платьях, которые беззаботно кокетничали и распевали «В час победы нашей», как распевала я сама еще так недавно.
И где-то там она все еще шла и шла, эта война, и гремели пушки, и горели города, и люди Креландии умирали. И вереница усталых, раненных, изувеченных солдат в грязной одежде маршировала домой, усталые и голодные, разуверившиеся возвращались они и потому павшие духом.
Еды в стране стало недоставать, на наших столах прочно укрепилась опостылевшая всем примитивная еда. Хлеб, кукурузные оладьи, бисквиты, вафли, сахарный джем — к завтраку. А потом блюдо с ветчиной — на одном конце стола, блюдо с жареными цыплятами — на другом, и тут же тушеная картошка в горшочке, горы противной фасоли на прозрачном хрупком хрустале, надоевшая жареная тыква, морковь в сметанном соусе. И всего-лишь три десерта! При воспоминании о наших довоенных яствах слезы выступают у меня на глазах.
Со всех сторон раздаются надоевшие, действующие на нервы хныканья подруг — где волшебные балы, почему отменили ежегодное шествие единения народов, нечего одеть, уже два года как не покупали новых платьев. Все идет на нужды войны. Раздражает появившийся страх в глазах, сомнение в душах людей растет.
Вся беда в магии.
Все знают, что в мире существует несколько стихий, которыми владеют существа населяющие наш мир. Стихии жизни, смерти, природы, разума. Печальная закономерность состояла в том, что в нашем мире маги появлялись неравномерно и, если так можно сказать, национально что-ли. Были очевидны и общеизвестны направления и приверженности тех или иных народностей к определенной стихии — так, у северян рейов в основном рождаются маги, владеющие стихией огня — боевые маги. Зеленокожие эльеры владеют природной магией леса.
На западе, в могучей стране Мирии верховодят маги разума, и, конечно, маги иллюзий.
