Медь в драгоценной шкатулке (СИ) - Архангельская Мария Владимировна (книги бесплатно без .TXT) 📗
Когда открылась дверь, я вздрогнула, и сердце совершило кульбит. Но вошедший евнух не торопился объявлять, что император снова призывает меня к себе. Вместо этого он подошёл ко мне вплотную и улыбнулся мне сверху вниз:
— Как вы себя чувствуете, наложница Соньши?
— Благодарю вас, отлично, — как можно более бодро отозвалась я.
— Должно быть, вы гадаете, что имел в виду его величество, когда дал вам время на размышление?
— Да, — честно сказала я.
— Всё очень просто. Полагаю, вы всё сейчас поймёте, я буду с вами предельно откровенен. Его величество склонен согласиться с вашими доводами и доводами ваших защитников. Но вы должны понять, что императрица есть императрица. Её слова не могут быть отвергнуты просто так. Какие толки пойдут во дворце и в народе, если кто-то, арестованный по её приказу за преступление, будет отпущен безо всякого наказания? Разве можно допустить, чтобы слуги и чернь говорили, что её величество занимается самоуправством и обвинила кого-то бездоказательно?
— Все люди могут ошибаться.
— Но не все при этом так благословлены Небом, чтобы быть столь приближенными к его Сыну. Неправота её величества бросит тень на всю императорскую семью. Неужели ссылки принца-наследника не довольно для того, чтобы чернь распускала языки, а среди придворных росли сомнения и непорядки?
— И что же делать?
— Долг любого подданного — всеми силами служить престолу, в том числе и взяв на себя вину, если потребуется. Но его величество милостив. Он готов помиловать вас, если у этой вины есть смягчающие обстоятельства. Шаманка Цаганцэл призналась в преступлении, её участь, считайте, уже решена. Ей не будет хуже, если вы скажете, что были околдованы ею. Да, вы пытались приворожить его высочество, но не по своей воле. Подробности, я полагаю, вы сможете припомнить и сами.
— А если я откажусь?
Тогда император с болью в сердце будет вынужден поступить так, как диктует благо государства, зависящее и от репутации августейшей семьи, — евнух сделал паузу. — К слову, его высочеству ваше молчание не поможет.
— Почему?
— Потому что так желает его величество, — отрезал евнух. — Если хотите, подумайте ещё немного, стоит ли тонуть вам обеим, или же вы предпочтёте путь к спасению. Но недолго. Вам всё ясно?
— Да уж куда яснее, — угрюмо отозвалась я. Бедная Цаганцэл! Признание — царица доказательств, и пусть всем ясно, что обвинение выеденного яйца не стоит, щадить её никто не собирается. Потому что лень возиться, или потому, что император желает помочь супруге, черти б её драли, сохранить лицо. Что ж, я действительно хуже уже не сделаю. Жизнь, как ни крути, у меня одна. И у меня дочь, о которой надо позаботиться…
— Ну, как, вы готовы? — спросил евнух, и я кивнула.
В комнате заседаний были все те же — кроме её величества. Вот и хорошо, видеть её совсем не хотелось.
— Наложница Луй Соньши желает сделать признание! — объявил евнух, когда я на всякий случай поклонилась императору ещё раз. Все выжидающе уставились на меня, я выпрямилась, не вставая с колен, сделала глубокий вдох и сцепила руки:
— Я…
Тишина стала оглушительной — во всяком случае, мне она давила на уши. Я чувствовала их взгляды, чувствовала их ожидание. И поняла, что просто стою, раскрыв рот. В голове было пусто, мысли никак не желали выстраиваться в осмысленные фразы, которые можно было бы выразить словами. Я не представляла, как это можно сделать. Как наступить на голову другому человеку, чтобы выбраться самой? Как — взять и оклеветать невиновного? Как — обвинить женщину, принимавшую меня в своём доме, дававшую мне советы, молившую своих духов о моём благополучном разрешении? Вот так просто открыть рот — и произнести?
Пауза затягивалась. Я ещё раз обвела затравленным взглядом лица императора и его вельмож, и села на пятки, опустив глаза.
— Мне нечего сказать.
Я не отрывала взгляда от своих сцепленных рук, так что не знаю, как они отреагировали. Ещё одна небольшая пауза, и император приказал меня увести.
Интерлюдия 1
— Ваше величество, — поклонился Кан Гуанли, — уже поздно. Вам нужно отдохнуть.
— Да, — император Иочжун отложил кисть и с кряхтением потянулся. Старость не радость… Нет, стариком он себя не чувствовал, и всё же суставы всё чаще напоминали о себе. Эх, вскочить бы сейчас на коня да промчаться по окрестностям столицы, как когда-то. Когда небо было выше, солнце ярче, а императрица, ещё вчера просто сестра молодого, но многобещающего чиновника — совсем юной, но уже сногсшибательно красивой девушкой, глядевшей на своего августейшего супруга влюблёнными глазами. Только что завоёванная власть кружила голову, вся империя простиралась у ног, и казалось, ещё немного, ещё чуть-чуть — и будет налажена в ней идеальная жизнь, как при древних мудрых царях.
И где теперь та бесшабашная юность, та глупая, но такая прекрасная самоуверенность? Он и его соратники — все они были преисполнены радужных надежд. Потом эти надежды потускнели, поистрепались и сгинули вместе с большей частью соратников. Кто-то ушёл в отставку, кто-то погиб, кого-то пришлось сослать, а то и казнить. А императрица из обожающей его красавицы превратилась в сварливую грымзу, которую и видеть лишний раз не хочется. Впрочем, даже неприязнь к ней вылиняла до привычно подавляемого раздражения. Всё мельчает со временем, даже чувства. А ведь когда-то он ненавидел её почти так же страстно, как до того любил. Лишь боязнь потерять лицо удержала его от того, чтобы лишить её титула и сослать куда-нибудь подальше, а то и вовсе казнить.
Теперь между ними установилось что-то вроде напряжённого равновесия. Её величество больше не пыталась лезть в его дела, а он больше никак не вмешивался в её. Порядок во Внутреннем дворце она поддерживала образцовый, и не осталось в нём больше ни одной женщины, ради которой стоило бы начинать конфликт. Единственное, о чём он по-настоящему жалел, так это о том, что полностью оставил старшей жене заботы об их сыне. Всё было не до того, государственные дела поглощали всё время, а дети и должны жить в гареме со своими матерями до достижения определённого срока. Ему постоянно казалось, что этот срок ещё не наступил. А когда он спохватился, было поздно. Трясущаяся над единственным ребёнком Ильмин изрядно разбаловала мальчишку. В какой-то степени, конечно, её можно понять…
Впрочем, Иочжун признавал, что в Тайреновом характере нужно винить не только мать. Иногда ему становилось почти страшно от того, насколько сын походил на него самого в молодости. Та же самоуверенность, тот же избыток сил, та же святая убеждённость, что нужно совсем немного, всего-то несколько реформ, чтобы наступили всеобщее счастье и благоденствие. Император искренне пытался предостеречь строптивое чадо, избавить от повторения своих ошибок, вбить в его упрямую голову, что самовольство, увлечение новшествами и пренебрежение правилами и добродетелями ни к чему хорошему не приведёт. Без толку. Видно, так уж устроен человек, что мудрость к нему приходит только с годами и совершёнными ошибками.
