Твоя... Ваша... Навеки (СИ) - Кириллова Наталья Юрьевна (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT, FB2) 📗
— Как ты относишься к идее объявить о нашей помолвке во время бала-маскарада во дворце Верховного собрания? — предлагает Арсенио.
Вижу краем глаза, как Байрон, пригубив вино, отставляет бокал на столик, берет меня за руку и начинает медленно, словно бы рассеянно гладить пальцы, тыльную сторону ладони.
— О нашей? — я выразительно вскидываю брови, без слов уточняя — какой именно?
Нас двоих?
Или нас троих?
— Нашей, конечно же, — Арсенио широким жестом обводит комнату.
— Ты хочешь объявить во всеуслышание, что мы… трое… собираемся пожениться? — это-то зачем?
— Мы хотим, — поправляет Арсенио.
Пальцы Байрона уже едва ощутимо скользят по моей руке от запястья до сгиба локтя, вынуждая нас обеих — и меня, и волчицу — отвлекаться от беседы. Понимаю, я вовсе не для разговоров сюда пришла, но публичное объявление о помолвке отнюдь не то, что стоит легкомысленно пропускать мимо ушей.
— Не суть.
— Тогда в чем дело? — Арсенио допивает остатки вина, тоже ставит бокал на столик, забирает у меня мой и присоединяет к остальным.
— Не вижу смысла сообщать об этом целому свету. Вполне достаточно рассказать близким и друзьям и… я дала свое согласие, и мы же все равно собираемся уезжать…
— Так какая разница? — вопрошает Байрон вкрадчиво. — Все видят нас втроем, догадываются и подозревают, сплетничают, воображают. И, думаешь, когда мы втроем же уедем, все поверят, будто разъехались мы в разные стороны, независимо друг от друга?
— Нет, но… я полагала, что мы просто покинем Лилат и…
— …никому ничего не скажем, разве что твоему брату? — с коротким смешком заканчивает мою мысль Байрон.
Да.
Бал через неделю, а уедем мы не на следующий день и даже не через несколько дней, и если мы сделаем объявление, то…
То оставшееся до отъезда время придется провести в окружении людей и нелюдей, знающих правду о нас и, в большинстве своем, осуждающих подобное развитие событий.
— Рианн, ну почему ты постоянно думаешь о том, что скажут другие? — Арсенио поворачивает меня к себе и целует.
Страстно, настойчиво, отодвигая лишние мысли в дальний угол. Я хватаюсь за его рубашку, сминаю тонкую ткань, с восторгом и смутным волнением погружаясь в знакомый омут. Чувствую, как губы Байрона легко, нежно скользят по открытому платьем плечу, а руки осторожно отводят тяжелый каскад волос и начинают расстегивать пуговицы. Волчица и рада, и самую малость недовольна — выверенность, привычная рассчитанность действий инкубов очевидна даже при моем минимальном опыте, слишком хорошо ощущается, что для них это не впервые, и лишь Лаэ ведомо, сколько девушек уже вот так оказывались между ними, подчиняясь уверенным их ласкам. Тревожит волчицу и что-то еще, неясное, но каплю беспокойное, пусть бы и зверь, и человек с готовностью уступали происходящему.
Я ведь этого хотела.
Мы обе хотели.
Так что нам не по нраву на сей раз?
Ладонь Арсенио изучает мое тело через зеленый бархат платья, опускается на бедро, затем на колено, где принимается тянуть юбки вверх, собирая подол в неудобные складки. Пуговицы заканчиваются — я ощущаю это по прикосновению к коже спины чуть выше корсета. Арсенио наконец оставляет мои губы и подол в покое, продолжает целовать уже шею, плечо, одновременно снимает верхнюю часть платья, и я помогаю, сама высвобождаю руки из крошечных рукавов. В отличие от вечернего наряда, корсет застегивается спереди, пусть шнуровка и утягивается сзади, и от меня не укрывается тень досады, раздражения в синих глазах, когда взору Арсенио предстает длинный ряд мелких крючков. В тумане сладкого полузабытья, овладевающего мной с каждым мгновением, с каждым новым прикосновением все сильнее, я не без мысленной усмешки отмечаю, что, похоже, Арсенио не хватит терпения их расстегивать. Наверняка он с удовольствием сорвал бы его с меня, если бы мог.
Одна незадача — что бы там ни писали в любовных романах, сорвать корсет с дамы отнюдь не так просто, как кажется.
Замешательство мимолетно — чуть помедлив, Арсенио вновь проводит ладонями сверху вниз по телу, на сей раз поверх панциря корсета, слезает с дивана, отодвигает столик, не иначе как чудом умудрившись не уронить бокалы и бутылку, садится прямо на пол. Снимает сначала одну туфельку, затем другую, потом касается лодыжки, гладит, постепенно поднимаясь выше, как вчера на пикнике. Я же наконец могу сесть ровнее, повернуться лицом к Байрону, подарить поцелуй ему — и задохнуться на секунду от его, сводящего с ума неспешной, обволакивающей нежностью. Арсенио добирается до края чулка, столь же неторопливо стягивает его с меня и принимается за вторую ногу. Ладони Байрона тоже скользят по корсету, и я не сдерживаюсь, позволяю себе нетерпеливое движение, раздраженная лишней одеждой что на себе самой, что на мужчинах. Под моими пальцами гладкая ткань жилета и пуговицы немногим крупнее крючков на несчастном корсете, отражение нежелания Арсенио возиться с досадной преградой накатывает вдруг остро, порождая порыв вырвать их с мясом. Байрон мягко усмехается мне в губы, перехватывает мою руку, убирая от жилета, и начинает расстегивать крючки.
— Тиш-ше, Рианн, тише. Не спеши… в конце концов, сегодня еще не полнолуние.
— Я не спешу…
— Спешишь.
Возможно.
Волчица изнывает от желания чуть-чуть ускорить ход событий, ей невыносимо ощущение человеческой одежды, мало легких бережных прикосновений, обоняние и разум зверя дурманят запахи обоих инкубов. И чем больше времени проходит, тем меньше я хочу ей возражать, пытаться по старой памяти обуздать ее инстинкты.
Сегодня это пустое.
Ладони Арсенио на моих ногах, вновь проводят по обеим от щиколоток до бедер, сдвигают выше платье, сбившееся тяжелым, неудобным кольцом на талии. Черные кружевные трусики — я по-прежнему не могу отказаться от открытых минималистских моделей, хоть они и противоречат правилам приличий, принятых среди леди, — следуют за чулками.
И корсет — похоже, крючки не вызывают у Байрона той же неприязни, что у Арсенио.
Меня приподнимают, избавляют, наконец, и от платья, и от нижней сорочки. Я полностью обнажена, и я впервые предстала в виде, столь естественном для оборотней, перед посторонними мужчинами. Я читала, что оборотни, родившиеся и выросшие на воле, вне клетки Лилата, много спокойнее относятся к обнаженному телу, что собственному, что чужому, но мы, те, кто никогда не видел ни лесных чащ, ни простора лугов, подвержены стеснению не меньше людей, зачастую мы и ипостась меняем редко, не имея возможности поохотиться или побегать. И женщинам-оборотням труднее и здесь, не могут они позволить себе того, что доступно мужчинам.
Ёжусь невольно то ли от странного, непривычного ощущения открытости, беззащитности, то ли от двух взглядов, откровенно голодных, жадно изучающих мое тело в свете люстры.
Хорошо, что закрыла шторы.
Не знаю, что бы делала, если бы на меня смотрели все трое…
Мысль настолько непонятна, неуместна, что краска мгновенно бросается в лицо. Волчица — сама невинность, ей по нраву голодные взоры ее мужчин, но мне, воспитанной в человеческой строгости и морали, тяжело вот так, с одного удара сердца перебороть стеснение, суетливое желание схватить платье и прикрыться им. Инкубы переглядываются, и Арсенио наклоняется ко мне, гладит по щеке.
— Ну что ты, Рианн, никто тебя не обидит, — он подхватывает меня на руки и относит из гостиной в спальню.
В спальне темно, очертания предметов обстановки скорее угадываются в полумраке, впрочем, я к ним и не присматриваюсь. Арсенио осторожно укладывает меня на широкую кровать, занимающую большую часть помещения, нависает надо мною, удерживая вес тела на руках, и начинает покрывать мое лицо и шею короткими поцелуями.
— Ты очень… очень красивая… и безумно желанная… долгожданная… если бы ты знала, насколько…
От чуть хрипловатого голоса, от срывающегося шепота по телу пробегают мурашки и, удивительное дело, смущение отступает, тает во тьме. Губы опускаются ниже, задерживаются на груди, я выдыхаю длинно, наслаждаясь этими новыми для меня ощущениями.
