Тот, кого выбрал Туман (СИ) - Вонсович Надежда (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Волк не шевелился, тоже точно окаменел. Его большие желтые глаза не мигая смотрели на Макара. С каким-то испугом, с каким-то сомнением прожигали его насквозь.
— Это плохо? Да? — как-то сдавленно, спросил Макар.
Волк вздрогнул всем телом, как очнулся от стопора своего и медленно подошёл к Макару. Уткнулся в ладонь ему, на мгновение замер и потрусил в лес.
Макара остался стоять на поляне растерянный и напряжённый.
А в окне белела мордашка. Огромные глаза, цвета мёда неотрывно смотрели на Макара. Беловук улыбался, точно чудо увидел.
34
Макар проснулся от толчка в живот.
Резко отрыл глаза, будто и не спал вовсе. Всегда просыпался сразу. Голова быстро от ночных нег просветлялась.
Посмотрел на Беловука.
Тот спал. Как всегда свернулся весь калачом, голова колен касается, руками себя за плечи обнимает и спит так всю ночь, не шелохнётся. Макар всегда удивлялся, как в положении таком спать-то. И ночью напряжён, точно защищается от кого.
Макар перевернулся на бок, руку под голову заложил. Показалось ведать, во сне, поди что померещилось.
Глаза только прикрыл, и точно в пружину все нутро собралось.
В избе кто-то был.
Чувствовал Макар присутствие это, явно чувствовал.
Аккуратно глаза приоткрыл.
Напротив его лица, на расстоянии вытянутой руки, застыла дымка. Она тянулась аккурат от двери, прям, как змейка какая.
Легко покачиваясь из стороны в сторону, она разглядывала Макара. Неотрывно, испытующе, опасливо. И Макар её разглядывал.
Потом вздрогнула, да к двери потянулась, как кто её снаружи тянуть из избы стал.
Макар встал. Тихо, чтобы не разбудить Беловука, оделся и вышел из дома.
Только не на улицу Макар попал, не было тут ни поляны его, аккуратно вычищенной сегодня от снега, ни опушки леса, ни пригорка с его огромным, старым кедром, ни луны, ни звёзд — ничего. Ничего, кроме сплошной стены тумана. Точно в молоке плескался, а не на улицу вышел.
Туман был густ и осязаем.
Он давил со всех сторон, точно пытаясь уменьшить, сжать Макара, подмять под себя, испугать и растоптать. Во всяком случае, Макару именно так показалось в тот момент.
Враз все пропало: звуки, запахи. Он ничего не слышал, только легкое гудение, и точно мхом уши забило. Ни одного запаха, пахло — ничем. Никогда он не чувствовал такого. Запах, который пахнет — ничем.
Он сделал шаг назад. Ещё шаг. Спина его должна была уже упереться в дверь избы. Но за спиной ничего не было, кроме тумана. Там была пустота.
Он повернулся и протянул руку. Она мягко скользнула в молочное марево и пропала. Туман был на столько густой, что видел Макар руку свою только до локтя.
Неторопливо нарастала тревога. Медленно начали пробиваться первые ростки страха.
Макар глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, и потянулся к своей Силе. Она не среагировала. Была внутри, он чувствовал её, но она как — будто не слышала его или не хотела слышать.
— Макар, — как-то ласково, растягивая гласные, позвали от куда-то слева.
Он резко развернулся и застыл.
Никакая бы сила не смогла сдвинуть его сейчас, даже если бы сам захотел — не смог. Каждая его клеточка застыла, превратилась в камень и только сердце бешено билось о грудную клетку.
Тук-тук-тук. Тук-тук-тук. Тук-тук-тук.
Она стояла совсем рядом.
Дыхание его, шевелило её волосы. Они распущены были. Густой, блестящей волной спускались до самых бёдер.
Как давно он не видел волос её, все под шашмурой прятались. С детства не прикасался к ним, не запускал ладошку, пропуская каждую прядку сквозь пальцы.
И сейчас всю волю свою Макар собрал, до боли сжал ладони свои. Только не прикоснуться, не спугнуть, не развеять её в туман этот чертов.
Она была молодая, без таких родных и привычных морщинок. Макар жадно вглядывался в каждую чёрточку, в каждую родинку её.
Много у неё родинок было. Все лицо, руки ими усыпаны. Мелкие, как крапинки. Только две большие. Над лёвой бровью, ближе к переносице и на подбородке, точно под губой.
— Зимой это было, раным рано. В избе темно еще. А ты сидишь на лавке, маленький, скукоженный весь, казалось, тебе, что от каждого движения ещё холоднее становится. Замер, точно куколка. А я смотрю на тебя и все мне таким идеальным кажется, и волосы твои чёрные, и каждая прядка, что в тугой локон завивается, и ладошки твои на коленочках, каждый пальчик, каждый ноготок. Всё безупречно, всё кристально. Из печурки носочки достала, да к тебе присела. Ножку твою взяла, а она точь-в-точь в ладонь мою легла. От пяточки до пальчиков, вся уместилась. Я каждый пальчик поцеловала, и шепчу, шепчу, молитву творя: «Господи, дай этим ножкам здоровья, сил, счастья им дай, Господи! Чтобы долго они землицу нашу топтали! Не утомлялись, не маялись, из сил не выбивались. Господи, помоги, сохрани, Господи». Носочки надела. Они шерстяные, колкие. Щекочут ножку твою, тепло даря. Ты подогрелся, точно ожил от шерстянки этой тёплой. Обнял меня. Ты всегда ласковый был, мягкий.
Макар, казалось, не дышал пока мама говорила. Слезы медленно катились по его щекам. Не горькие, сладкие слёзы, счастливые.
Это было его воспоминание. Самое первое, самое ценное. Именно после этого зимнего утра Макар начал жизнь свою помнить. Хранил он в памяти его, свято и бережно хранил. Для него и сейчас счастья — это мама и шерстяные носочки.
— Всему есть свое время, и для каждого дела под небом есть свой час. Время рождаться, и время умирать. Для чего Сила тебе дана, ведаешь?
Макар молчал. Он не знал. Он пока ничего толком-то и не знал.
— Одно помни! Никогда не смей в Бога играть. Даже мыслить о том не смей. Щедро делись Силой, мудростью своей, любовью. Делись легко. Но если почувствуешь, а ты это почувствуешь и увидишь, Макар, что у края человек-отпусти. Облегчи страдания, но отпусти.
Мама аккуратно, почти не весомо к щеке его прикоснулась. Погладила.
— Услышь меня, Макар! И смотри, во все глаза смотри. Важен Туман этот, важен.
Потом оглянулась, точно окликнул её кто. На секунду замерла, резко прильнула к сыну, обняла крепко-крепко и тихо, еле слышно выдохнула.
— Всегда выбирай любовь.
Отстранилась и сделала шаг назад. Этого было достаточно, чтобы раствориться в тумане. Секунда и нет её.
Макар долго стоял туман разглядывая.
Слезы высохли, оставив на щеках дорожки, тоненькие черточки, толи счастья, толи печали. На сердце было спокойно, тепло и до сих пор ноздри щекотал запах укропа.
Макар развернулся спиной в ту сторону, где изба должна была остаться, и уверенно сделал шаг вперёд.
Она выскочила на него внезапно. Макар даже вскрикнул, застигнутый врасплох. Звук получился тусклый, сдавленный, точно в подушку крикнул.
Девка была молодая, красивая, шустрая. Глаза, как два озера. Глубокие, синие, яркие. Платок синий, что шашмуру покрывал, глаза её ещё ярче гореть заставлял. Красивые, завораживающе красивые глаза.
Ну, уж больно маленькая она была. Росточком всего ничего, чуть выше локтя Макара.
Девка точно искала кого-то. Взглядом всё по туману шарила, по Макару, а потом в глаза его впилась. Замерла на секунду, схватив Макара за плечи, и зачастили.
Он сначала-то и не понял, что она говорила. А ей и не важно было, слушает он её или нет, точно не с ним беседу вела.
— Десятый день уже! — она ощутимо так тряханула Макара. — Ты заснула что ли? Да, не засыпай, слышишь. Десятый день уже отвар этот из пижмы пью. И ничего. Три раза по три больших ложки, по всем правилам. Ни больше, ни меньше. Говаривали, что уж на шестой день он изгоняется. А ни кровинки, ни боли-то никакой нет. Есть ещё способы. Все испробую, слышишь, все. В бани в тазу с кипятком сидеть буду, поясницей аккурат к топке, луковицу, если надо поставлю, она корнями своими, все обволакивая схватит, вытащу и делу конец. Даже спица не испужает. А лучше с крыши сигану. Чё, глаза-то выпучила? Ну, не уж-то, по не аккуратности, думаешь, бабы с крыши, да лестницы летают. Осуждаешь меня, да? Я сама себя сейчас ненавижу. Истинный крест, ненавижу. Но все сделаю, лишь бы чадо его выжить. Не будет оно во мне жить, не будет. Через год развод стребую. И с любимым буду. Уговор у нас. Ждать он меня будет.
