Затерянные в солнце (СИ) - Волк Сафо (серия книг TXT) 📗
Их затрясло, сильно затрясло. Зубы во рту Бьерна клацнули, едва не откусив язык, и он всем телом пригнулся к луке седла. Во все стороны хлестал кипяток, шипела и рвалась на части земля. А Гревар из последних сил махал крыльями, вопя во всю глотку и дыша так же тяжело, как запаленные лошади, что уже никогда не смогут остановиться. А потом они вырвались из моря белого пара над самыми кромками деревьев.
Дышать сразу же стало легче, но Бьерн и глазом не моргнул, следя за состоянием макто. С каждой секундой тот терял все больше крови: во время полета обмен веществ и скорость кровообращения у ящеров увеличивались в десятки раз, и теперь из отрубленной культи Гревара кровь буквально хлестала на черные верхушки елей.
Потом впереди что-то блеснуло в темноте, и Бьерн из последних сил взмолился своему макто, словно богу, открывая ему все свое сердце, без остатка. Пронзительно каркнув, Гревар еще несколько раз ударил крыльями, с трудом дотянул до самого краешка озера, а потом, с надрывным криком, подломился, будто подстреленная птица, и камнем рухнул вниз.
Удар о воду был силен, но Бьерн успел сгруппироваться и разбить водную гладь сложенными вместе ладонями. Только все это было ничто по сравнению с невероятной болью, что вспышкой на секунду порвала пополам его грудь, а потом ее не стало. Теперь там внутри была лишь тишина. Все так же золотился дар Иртана, согревая его, все так же сладко текла по венам сила, только не было дрожащее-звонкого ответа, одной-единственной нотки, что соединяла их с Греваром в одно целое.
Выставивший перед собой руки Бьерн погружался все глубже в илистую темноту, теряя инерцию падения, а одновременно с этим меркло и все вокруг. Он помнил огромные золотые глазищи, глупые и любопытные, что смотрели на него так, словно готовы были вылезти из орбит от удивления. Он помнил теплое прикосновение шершавого языка макто, когда кормишь его бараньей печенью с руки, и смешное чавканье, когда он хватает куски с твоей ладони и глотает их почти что не жуя, торопясь и давясь при этом, а потом кашляя, тоненько и сладко, словно ребенок. И то чувство непередаваемого восторга, необычайной мощи, великой силы и свободы, которое Бьерн ощутил впервые, поднявшись с пропахшего рыбой и пометом макто дна Гнездовья к летнему закатному небу, полному сладкого дыхания степей и водоворотов из белых лепестков Иртановой милости.
Он закрыл глаза, чувствуя, как ледяная тяжесть воды обволакивает его со всех сторон, стягивает железными цепями грудь и тянет, тянет ко дну. Среди вельдов говорили, что самое страшное: быть соединенным разумом с макто в момент его смерти, и теперь Бьерн отстраненно подумал, что понимает, почему. Не у Гревара от напряжения и боли разорвалось сердце, а у самого Бьерна. И в общем-то, теперь больше не было никакой разницы, выберется он из этого болота или нет. Холодная илистая тишь примет их обоих, укроет мягче самых родных объятий и даст им наконец уснуть. Бьерн открыл рот и выдохнул из легких весь воздух.
Вдруг что-то вцепилось ему в плечи и изо всех сил рвануло вверх. Бьерн от неожиданности вдохнул. Ледяная вода хлынула в легкие, он попытался выкрикнуть, моментально ослепнув от страха и боли, а потом все исчезло.
Дитра трясло от холода так, что зуб на зуб не попадал. Тщетно обхватив себя руками, он пытался сохранить хоть какие-то остатки тепла под ледяным ветром, который, казалось, выдувал из него саму душу.
Ночь была чернее смоли, и откуда-то издали долетал непрерывный грохот рвущейся земли. Вокруг же шелестела осока, раскачиваясь под ветром, да шуршали ветви деревьев, терлись друг о друга, словно моля о пощаде. Ветер слишком сильно рвал и качал их, будто обезумивший отец, ухвативший за волосы и таскающий из стороны в сторону провинившегося ребенка.
Прямо напротив него на черной вздыбившейся ряби болота качалась гигантская туша макто. Обломок крыла, расколовшегося от удара об воду, криво торчал в небо, белея на слабом свету пробившей кожу костью. Это была вина Дитра. Если бы он научился хорошо летать на макто, этого бы не случилось. Если бы он посвящал свое время не только тайнам пляшущих стихий, макто его брата был бы сейчас жив.
Самого Бьерна из воды вытаскивала гигантская черно-рыжая волчица, вцепившись зубами в ворот его летной куртки и волоча по воде. У Дитра даже не было сил удивиться тому, откуда она здесь взялась. Волчица уже целиком выбралась на берег, скользя жилистыми лапами по размякшей глине, и теперь отступала назад, таща следом тяжелое тело Бьерна. Брат не подавал признаков жизни, и у Дитра внутри было холодно так же, как и снаружи. Это тоже была его вина. Кажется, сегодня он убил не только макто.
Поковыляв к берегу навстречу волчице, Дитр приказал себе взять себя в руки. Сейчас он нужен был Бьерну, нужен был любой ценой. Он и так уже из-за своих клятв фактически убил Гревара, а Дитр прекрасно знал, что бывает с наездниками, под которыми во время соединения разумов умирает макто. Бьерн, конечно, был чересчур упрямым для того, чтобы умереть здесь в эту ночь вместе со своим ящером, но это ничего не значило. Вряд ли он оправится скоро.
С рычанием волчица одним рывком выволокла Бьерна на берег и отбежала в сторону, отряхиваясь всем телом. Дитр опустился перед братом на колени, не обращая внимания на то, как полыхнула болью спина. Заклятие, что оторвало лапу Гревару, задело и самого Дитра, но это было уже неважно. Главное было, чтобы выжил Бьерн.
Волосы прилипли ко лбу бездыханного вельда, губы у него были синие, глаза закрыты. Дыхания тоже не слышалось, как бы Дитр не прислушивался к груди, да и сердце не колотилось. Не желая верить в происшедшее, он рывком сел на брата, положил руки на его грудь и несколько раз сильно надавил. Потом припал к его лицу, зажав пальцами нос и изо всех сил вдохнув в рот воздух. И вновь начал давить на грудь. Так делали стражники вельдов, вылавливая из Хлая мальчишек, что играли на берегу. Река была холодна и опасна: ледяные ключи способны были вызвать судороги, и много непутевых ребятишек тонуло поздней весной и ранней осенью, пытаясь доказать другим, что они достаточно храбрые для того, чтобы купаться в неположенное время.
Надавить и вдохнуть, надавить и вдохнуть. Дитр сосредоточился только на этом, до смерти боясь бездыханных ледяных серых губ брата. Он не хотел верить в то, что это тело навсегда покинула душа. Он не собирался сдаваться и отпускать брата во мрачную темноту за Гранью, куда, как говорили, уходят все души после смерти, чтобы стать еще одним блуждающим золотым огоньком без памяти и имени, лишь вечным скитальцем в бесконечных пространствах тонкого мира. Бьерн нужен был ему здесь, живой и невредимый, ворчливый добродушный медведь, всегда готовый молча прийти на выручку, всегда стоящий рядом, надежный, как скала.
— Иртан, помоги! — шепотом молил Дитр, с силой надавливая на грудь брата. — Прошу тебя, помоги мне! Пожалуйста!
Потом что-то утробно заурчало в груди Бьерна, как бывает, когда весенняя вода вот-вот взломает толстый слой льда. А в следующий миг он резко вскочил вперед, вырываясь из рук Дитра, и из его горла хлынула черная вода. Нагнувшись над берегом, Бьерн дрожал всем телом, извергая из себя потоки воды, кашляя и хрипя, давясь, а Дитр поддерживал его под плечи, вознося бессловесную хвалу Иртану. Не было предела его милости и не было уголка, не освященного его прикосновением.
Прокашлявшись, Бьерн судорожно вцепился в руки брата, моргая так, будто не видел его.
— Ты вытащил меня! — взревел он, с силой тряхнув его. — Зачем ты вытащил меня, Дитр?!
— Это не я, — покачал головой ведун, чувствуя, как сжимается сердце. Что-то не так было с Бьерном, что-то было совсем не так. Ощущение от него оставалось теперь какое-то странное, неправильное, какое-то не такое.
— А кто, бхара?! — взревел Бьерн, и глаза его налились кровью, а осмысленное выражение совсем пропало из них. — Кто это сделал?!
— Я, — раздался из-за спины глухой голос.
Дитр обернулся через плечо. Недалеко от них на берегу стояла обнаженная анатиай, завернувшись в огненные крылья. Ее черные волосы были мокрыми, падали на лоб, и с них медленно стекала вода. А ее жесткие волчьи глаза сейчас казались особенно ледяными.
