Магистр ее сердца (СИ) - Штерн Оливия (читать книги TXT) 📗
— Мариус, — пробормотала смущенно, — но мы же… не будем?..
— Что тебя смущает, моя радость? — он почти мурлыкал, удерживал ее за талию трепетно, словно хрупкую вазу, но при этом крепко, и не вырвешься.
— Но тут же… — запнулась, словно зачарованная, разглядывая пуговицы на его рубашке, — мы же не дома.
Посмотрела в карие глаза, где на самом донышке — вишневый ликер, хмельной и сладкий — и поняла, что пропала.
Она всегда пропадала. Наверное, с самого начала, когда поняла, что пахнет от Мариуса домом, кофе, старыми книгами, когда впервые посмотрела в глаза. И никто так и не объяснил ей, что это за наваждение такое, терять волю от одного только взгляда мужчины.
— Ну и что, что не дома? — преодолев ее вялое сопротивление, Мариус притянул ее ближе к себе, — а как ты думаешь, птичка, почему здесь есть отдельные залы, м?
Внезапно он отобрал у нее коробку с конфетами, поставил на стол. А еще через мгновение Алька оказалась притиснутой к бревенчатой стене, так крепко, что не освободиться.
— Моя маленькая, — пробормотал Мариус, приподнимая ее лицо за подбородок, — я только о тебе и думаю. Что ты со мной сделала? А ведь я должен теперь думать о многом… слишком о многом… И, к сожалению, не о тебе.
Алька сделала еще одну попытку вырваться, но ее сопротивление тут же было подавлено. Мариус без усилий перехватил ее запястья, завел за голову и прижал к стене.
— Сопротивляешься? — промурлыкал на ухо, прикусывая мочку, — ты согласилась стать моей женой, а жене следует слушаться своего мужа. Привыкай.
Теперь, когда руки были несвободны, Алька ощутила себя совершенно беспомощной. Она закрыла глаза, теряясь в ощущениях. Мягкие, бархатные поцелуи — в висок, под ухом, там, где шею охватывает скромный воротничок платья. Дыхание сбилось. Свободная рука Мариуса начала путешествие от талии, выписывая сквозь одежду замысловатый узор, наверх. Завораживающе-медленно. Мучительно-медленно. А потом Алька почувствовала легкие, вкрадчивые прикосновения — открыла глаза. Сосредоточенно глядя на нее, сжав губы, Мариус расстегивал пуговки ворота ее платья. Алька подалась вперед, хотела потереться щекой о его щеку, но он усмехнулся, отстранился, по-прежнему удерживая ее руки. Его глаза казались почти черными, расширившиеся зрачки почти поглотили радужку.
— Мариус…
— Ш-ш-ш-ш…
Прикосновение к груди сквозь тонкую ткань сорочки почти оглушило. Это было так остро-чувствительно, что Алька, враз потеряв желание сопротивляться, просто повисла в сильных руках.
Ей хотелось обнять его, обхватить руками за шею, но Мариус не давал ей даже шевельнуться. Раздражающе-медленно продолжал свою игру, вырисовывая поверх сорочки круги.
— Мариус, — простонала она сквозь зубы.
— Да, это я, — улыбнулся. В глазах полыхало черное пламя.
"Да сделай ты уже что-нибудь" — едва не выкрикнула Алька.
Не выкрикнула, потому что как раз в этот миг он наклонился и накрыл ее губы своими.
О-о-о, так он не целовал ее уже давно. Что-то было в этом всем дикое, ненасытное. Подчиняющее. И Алька вдруг поняла, что ей все нравится. Еще как нравится. И то, что она не может шевельнуться, и то, что он делает все это… с ней. Вероятно, это были те самые основы, заложенные Пастырем во всех женщин — стремление подчиниться сильному мужчине. А в том, что Мариус Эльдор именно такой, сомнений не возникало.
Задыхаясь, она отвечала на этот совершенно собственнический поцелуй, и хотелось… уже большего. Куда большего.
Мариус наконец отпустил ее руки, и она сразу вцепилась ему в каменные плечи, царапая ногтями сквозь плотную ткань сюртука.
Его руки… творили чудеса. А то, что между ними и кожей все-таки оставалась сорочка, только усиливало ощущения.
И Алька поняла, что еще чуть-чуть, и она будет умолять его — чтоб взял прямо здесь, у стены. Воздух, казалось, раскалился, сердце билось как сумасшедшее.
— Мариус, — тихо прохныкала она прямо в губы, — пожалуйста…
— Да, маленькая, — бодро ответил он.
Быстро разорвал контакт, подхватил на руки и совершенно мягко, невесомо опустил на кушетку.
Шелест падающего на пол сюртука.
Шорох совершенно бесстыдно задираемых юбок.
Жесткий поцелуй, почти болезненный.
И совершенно одуряющее ощущение наполненности, от которого последние мысли теряются в сверкающем, искрящемся удовольствии.
Потом она долго не могла отдышаться, все еще обхватив Мариуса руками и ногами. Так… можно было бы лежать долго. Алька лениво подумала о том, что так у нее точно будет ребеночек, если только она уже не беременна. И тут же отмахнулась от этой мысли. Ребенок? Ну и пусть, ну и прекрасно. Она будет любить его, свое маленькое сердечко, в котором смешаются они с Мариусом. И ей совершенно наплевать на то, поженятся они или нет. Главное — что вместе.
И вместе с этим легкое удивление. Как так бывает, что встречаешь человека и в какой-то момент понимаешь, что он — твой, а ты — его? И ничего этого не изменит, даже если твой мужчина натворит каких-нибудь глупостей, или даже гадостей, или сделает что-то неправильно, хотя сам будет думать иначе.
Мариус вздохнул, лег рядом, подперев щеку кулаком. Свободной рукой притянул к себе Альку, мягко гладил ее по волосам, по лицу. Было видно, что мыслями он далеко. Алька сонно прижималась к нему, поймала его руку и приникла к ней губами.
— Маленькая, — едва слышный шепот, — ты ведь понимаешь, что то, что между нами, это нечто особенное?
Она молча кивнула.
Да, понимала.
— У меня была жена, ты знаешь, — тихо продолжил Мариус, — но между нами никогда… не было ничего подобного. Я никогда не чувствовал ее частью себя самого. А ты… Тебя я чувствую. Не знаю, как это объяснить. А ты, птичка? Что ты чувствуешь?
Алька пожала плечами. Примерно то же самое, и этого не объяснить словами.
Именно так: чтобы он ни сделал, она всегда будет принадлежать ему. Пусть даже это будет больно.
— Я тебя люблю, — сказала тихо.
— У нас все будет хорошо, — легкий поцелуй в лоб, потом в кончик носа, — ни о чем не беспокойся, я все решу. Просто верь мне.
— Я… — она сглотнула, опасаясь реакции Мариуса, и все внутри взялось колкими ледяными иголочками, — я хочу повидать брата. Можно?..
Он нахмурился, и было видно, что поднятая тема ему неприятна.
— Да. Завтра. Завтра я тебя к нему отведу.
— Поцелуй меня, — попросила Алька.
Она не могла сказать, что ей страшно — на самом деле страшно оттого, что даже если Мариус погубит Авельрона, ее любовь никуда не денется. Это будет очень больно, это раздерет ее в клочья — но она по-прежнему будет принадлежать этому мужчине.
Мариус усмехнулся, наклонился и поцеловал. Нежно, мягко ткнулся в губы.
— Пора вставать, маленькая. Скоро начнут обед подавать.
Алька вздохнула. Села на кушетке, одернула юбки. Мимоходом подумала, что надо будет теперь сменить белье — но это когда вернутся домой. А сейчас — немного пригладить волосы, расправить платье, так, чтобы никто ничего не заметил.
…Обед прошел спокойно.
Дети с аппетитом ели жаркое, и маленький пушистый дракон, сидя посреди стола, тоже ел жаркое из маленького блюдца. Потом был большой, круглый, румяный пирог с сырной начинкой, и компот, в котором плавали вишни и кусочки яблок.
Несколько раз Алька ловила встревоженный взгляд Телоры и поначалу не обращала на него внимание. А потом появилось гадкое чувство, что что-то случилось, и Телора только и ждет, чтоб сказать ей наедине. Поэтому, когда уже выходили из зала, Алька специально сделала так, чтобы Мариус с детьми вышел вперед, а сама задержалась, вроде как поправить туфельку.
Предчувствие не обмануло.
Воровато озираясь, Телора склонилась к ней.
— Ваше высочество, — хриплый, возбужденный шепот, — с вами хотят поговорить.
Лицо у Телоры при этом было испуганным и растерянным, и этот страх внезапно передался Альке — до дрожи в руках, до озноба.
— Кто? — также шепотом спросила она.
