Избранницы правителей Эёрана: история демонов Нарака. Трилогия (СИ) - Свадьбина Любовь
«У нас в тюрьмах лучше, чем здесь, как она может так жить?» – от непонимания у Шаакарана голова просто раскалывается. Конечно, он успел заметить бедность и неустроенность мира, но ему казалось, что внутри домов как‑то… покомфортнее.
А Манакриза садится на расстеленный на полу матрац спиной к сидящей на коленях маме. Та костяным гребнем продолжает расчёсывать её волосы.
– Присаживайся, – предлагает Нариза.
– Куда? – недоумевает Шаакаран, ведь здесь нет даже подушек!
Нариза, перебирая волосы дочери, разглаживая их гребнем, искоса на него взглядывает и округляет глаза.
– А что это вы на меня так смотрите? – настороженно интересуется Шаакаран, Манакриза оборачивается к маме.
– Рога… – только и произносит ошеломлённая Нариза.
Шаакаран сразу понимает, к чему она клонит, и выпаливает:
– У меня хорошие рога! Демонам положено иметь рога, чем больше, тем лучше. И хвосты. У котодемонов хвосты всегда. А я частично котодемон. Я хороший, нормальный демон. Не мутант.
– Тогда это обычное любопытство, – Нариза заставляет дочь развернуть голову и начинает разделять волосы на пряди. – Манакриза прежде мужчин в дом не приводила.
– Мама, это не мужчина, это демон.
– Ну, – Нариза осматривает Шаакарана и особенно задерживается ниже пояса. – Демон или нет, но у него, судя по всему, есть вполне мужские части тела. Ты их работу проверяла или нет, прежде чем признать его своей грелкой?
– Мам, он просто греет, – с нажимом сообщает Манакриза. – В прямом смысле этого слова. И даже хорошо.
Шаакаран, готовившийся защищать свои способности грелки, от неожиданности дёргает хвостом из стороны в сторону. И садится прямо на пол.
Обхватив хвост, молча сидит и смотрит, как Нариза выплетает на голове дочери причёску из кос.
Подсознательно Шаакаран всё ждёт, что его выгонят, но минуты проходят, Нариза резво плетёт косички, а Манакриза задумчиво смотрит перед собой. Шаакаран приваливается спиной к стене. «Раз уж тут не на чем сидеть и не на что больше опереться, посижу так, всё равно моя броня не пропускает холод», – уговаривает он себя. Шаакарану последнее время часто приходится себя уговаривать потерпеть, чтобы выжить в этом поистине ужасном мире. Он даже привыкать к этому ужасу как‑то начинает…
Закончив с причёской, Нариза поднимается, целует Манакризу в макушку.
– Ладно, вы пока вздремните перед походом, а мы с отцом решим, что делать.
Манакриза сразу же снимает с матраца тонкое одеяло и ложится, укутывается.
– А мне где спать? – Шаакаран строит умилительное выражение лица, обычно помогавшее ему устроиться получше, но…
– Как где? – Нариза указывает на не слишком широкий, но основательно занятый матрац. – С Манакризой. Ты же грелка. А здесь прохладно.
«Это у них семейное – меня не ценить, не беречь и всячески издеваться! – гениальная догадка посещает Шаакарана. – Это у них наследственное. Это какой‑то брак… это…»
– Я вас разбужу, – предупреждает Нариза и, прежде чем выйти и закрыть дверь, выключает свет.
Мгновения почти слепоты заканчиваются: в спальне не совсем темно – тусклый луч света проникает в комнату сквозь окно‑бойницу и пересекает грудь Манакризы, обтянутую сорочкой и накрытую тонким шерстяным покрывалом.
Шаакаран смотрит на неё со странной смесью чувств. Ему тревожно, трепетно и страшно. Он поднимается, заглядывает в умиротворённое лицо Манакризы и выдыхает в полном недоумении:
– Как ты можешь здесь жить?!
Несколько мгновений Манакриза молчит.
Прикусывает губу.
Вздыхает.
В полумраке Шаакаран пристально следит за сменой выражений её лица, которое ему снова кажется очень красивым.
– Я не знала другого, – признаётся Манакриза. – Но после удобств Нарака… да, ты прав, здесь как‑то не очень.
– Это ещё мягко сказано! Зачем ты вообще сюда возвращалась?
– Я должна была вернуться, когда появилась такая возможность. Карадан слил информацию нашим врагам и наверняка продолжал бы сливать, а значит, под удар попали бы мои соклановцы, могли попасть родители. Я не могла их бросить. А теперь ложись или сиди молча, мне действительно надо вздремнуть.
Она с сопением поворачивается на бок – так, что половина матраца остаётся свободной.
А Шаакаран так и стоит, разглядывая её спину, очертания плеча…
«…я не могла их бросить…» – эти слова всё ещё звучат в его памяти, отзываются тонким перезвоном в сердце, во всех частях тела. Очнувшись, Шаакаран укладывается рядом с Манакризой и впервые задумывается о том, что он в своей броне, скорее всего, довольно холодный. А вот Манакриза наверняка тёплая. И ему вдруг почти невыносимо хочется ощутить это её тепло…
***
Индикаторы накопителей магии загораются во всю длину, но их сияние не слишком заметно из‑за яркого освещения в зале. С тихим щелчком заполненные накопители уходят в каналы для отстреливания, а на их место встают новые.
– Получилось! – восторженно хрипит распластанный на полу демон Дашан. – Кажется, меня сейчас расплющит…
Ко всему привыкаешь. Вот и я привыкла к демонам‑экспериментаторам. Тут у них коллегу расплющивают, а они радостно смотрят на меня и чуть не аплодируют за это достижение. Точнее, аплодировать готов наблюдатель, а трое других пытаются утяжелённого моим магическим словом демона оторвать от пола, но им не хватает сил. Они аж пыхтят от натуги, дёргая его руки и ноги.
Демон действительно стал тяжелее – не чувствует себя таким, а такой реально, и другие демоны не могут его поднять.
Подопытный начинает хрипеть:
– Сердце…
– Это великолепно! – остальные только рады.
– Интересно, а если он умрёт, эффект продлится? – интересуется независимый наблюдатель, записывая всё на видео.
Такому любопытству я тоже больше не удивляюсь, восстанавливаю в себе ощущение магии, позволяю ей наполнить тело щекотно‑трепетным ощущением, наполнить моё сознание, образы в памяти, мой язык и звуки:
– Дашан, к тебе возвращается естественный вес тела, – произношу я, мысленно вытягивая из него свою магию, словно иглы из куклы вуду.
Снова накопители переполняются и отстреливаются. Хрипение прекращается, и Дашан, руки и ноги которого отпускают бессердечные товарищи, бессильно разваливается на полу.
Я же поднимаю взгляд на свеженький накопитель магии. Похоже, для реального изменения, а не просто убеждения в нём, требуется больше магии, поэтому колдовство (я колдую – до сих пор поверить не могу!) вызывает сильные всплески магического фона.
Вот смотрю я на эти накопители, на их выпуклые бока, на диодные линии индикаторов, думаю о том, что у Лео получается их почти не тревожить, и чувствую себя недоучкой какой‑то…
– Давайте ещё эксперимент, – просит наблюдатель. – Я тоже хочу попасть под воздействие. Можете вы сделать меня привлекательным? Реально привлекательным для окружающих, как инкуба, например. Мне очень интересно, работает ли ваша способность в таком направлении.
Он смотрит на меня с надеждой. Не назову его красавцем, но не такой он страшный, чтобы совсем популярностью не пользоваться.
– Ещё попроси сделать тебя таким привлекательным, чтобы все женщины в тебя сразу влюблялись, – советуют ему.
– Давайте попробуем! – воодушевлённо соглашается жаждущий стать подопытным.
И при этом меня терзает смутное подозрение, что в случае, если заклинание сработает, и я влюблюсь, меня будут безжалостно эксплуатировать, чтобы я колдовала и колдовала, а не как можно подумать из пожелания сделать так, чтобы девушки влюблялись.
Извращенцы одним словом.
И с инстинктом самосохранения у них не лады, потому что после столь бурного согласия на эксперимент Лео, медитирующий над металлическим кубом в другом конце зала, выглядывает из‑за скрывающей его и куб ширмы и смотрит на жаждущего «любви» демона весьма многообещающе.
Я бы уже пряталась.
Но, как отмечала ранее, ребята совсем без инстинкта самосохранения.
