Мост (ЛП) - Андрижески Дж. С. (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Мусор усеивает землю.
Пластиковые бутылки, шприцы, использованные презервативы, горящие бочки из-под нефтепродуктов, от которых в небо валит чёрный дым, обёртки от конфет, сигаретные окурки, использованные батарейки, разбитые устройства и ошейники сдерживания видящих, наполовину пустые консервные банки с гнилой едой, кишащие муравьями и опарышами. Мёртвые животные с опалённой шерстью и плотью перемежаются грязными подгузниками с фекалиями, гниющими кучками яиц, овощей, мяса…
Он старается не смотреть на это всё, не ощущать запахов.
Он не может избежать этого. Это повсюду вокруг него. Он не может прогнать удушающую тошноту; он давится ею, плывёт сквозь забитый дымом воздух. Здесь ему не нужно дышать, но он не может не вдыхать это; он не может отстраниться.
Он. Не. Уйдёт.
Эта мысль стабилизирует его, пусть и ненадолго.
Небо нависает низко и мрачно, отличаясь от неба в том кишащем жизнью раю белого песка и золотистого океана настолько, насколько это вообще возможно. Здесь он затерян внутри клубящегося дыма. Он чувствует нервирующее касание липких, спутанных щупалец, похожих на паутину, на нити слизи.
Как и во всех Барьерных пространствах, когда он сосредотачивает своё внимание на чём-либо, это приближается, словно кто-то выкрутил увеличивающие линзы, становится более живым, приближается с безумной детальностью. В отличие от времени, когда он стоял на тех хрустальных берегах, где всё наполняло его изумлением, здешние детали вызывают отвращение, ужас, желание бежать.
Это всё равно что раз за разом ступать босыми ногами в кучи дерьма и разлагающейся плоти.
Он закашливается от дыма, заставляя свои ноги шагать вперёд по извилистой тропке.
Тёмные нити пытаются приманить его внимание, используя страх, голод, сексуальные тяги, которые выбивают его из колеи. Страх заставляет его пристально смотреть, как жертва, попавшаяся в поле зрения хищника. Он старается отвернуться, но нити продолжают притягивать, глубже вплетаться в его свет.
Он не перестаёт идти.
Он медленно поднимается к Дому на Холме.
Здесь это здание — населённая духами, извращённая версия древней священной постройки, воздвигнутой священниками, мудрецами и инженерами среди Первой Расы. Джон знает, что эта версия не настоящая, даже когда воздух силится сдавить и согнуть его свет, сделать его совместимым, заставить резонировать со всем в этом месте.
Он продирается вверх по заросшей сорняками тропе, стискивая зубы.
Он. Не. Уйдёт.
Ударяет отчаяние. Он здесь один… он так одинок.
В то же время дело не в одиночестве, на самом деле нет. Дело в заброшенности, ощущении, что тебя оставили умирать в темноте. Дело в ощущении, что тебя не любят, что ты беспомощен, что ты смят под чем-то столь извращённым и ненавидящим, что оно желает уничтожить всё до последней искры света и любви.
Оно хочет, чтобы он забыл о существовании света до такой степени, что уже не будет понимать разницу.
Оно хочет, чтобы он думал, будто принадлежит этому месту.
Он осознает, что Элли здесь.
…здесь.
Элли здесь.
Эта мысль не злит его. Она наполняет его ужасом. Горе, неверие, ужас, сокрушительное чувство вины берет над ним верх. Элли не может здесь находиться. Не может быть, чтобы он оставил её здесь.
Бл*дь, просто не может быть.
«Элли! — он кричит её имя. — ЭЛЛИ! ЭЛЛИ! Ты где?»
Какая-то часть его отказывается в это верить. Он не может уложить в голове уверенность в том, что она здесь. Он не в том месте. Как могли Предки, как могли Ревик, Вэш, Тарси или Врег позволить Элли находиться в таком месте?
Как могли допустить это их родители?
«ЭЛЛИ! — кричит он монолитным серым стенам. — ЭЛЛИ! ГДЕ ТЫ?»
Чёрные и серые разводы поднимаются вверх по белому камню. Здесь запах ещё хуже, что заставляет его споткнуться, зажать одной рукой нос и рот. Он закрывает свои Барьерные глаза, пытаясь заблокировать это. Их щиплет от дыма. Он шлёпает ладонью и смахивает ту спутанную массу нитей, прикосновение которой он ощущает каждым дюймом своей обнажённой кожи. Под его ногами хрустят трупы птиц, и он в ужасе вопит, слыша, с каким треском ломаются маленькие кости под его босыми ступнями.
Он заставляет себя двигаться дальше, к особняку на холме.
Садов больше нет.
Такое чувство, что здесь кто-то пустил в ход огнемёт, обуглив склон холма и не оставив ничего, кроме почерневших костей. Джон видит наполовину съеденную мёртвую собаку, которая гниёт возле дымящегося ствола дерева. Стервятники стоят над ней, не шевелясь, глядя на Джона мёртвыми глазами и беспрестанно переступая окровавленными ногами.
«ЭЛЛИ! — кричит Джон в сторону дома. — ЭЛЛИ! ОТВЕТЬ МНЕ!»
Он до сих пор не понимает, как она может здесь находиться, но знает, что она здесь, хоть его разум и борется с этим знанием. Он старается не думать о том, как она может здесь выглядеть.
В отличие от белого песчаного пляжа, золотистого океана, того кобальтово-синего неба, кишащей рыбой воды и птиц с ярким оперением, эта мёртвая версия дома Вэша — полная противоположность того, кем является Элли.
Как только эта мысль формируется, он осознает, насколько она правдива.
Он так привык к ней, что воспринимает её как само собой разумеющееся, но она… она — свет. Она — свет, не похожий ни на кого и ни на что другое в его жизни. Он не понимает это своим разумом, но он это чувствует.
Она — свет.
Не так, как Вэш был светом, с его тёплым сердцем и постоянным смехом.
Свет Элли другой. Медленнее горящий, отдалённый, но в то же время остро присутствующий в моменте. Что-то в этом свете более тихое, не такое явное, как у Вэша.
Она также тихо живёт в нём, внутри золотисто-белого солнца.
Они с Вэшем сочетаются, резонируют вместе точно так же, как она резонирует с Ревиком. Они все разные, но в то же время подходят друг другу; они приносят разные вещи в мир.
Но он знает, что свет Элли — лучший из всех.
От этой мысли на глаза наворачиваются слёзы, приходит глубинное понимание того, что он потерял.
Свет Элли вторгался в каждый уголок, освещал вещи, которые нужно было видеть, и неважно, хотели люди их видеть или нет. Во всей этой тишине горел огонь — больше огня, чем Джон позволял себе увидеть, больше огня, чем он ощущал в ком-либо другом, даже в Ревике.
Каждое принятое решение. Каждый поворот. Ей это вовсе не вручили, как факт рождения в богатой семье или как дар гениального мозга или выдающейся красоты.
Она была сотворена. Выстроена. Отточена временем.
Побита, заново распалена и вновь побита.
Думая об этом, он вспоминает ясность того золотистого океана. Она вторит той ясности, которую он знает от Элли. Это место — не просто «её» место. Это не просто пристанище, место для исцеления, куда Элли уходит зализывать раны.
Золотистый океан — это и есть она.
Он отражает некий аспект самой Элли.
Он помнит, как в первый раз смотрел на неё в той колыбельке.
Он помнит…
Ослеплённый своей связью с ней, он хрипло всхлипывает, сочувствуя Ревику, так сильно сочувствуя другому мужчине и ещё острее понимая, почему Ревик пришёл к нему той ночью. Они разделяют эту штуку в какой-то странной манере. Они разделяют какую-то часть их связи с ней.
Впервые в жизни Джон делит это с кем-то.
Эта мысль тревожит его до тошноты. В нём пробуждается ужас, прилив паники из-за того, что теперь, когда он наконец-то понимает, когда они сильнее всего нуждаются в ней, он, возможно, потерял её. А они действительно нуждаются в ней. Теперь он видит и это. Он видит это так отчётливо, хоть и до сих пор не понимает, почему, или что это значит, или что она должна сделать.
Он должен найти её, чтобы сказать ей.
«ЭЛЛИ! — он кричит её имя. Он задыхается от дурного запаха тумана и от липкого жара, который переполняет его лёгкие. — ЭЛЛИ! БОГИ, ЭЛЛИ. МНЕ ТАК ЖАЛЬ… МНЕ ТАК ЖАЛЬ! ПОЖАЛУЙСТА! СКАЖИ МНЕ, ГДЕ ТЫ, ПОЖАЛУЙСТА!»
