По образу и подобию (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна (читать книги полные .txt) 📗
Домовладение Огневых располагалось на южной окраине Отрадного и представляло собой вовсе не один отдельный, пусть и большой, дом, а целый комплекс жилых и хозяйственных строений. Когда-то кому-то из воспитанников Института пришло в голову объединиться с собратьями по генетической линии и жить вместе, одной большой семьёй. Именно такие семьи составляли население Отрадного: Огневы, Белоглазовы, Жаровы, Флаконниковы и другие. Они охотно принимали детей, зачинаемых в лабораториях Института, рожали своих; под крышей каждого такого домовладения жило несколько поколений, в самых старых семьях — до семи. Слишком сурова была жизнь вне комфортных климат-зон больших городов. Одиночки здесь не выживали.
Огнев представил своим родственникам маму как свою жену, а на Алёну кивнул — «дочь Риты». Царапнуло. Нет, Алёна сама тогда отказалась, но, — надо же, сама от себя не ожидала такого, — всё же напряглась, ожидая, что он снова назовёт её дочерью. Можно тогда будет снова взъерошиться — для порядка. Огнев чуть усмехнулся, заметив её взгляд, и Алёна вспыхнула. Да он же всё понял! Как будто у него в довесок к пирокинетической была и телепатическая паранорма тоже.
Позже она долго лежала в постели, в отведённой ей гостевой комнате на третьем — самом верхнем, — этаже дома. Слушала, как тонко звенит, стекая по стене, ливневой снег, как бешено воет в вентиляции ветер, смотрела на мечущиеся за окном пушистые сосновые ветви, и не могла уснуть. Вымоталась до предела, настолько, что не чувствовала собственного тела под колючим шерстяным одеялом. А сна ни в одном глазу, хоть плачь.
По полу простучали короткие тупые коготки. Одеяло дёрнулось с левого края, на него явно карабкался кто-то очень решительный. Алёна подняла голову, ожидая увидеть молодую кошку, может быть, даже котёнка. Но на постель взобралась небольшая, в полторы ладони, золотая ящерка с длинным, шипованным хвостом. Ящерка деловито прошлась туда-сюда, затем вспрыгнула на живот и улеглась как у себя дома, поджав лапки. Немигающий золотистый взгляд смотрел с обожанием.
Алёна протянула руку и осторожно почесала ящерке спинку. Та выгнулась, только что не заурчала, как кошка.
— Ты кто? — зачарованно спросила девочка.
Незваная гостья не ответила. От неё расходилось волнами жаркое тепло, словно на живот кинули большую горячую грелку. Тепло, и странный, вселенский какой-то, покой, Алёна немедленно зевнула, прикрыв по привычке рот ладошкой.
Через несколько минут она уже крепко спала.
Утром Алёна проснулась рано, от беспощадного солнца, заливавшего лицо ослепительным жаром. Сама виновата, не затемнила окно… Она села, с облегчением убирая голову в тень, спустила ноги. По ступням потянуло ледяным сквозняком, — где- то внизу осталась приоткрытой входная дверь. Или окно.
Одеяло, скомканное и сдвинутое к стене, зашевелилось, из складок выглянула треугольная мордочка. Вчерашняя гостья никуда не ушла, оказывается, так и проспала в постели всё время. Ящерка неспешно выскользнула на солнце, смешно, почти по-кошачьи, потянулась, раскрыла пасть и выдохнула изящное колечко оранжевого, прозрачного в солнечных лучах, огня.
Девочка осторожно села на краешек постели. Протянула руку, погладили ящерку по голове как котёнка. Пальцы ощутили сухой, характерный для носителей пирокинетической паранормы жар под гладкой, упругой, лишённой чешуи кожей. Логично. Если Земля остывает, то выжить смогут только те, кому институтские генетики подарили нужный набор генов. А что делать человеку на мёртвой, выстуженной планете без растений и животных? Вспомнилась передача о яблонях, способных цвести в сильные морозы. Яблони, теперь вот — ящерицы.
Только бы учёным не вздумалось комаров-пирокинетиков вывести! А то с них станется. Воображение разыгралось: Алёна очень хорошо знала, что такое гнус, довелось познакомиться в походах с собственной тренировочной группой.
— Спаси и сохрани, — буркнула она и поплевала для надёжности через левое плечо.
По узкой деревянной лестнице Алёна спустилась вниз. Ящерка не пожелала оставаться в одиночестве и побежала следом. В руки не далась, демонстрируя самостоятельность и независимость. Смешная! Если такая уж прям независимая и сама по себе, то и бежала бы по своим ящерицыным делам. Нет, чешет за человеком, только лапки сверкают.
Лестница изогнулась винтом и окончилась в большом безлюдном холле. Окна смотрели на запад, и потому солнца здесь не было, а сквозь приоткрытую дверь тянуло бодрящим утренним морозцем с отчётливым цветочным привкусом. Что-то во дворе отчаянно цвело, наплевав на холод. А из кухни доносились голоса…
Алёна узнала Огнева. Он то ли напился, то ли что, голос звучал приглушённо. Второй отвечал ему, но тише, слов было не разобрать. Девочка осторожно подошла к двери.
Огнев сидел ко входу спиной, а поодаль, вполоборота, стоял Снежин, смотрел в окно, хмурился. На столе впрямь стояли бутылки. Пустые, много. В нос ударило запахом алкоголя, девочка сморщилась, титаническим усилием воли сдерживая непроизвольный чих. Похоже, тут с вечера никто не ложился. Надирался градусами вместо здорового сна.
Вчера, под рёв и ярость бурана, отдавали дань памяти погибшему другу Огнева, Александру Белоглазову. Домовладение Белоглазовых находилось совсем рядом с домовладением Огневых, видно, Виктор, вернувшись, решил добавить. И добавил.
Алёна осторожно переступила с ноги на ногу. Надо было как-то обозначить себя, кашлянуть там или ногой шаркнуть. Но девочка не смела. Потому что Огнев говорил страшные вещи. Вряд ли он продолжил бы в присутствии посторонних ушей. А говорил он о Гамограде, об уличных беспорядках в Гамограде, где и погиб Александр Белоглазов.
Гамоград — город пограничный, там всегда было сильно влияние Юга, в последнее время жители Гамограда, считая себя обделёнными на общем празднике жизни, требовали особых привилегий. Психология обиженного, проходили год назад.
Обиженного нельзя тащить на себе в гору, нельзя поддаваться чувству вины, которое данный обиженный всячески старается у тебя вызвать, а давить на болевые точки такие люди всегда умеют вдохновенно и яростно.
— Они же сами ни черта ничего не хотят делать! — возмущался Огнев, пристукивая по столу громадным кулачищем, стол трещал, но стоял. — А за гуманизм берут: у нас, мол, дети! У всех — дети! Только остальные почему-то думают башкой, как собственных детей обезопасить, а этим все должны на блюдечке поднести и в ротик вложить, да ещё прожевать не забыть! Дети! Ненавижу, Фил, — говорил Огнев, сжимая кулаки, над которыми начинало метаться алое пламя. — Ненавижу, когда меня пытаются вот так шантажировать детьми! Да, мне жаль детей. Да, жаль! Я живой человек, я не робот, вашу ж мать! — и понёс длинной фразой по этажам.
Алёна затаила дыхание. Половину слов она не поняла, но смысл не требовал уточнений.
— И Сашке их жаль стало. Этих вот сопляков этого вот долбо… а, который не подумал… а может, подумал и сознательно, — сознательно, слышишь, ты! Собственную плоть и кровь! Давить надо гадов! Давить!
И снова кулаком по столу, так, что звякнула посуда в шкафчиках.
— Ты слишком много выпил, Вик, — грустно сообщил очевидное Снежин. — Не надо было.
— Сашка — пожалел. А они — не пожалеют. Ни тебя, ни меня, ни наших детей, никого. Жрать и срать — вот смысл всей их жизни, будь они прокляты. Ненавижу, — и вдруг заплакал пьяными слезами, роняя голову на сложенные руки. — Фил… — другим совсем голосом. — Помоги…
— Не надо бы, Вик, — тихо ответил Снежин, и Алёна вздрогнула от его взгляда.
Снежин говорил с Огневым, но смотрел на неё. Глупо вышло, действительно. От перворангового телепата не спрячешься. Но взгляд Снежина удерживал, как рука на плече: не надо. Пока погоди, не входи, рано, не надо.
— Помоги, телепат хренов! Ты же видишь, я не справляюсь сам, что тебе стоит, помоги!
— Помогите ему, — одними губами прошептала Алёна, догадавшись, о какой помощи просит Огнев.
Телепатическая ментокоррекция. Заплата на памяти. Возможность спрятать в ларец мучительные воспоминания и вернуться к ним тогда, когда душа придёт в себя и сумеет справиться с неподъёмным грузом собственных боли, вины и отчаяния.
