Теряя себя (СИ) - "Eve Aurton" (прочитать книгу TXT) 📗

Раз за разом, вновь и вновь.

Господи, я готова сама снять с себя белье, расстегнуть его ширинку и спустить его брюки, чтобы наконец ощутить в себе.

Не могу молчать, поэтому, прижимаясь щекой к прохладной поверхности, стону, двигаясь в такт пальцам и разводя ноги шире. Наверное, я напоминаю сейчас последнюю развратницу, скулящую от ласк, но не могу иначе, и если закрыть глаза, может, не будет так стыдно?

— Tu est charmante dans ta perversité, ma fille,* — он говорит это, склоняясь над моим ухом и прижимая весом своего тела, а его пальцы продолжают ласкать, вызывая дрожь в ногах и пульсацию внутри. Еще немного, и эта пытка выльется в оргазм. Наверное, Господин чувствует это, потому что прекращает касаться меня там, чем вызывает недовольный стон. — Тшш, моя маленькая.

Прикрываю глаза от разочарования и ощущаю на губах его пальцы, которые только что ласкали меня. Они чуть солоноватые от смазки, они скользят по моим губам и проникают в рот, в то время как Рэми справляется с ширинкой и, наконец, входит в меня как и в первый раз осторожно-плавным толчком. Хочется думать, что он заботится о моих ощущениях, а не наслаждается моментом победы, хочется верить, что ему важно мое удовольствие, которое я не могу скрыть. Да и есть ли смысл, если собственное тело предает меня, буквально плавясь в его руках.

Он двигается сначала медленно и аккуратно, обхватывая меня за ягодицы и насаживая на свой член, а потом наращивает темп, становясь все более нетерпеливым. Мне нравится некая грубость в нем, когда он, внезапно остановившись, наваливается сверху и, переведя дыхание, шепчет:

— Внутри ты такая горячая, Джил, — проводит языком по моей раскрасневшейся скуле и, намотав волосы на кулак, дергает на себя, заставляя меня выгнуться и опереться о локти. Сейчас он глубоко во мне, не двигается, наполняет, дает время прочувствовать его размеры и насладиться его близостью.

Я дрожу от напряжения.

Резкий толчок, кажущийся грубым на фоне плавных движений до этого. Еще один, сорвавший с моих губ томный стон.

Еще… еще… еще… Задыхаюсь от ярких ощущений и сжимаю кулаки, подаваясь навстречу и удивляясь многогранности Господина. Он может быть приторно нежным, но уже через секунду показывать свою силу через возбуждающую грубость, которая толкает меня к краю и выливается в сильный оргазм. Не могу сдержать протяжного стона и, дрожа, закрываю глаза, чтобы прийти в себя. Господин до сих пор держит меня за волосы, продолжая вколачиваться. Я слышу удары от соприкосновения моих ягодиц с его пахом, слышу его тяжелое дыхание и знаю, что осталось совсем немного.

— Ma fille… — выдыхает он, проникая в меня заключительным толчком и застывая. Наконец отпускает, позволяя лечь на стол грудью, и, прежде чем выскользнуть, оставляет влажный поцелуй на скуле. — Мне нравится искренность твоих эмоций, Джил. Ты не скрываешь, что тебе хорошо со мной, хоть и стыдишься этого. Я научу тебя не стыдиться своих желаний. Я научу тебя многому, если ты будешь прислушиваться ко мне.

Его голос уже спокойный, дыхание в норме, а я едва стою на дрожащих ногах, возвращая белье на место и поправляя платье. Оборачиваюсь лишь тогда, когда слышу звук застегиваемой ширинки и щелкнувшей пряжки ремня, и натыкаюсь на проникновенный взгляд Господина, словно ожидающего моего согласия. Поджимаю губы и покорно киваю, после чего Рэми лениво подходит к столу с выпивкой и наливает выпить.

— Зная твой не совсем удачный опыт с алкоголем, выпить не предлагаю, — его тон иронично насмешливый, и сам он словно стал другим, более мягким со мной, не отчужденным и недоступным Хозяином, а понимающим и близким любовником. Все чушь, конечно, ведь каким бы не был его настрой после секса, он остается моим Господином, о чем я всегда должна помнить.

— Вы правы, несомненно.

— Почему чтение?

— Что? — не понимаю его вопроса и хмурюсь, все не находя смелости сделать хоть шаг от стола. Рэми же наоборот, расслаблен, мне даже кажется, что былая меланхолия и усталость заменились на что-то более живое, похожее на довольство и сытость, словно секс со мной помог ему отвлечься.

— Я редко встречаю девушек из колонии, так сильно любящих чтение. Скорее, ты первая, кто по-настоящему заинтересовался моей библиотекой, — он встает ко мне в пол-оборота и выжидающе смотрит, а я не могу не зацепиться за его слова про девушек из колонии. Все же любопытно, сколько их было до меня. Любопытно и страшно, потому что сейчас-то их нет, быть может, даже в живых.

— Здесь нечем заняться, и моя мама — она учитель литературы, поэтому любовь к чтению у меня в крови, — неловко пожимаю плечами, надеясь, что он перестанет меня расспрашивать, но вместо этого он показывает пальцем на кресло, молча приказывая сесть. Я послушно усаживаюсь, натягивая на колени подол платья и от волнения начиная мерзнуть.

— А отец?

— Разве этой информации не было в деле?

— Я хочу услышать это от тебя, Джиллиан, а не от сухих букв.

— Отец погиб на шахте три года назад. Он… я до сих пор помню взгляд матери, когда пришло известие о его гибели. Знаете, будто она не могла поверить, будто все осталось по-прежнему, а это лишь нелепая ошибка, чья-то злая шутка. И в то время как я плакала, спрятавшись у себя в комнате, она продолжала заниматься домашними делами и торопилась приготовить ужин. К семи — ко времени, когда по обыкновению приходил папа. Я так боялась, до ужаса боялась, что она сошла с ума, ведь когда я вышла к ужину, на столе стояло четыре тарелки. Мама продолжала ждать, и мы вместе с ней, хотя часы перевалили за девять, и Айрин пора было ложиться в постель. А мама все ждала и ждала, виновато улыбалась и все время смотрела на часы. Ужин остыл, и Айрин уснула прямо в детском стульчике, и вот тогда к ней пришло осознание, осознание того, что он не вернется, никогда. Наверное, именно в тот момент в ее взгляде поселилась грусть, как и в ее улыбке, как и в ее сердце. Наверное, именно тогда она наполовину умерла, — я опускаю голову, рассматривая свои руки и ругая себя за излишнюю откровенность. Зачем я вообще начала это рассказывать и загружать Господина подробностями своей жизни?

— А ты? — Рэми задает вопрос и сам встает напротив, чуть присаживаясь на стол и ожидая ответа.

— А я, я возненавидела его, была так зла, что порвала его фотографию, вставленную в раму зеркала. А потом со слезами на глазах клеила все кусочки, понимая, что это неправильно — злиться на него, ведь он бы нас никогда не бросил, не оставил, и он не виноват, что оказался слабее смерти.

— Потери в жизни неизбежны, Джил, к этому можно привыкнуть.

— А вы привыкли? — я поднимаю на него грустный от разбуженных воспоминаний взгляд, и Хозяин безразлично кривит губы, не проявляя ни капли эмоций.

— Вполне.

— Именно поэтому вы запретили мне пользоваться этой помадой?

— А ты настойчива в желании докопаться до истины, — он ухмыляется, ставя стакан на стол и направляясь ко мне. Нависает, опираясь обеими руками о подлокотники кресла и вынуждая меня откинуться на спинку. Довольно нагло смотрю в его глаза, а сама задыхаюсь от страха, понимая, что опять задела запретную тему. — Дело не в том, что Элия умерла, хотя стоит признать, она устраивала меня во всем, особенно в своей маниакальной преданности мне, а в том, что она полностью доверялась мне, даже не подозревая, что я не оправдаю ее ожиданий. И я не оправдал, позволив Адель убить ее, правда, в свое оправдание скажу: я не думал, что Адель зайдет так далеко. Она любит играть, но не убивать. Как видишь, я ошибся, — Рэми равнодушно пожимает плечами, но я все равно замечаю тень затаенной злости на его лице. Злости не на меня, не на Адель — на себя. — Это тоже самое, что приручить щенка, который привязан к тебе всем сердцем и впоследствии готов отдать за тебя жизнь, а потом самолично отдать его на растерзание. И если ты помнишь взгляд матери, когда она узнала о смерти отца, то я помню взгляд Элии перед тем как Адель разорвала ей горло. Она тоже не могла поверить, что это происходит с ней, с нами.