Где-то во времени - Мэтисон (Матесон) Ричард (библиотека книг бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Наконец дрожь прошла, и, сделав глубокий вдох для храбрости (мне пришло в голову, что я вдыхаю воздух 1896-го), я попытался шагнуть. Ноги у меня готовы были подогнуться, и следующий шаг получился вбок, как у пьяного. Я стал лихорадочно переставлять ноги, наклонившись вперед и растопырив руки в стороны наподобие чудовища Франкенштейна. Мне с трудом удалось добраться до комода, не упав. Привалившись к нему, я оперся о комод обеими руками и поглядел в зеркало. Мое отражение было размытым, словно я смотрел на воду, покрытую рябью. Я закрыл глаза.
Думаю, прошло больше минуты. Я открыл глаза и опять посмотрел в зеркало, вздрогнув при виде своего бледного лица. Я был похож на человека, вставшего со смертного одра. Я подумал, не было ли это сопутствующим путешествию во времени обстоятельством.
– Полагаю, ты оставил там всю свою кровь, – сказал я бледнолицему незнакомцу в зеркале.
Он вздрогнул от неожиданности при звуке моего голоса, потом вяло улыбнулся. Я увидел, как задвигался его кадык, когда он сглотнул.
– Но у тебя все же получится, – уверил его я.
Он согласно кивнул.
Я взглянул на верх комода, удивляясь тому, что не сшиб ни один из находящихся там предметов: чашку для бритья с золотой каемкой, в которой стоял перевернутый помазок; опасную бритву с ручкой из слоновой кости; богато украшенную щетку и еще нечто непонятное, похожее на серебряную рукоятку ножа.
Из любопытства я взял предмет в правую руку и стал внимательно рассматривать. И все же непонятно было, что это такое. Левой рукой я взялся за ленточку с узелками и вытянул из рукоятки пучок узких матерчатых завязок, перехваченных ленточкой. Верхняя полоска была сделана из тонкого металла, на ней были выгравированы слова: «Излечиваю все раны, за исключением любовных». Я почувствовал, что обратная сторона одной из завязок липкая, и, немного поразмышляв, решил, что это какое-то кровоостанавливающее средство при порезах от бритья.
Засунув полоски обратно в футляр, я положил его на место. Надо было выбраться из номера до прихода хозяина. Я похолодел, представив себе перспективу объяснений по поводу моего присутствия. До чего нелепо после удачного путешествия в 1896 год кончить арестом за незаконное вторжение. Употребляют ли они это выражение?
Теперь я мог стоять без опоры, хотя и с трудом. Я снова взглянул на изможденного человека в зеркале. Как я все это сделаю? Мне трудно было держаться на ногах. И очень удручала мысль о блуждании по бесконечным коридорам в поисках Элизы.
Я поймал себя на том, что смотрю на щетку. На ней были начертаны слова: «Совсем чуть-чуть». Взяв ее, я вздрогнул: внутри раздался булькающий звук. И снова мой мозг никак не мог уловить смысл этих слов. Наконец я понял, что «совсем чуть-чуть» относится к чему-то помимо вычищенной одежды.
Пытаясь повернуть рукоятку щетки, я опять был беспомощным, как ребенок. Собственная слабость меня ужасала. Когда рукоятка чуть подалась, я уверился в том, что в этом новом окружении я не смогу ни с чем справиться.
Я медленно открутил черенок и поднес к носу отверстие в щетке. Мне в ноздри ударил резкий запах бренди, защипало глаза, и я закашлялся. Отодвинув флягу в сторону, я подождал немного, прежде чем сделать глоток.
Гортань словно обожгло огнем, и я судорожно вздохнул. Я сотрясался от приступа кашля и едва не выронил флягу. К моему ужасу, теперь собственное тело казалось мне тяжелым, но хрупким стеклом, готовым рассыпаться даже от слабого кашля. Я пытался справиться с удушьем, всем телом навалившись на комод и закрыв глаза, с искаженным от усилий лицом.
Когда приступ кашля наконец прекратился, я взглянул на свое отражение затуманенными от слез глазами. Привинтив рукоятку к щетке, положил ее на место и потер глаза. Отражение в зеркале стало четким. Вид у меня был по-прежнему потрясенным, но на щеках появились признаки румянца. Неудивительно, что коньяк рекомендуется применять при сердечных приступах, подумал я. Заглядывая в частично выдвинутый ящик, я чувствовал, как коньяк, наподобие каустического клея, собирает меня из кусочков. Рядом с рубашкой я увидел открытую коробку с позолоченными запонками, рядом с ней журнал, озаглавленный «Пятицентовая библиотечка знатока».
Я выпрямился. Коньяк очень мне помог. В голове уже не чувствовалось такой тяжести, и ноги, похоже, состояли из костей и мышц, а не чего-то желеобразного. Я задышал свободней, осознав, что наконец могу идти. Я последний раз взглянул на себя в зеркало. Поправил галстук и одежду. Медленно поднял руку и пригладил волосы в тех местах, где они растрепались от лежания на подушке. Проверил внутренний карман сюртука, убедившись, что деньги на месте. Потом вдохнул теплый воздух комнаты, отвернулся от комода и мелкими, осторожными шагами приблизился к двери. У меня еще немного кружилась голова, но по крайней мере ноги слушались.
Взявшись рукой за металлическую ручку двери, я повернул ее и толкнул дверь. Она не открылась. Разумеется, заперта, подумал я, укоризненно посмеиваясь над собственной наивностью – не догадался, что так и будет. Я огляделся вокруг в поисках средств для отпирания.
Таковых не нашлось.
Эта проблема застала меня врасплох, и я не знал, что предпринять. И опять я, только что родившийся, был ошарашен и сбит с толку.
Перенестись на семьдесят пять лет назад и столкнуться с проблемой запертого дверного замка?
Поначалу я даже не осознавал, что качаю головой. Одна-единственная мысль не давала мне покоя: «Это невозможно».
Но тем не менее это было возможно. Прямо передо мной была дверь. Этот человек ушел из номера, запер дверь снаружи – и превратил свой номер в тюрьму для меня.
Не имею понятия, сколько времени я тупо смотрел на дверь, совершенно сбитый с толку, пытаясь найти выход и не в силах понять, что выхода нет. Наконец меня прорвало, и я со стоном повернулся и пошел назад в комнату. Подойдя к комоду, я стал один за другим открывать ящики (каждый раз, как я наклонялся, у меня темнело в глазах) в отчаянной надежде, что постоялец оставил там запасной ключ.
Не оставил. И хуже того, там не было ничего, чем я мог бы отпереть дверь – ни ножниц, ни пилочки для ногтей, ни перочинного ножа, ничего. Я снова застонал. Это невозможно!
Спотыкаясь, я поспешил к окну и выглянул на улицу. Пожарной лестницы не было. Я со стоном вглядывался в извилистую дорожку внизу, широкие, зеленые лужайки, два заасфальтированных теннисных корта в том месте, где располагалась северная часть парковки, и, что удивительно в моем состоянии, поразился тому, что океан начинается не более чем в шестидесяти футах от задней части гостиницы.
Я всматривался в узкий пляж, словно сверкающий золотом от оранжевого света. На песок накатывался пенный прибой. Я вздрогнул, заметив семейную пару с двумя детьми, попавшую в поле моего зрения. При виде этих прогуливающихся по песку людей у меня учащенно забилось сердце, потому что они были первыми обитателями 1896 года, которых я увидел. Совсем недавно, в мое время, никого из них уже не было в живых, если только дети не доживали свои последние дни. А сейчас они во плоти двигались у меня перед глазами. Если до этого момента я еще сомневался, то при виде цилиндра на голове мужчины и его трости, женского капора и длинной юбки, а также детских костюмов мне стало ясно, что 1971 год теперь от меня очень далеко. С криком негодования отвернулся я от окна. Это ужасно! Мне надо найти Элизу! Доковыляв до двери, я повернул ручку и яростно потянул за нее. От усилий у меня закружилась голова, и мне пришлось прислониться к темному дереву двери, прижавшись к нему лбом. У меня явно недоставало сил, чтобы вырваться из комнаты. В отчаянии я принялся колотить по двери кулаком в надежде, что в коридоре окажется портье и выпустит меня.
Портье не появился. Меня затрясло, и я начал опасаться, что теряю над собой контроль. События принимали совершенно немыслимый оборот. Если я дождусь прихода постояльца, он непременно поднимет тревогу. Я могу, конечно, сбежать, но меня обязательно найдут, когда я буду разыскивать Элизу. Состоится допрос, арест, и, возможно, меня ожидает тюремное заключение. Господи! Оказаться в тюрьме после всего, что мне пришлось испытать!
