В плену отражения (СИ) - Рябинина Татьяна (книга жизни .TXT) 📗
А вот second messe[2] был полон всегда. Там сидели окрестные эсквайры и мелкие землевладельцы, приехавшие засвидетельствовать почтение или обратиться с просьбой. Компанию им составляли служащие поместья высшего ранга: управляющий имением, секретарь Хьюго, счетовод. На самом дальнем конце ютились лица, социальный статус которых вызывал сомнение — в том числе и Мартин. Хотя формально он был простым ремесленником, но все же являлся подручным придворного художника, да еще и иностранцем.
Когда Мартин вошел в зал, обычный ритуал уже начался. Столы были накрыты, и Хьюго восседал на своем месте. Остальные мыли руки. Резчик, поклонившись хозяину, развернул перед ним хлеб и снял пробу. Одновременно распорядитель и виночерпий поднесли чашу для рук и полотенце. В это время повар и дворецкий пробовали первую перемену блюд, которые уже находились на сервировочных столах вдоль стен. Пока домашние и гости рассаживались по местам, резчик разделывал мясо и птицу, а старшие слуги дегустировали напитки. На главный стол еду подавали в тарелках, на остальные ставили общие блюда.
Когда все расселись и готовы были начинать, Хьюго поднялся и благословил трапезу. Музыканты на галерее принялись играть что-то заунывное. Как только граф опустил ложку в тарелку с супом, его примеру последовали и все остальные. Маргарет к ужину не вышла. Я знала: она сказалась больной и осталась у себя. Но Мартин все равно постоянно косился вправо, поглядывая на ее пустое место.
Когда он вернулся в людскую рядом с кухней, первая смена слуг, которые не обслуживали господ в зале, как раз заканчивала свой ужин. Наверно, ему должно быть неловко, подумала я. Мартин был единственным, кто удостоился места за графской трапезой, пусть даже только за ужином. Но, кроме общей комнаты, идти ему было некуда. Каморка в подвале была холодной, сырой и при этом душной, а ворота замка на ночь запирали — не погуляешь.
Слуги сидели за двумя длинными столами: мужчины и женщины отдельно. Овощная похлебка в больших горшках, блюда с мясом, ковриги хлеба, кувшины эля, вода — вот и вся еда.
— Ну что, шваб[3], - Роберт Стоун, перебравший эля, откровенно нарывался на ссору, — настриг у леди Мардж шерсти на кисточки?
Во как! А Маргарет наивно думала, что никто ничего не знает. Да-да, чтобы слуги — и ничего не знали?!
Под жизнерадостное ржание Мартин молча изучал эль в кружке.
Неужели ничего не ответит?! Ну же, прапра, давай, набей морду этой овечьей гниде!
Сделав глоток, Мартин поставил кружку на стол и посмотрел на Роберта в упор.
— Боб, я предупреждал, чтобы ты не смел открывать пасть на леди?
— А что ты мне сделаешь, пачкун? Побьешь? Смотри, не сломай пальчики, нечем будет ее тискать… ой-ой, то есть малевать ее будет нечем. Донесешь графу? Так он тебя самого подвесит за шары.
— Ты не слышал, Боб, о новом королевском билле? — опасно улыбнулся Мартин. — Малефиция объявлена преступлением, которое карается повешением[4]. А чем это вы с мамашей занимаетесь за деньги?
Наградив Мартина ненавидящим взглядом, Роберт грохнул кружкой по столу и поспешно вышел.
— Смотри, Марти, как бы в твоих яйцах случайно не завелись зубастые черви, — хмыкнул конюх Джо. — Никто не спорит со старой жабой Бесс и ее ублюдком. Король со своим указом далеко, а они — вот, рядом. Не знаю, как в ваших Германиях, а у нас колдовство до сих пор считалось преступлением, только если доказано, что человек умер от происков ведьмы. А поди-ка, докажи.
Мартин ничего не ответил, только плечом дернул и допил эль.
Эвона че, Михалыч! Вы тут, оказывается, не просто отравители, а еще и колдуны по мелочи. Теперь понятно, откуда у Энни та самая «темная сила». А Маргарет об этом наверняка и не подозревала.
[1] Rewarde (англ.) — в средние века стол для почетных гостей, находился перпендикулярно главному по правую руку от хозяина.
[2] Second messe (англ.) — второй стол, находился напротив rewarde.
[3] Здесь: житель Швабского округа (нем. Schwäbischer Reichskreis) — одного из имперских округов Священной Римской империи, в более широком смысле — немец.
[4] Maleficia (лат.) — здесь: любая порча, насылаемая на людей колдовским образом, от болезней и бесплодия до умерщвления. Согласно принятому в 1542 г. закону колдовство в Англии расценивалось как фелония и каралось смертной казнью через повешение.
10. Визит констебля
— О чем ты думаешь, Люс? — спросил Питер, когда они пили чай в саду. — У тебя такой мечтательный вид.
— Мечтательный? — переспросила Люси. — Нет, вряд ли. Ты удивишься, но с некоторых пор я перестала мечтать. Наверно, с тех пор как родился Джин. Или нет, с тех пор как узнала, что беременна. Что-то изменилось. Может, теперь у меня есть все, что я хотела?
— Но ведь ты думаешь о будущем?
— Да, конечно. И о нашем будущем, и о будущем Джина. Но… это не мечты, Питер. Это просто мысли. Чего бы я хотела для нас, для него. Как-то…
— Приземленно?
— Да, именно так, — кивнула Люси.
— Странно, — задумчиво сказал Питер. — А я ведь тоже в последнее время перестал мечтать. Так, как раньше. Я даже точно могу сказать, когда это было в последний раз. Помнишь, мы в прошлом году ездили во Францию и были в рыбачьей деревне?
— Еще бы не помнить! — улыбнулась Люси.
— Мы тогда вечером гуляли у моря, было полно звезд, мы молчали, и я мечтал о том, как у нас родился бы сын, и потом мы снова приехали бы в эту деревню, уже с ним. И гуляли бы все втроем. А потом уложили бы его спать, и у нас была бы совершенно безумная ночь. И потом родилась бы еще девочка, похожая на тебя.
— Тогда у нас и была совершенно безумная ночь.
— Да. И я очень надеялся, что…
— Я тоже, — перебила его Люси. — А потом было большое разочарование. Но теперь-то мы знаем, в чем дело.
— Теперь знаем, — согласился Питер. — Но тогда… Может, именно после этого я и перестал мечтать. Вот так, по-сумасшедшему. И все-таки о чем ты думала сейчас? Если не секрет, конечно?
— О чем? Как, по-твоему, Питер, сколько должно пройти времени, чтобы мы поняли: у Тони ничего не вышло, и они оба останутся фиг знает где навсегда?
С тех пор как Тони превратился в подобие Светы, прошла неделя. Ничего не менялось. Каждое утро Вера отводила их в душ, следила, чтобы они оделись и привели себя в порядок. Еду им приносили в комнаты. Если погода была хорошая, днем выводили в парк, если плохая — устраивали на веранде. Мэгги все время была с родителями. Слуги если и обсуждали ситуацию между собой, наружу ничего не выходило — угроза Джонсона, похоже, сработала.
Питер взял со стола журнал и посмотрел на Люси, страдальчески сдвинув брови.
— Давай подождем хотя бы до конца лета. А там уже будем решать, что делать дальше. Пока я только позвонил Лорен и сказал, что Тони серьезно болен.
— Хорошо, — пожала плечами Люси. — Но ты хоть приблизительно представляешь, что делать?
— Нет, — отрезал он и спрятался от нее за журналом. Потом снова выглянул и добавил: — Единственное, что мне приходит в голову, — это действительно позвонить доктору Каттнеру.
Люси вздохнула тяжело и посмотрела туда, где Света и Тони сидели на скамейке. Рядом стояла коляска, тут же на траве дремала Фокси, а Вера чуть поодаль вязала, устроившись в шезлонге. Если ничего не знать, можно подумать: молодые родители вышли погулять с ребенком. Сидят на скамеечке, греются на солнце, разговаривают, наверно.
— Надо их хотя бы по парку поводить, — сказала Люси то ли Питеру, то ли самой себе. — Сидят целыми днями, скоро ходить разучатся.
— Миледи! — Салли неслась к ним от дома со всех ног. — Миледи, Пикси рожает!
— Ну, наконец-то! — Люси вскочила, опрокинув пластиковый стул. — Хорнера позвали?
— Он уже там.
— Ты пойдешь? — Люси повернулась к Питеру.
— Еще чего! — фыркнул он. — Не хватало только роды у твоих собак принимать.
Когда Люси убежала, Питер снова вернулся к политической статье, которую никак не мог дочитать. До конца оставалось всего пара абзацев, но тут на страницы снова упала тень.
