Вероника из Тарлинга (СИ) - Грез Регина (книги без сокращений .TXT) 📗
— О белой голубке на черепичной крыше собора?
— Мне больше нравится песня о сороке, но она слишком проста, хотя под нее и любят плясать в таверне. Весь Тарлинг знает. Я еще е люблю песню о скитальце, который предпочел покинуть дом в поисках приключений.
Конта вытянул ноги и откинулся на стуле, принимая непринужденную позу.
— Что-то напоминает мне… Напой пару строк.
— Сейчас?
— Или тебе нужна лютня?
— Музыка хороша сама по себе, но инструмент хранится в сундуке наверху. Матушке нравилась моя игра, а когда ее не стало, я забросила уроки. Пожалуй, и без лютни справлюсь. Только я буду петь тихо, не то сюда Люго прибежит, у него в отличие от Баффо сон чуткий.
Вероника отвернулась к окну, хотя Конта из деликатности тоже опустил взгляд к очагу, не желая ее смущать.
Тогда она закрыла глаза и запела, приложив руки к груди:
Я позабуду дом и друзей,
Полкоролевства отдам за коня,
И я буду верен любимой своей,
Если она не бросит меня.
Я безнадежно влюблен в паруса,
В скрип башмаков и запах дорог,
Вижу чужие во сне небеса,
Но иногда вижу твой порог.
Конта хорошо знал эту песню, что распевали бродячие менестрели по щербатым улицам городов и придворные исполнители в гулких дворцовых залах Гальбо. Услышав ее первый раз по возвращении из дальнего похода, Конта больше не мог забыть. Ведь в ней пелось о нем самом. А еще о надменной и капризной красавице, которая нанесла удар не менее болезненный, чем кинжал проклятого Кайро.
Я целовал паруса кораблей,
Полкоролевства отдал за коня,
И я был бы верен любимой своей,
Если б она не забыла меня. (c)
Мучительно захотелось вспомнить и Конта выразил свои мысли вслух:
— Ее звали Аглея. Наверно, я когда-то ее любил. Порой это было тяжело, и так напоминало болезнь, что избавившись от жестокого чувства, я ощутил себя заново рожденным.
— О чем вы? — Вероника передвинула табурет ближе, чтобы лучше слышать каждый его вздох.
— Должен ли я говорить тебе о своем прошлом?
— Конечно, если такова ваша воля. А я расскажу о своем.
— Хм, вот это уже интересно.
— Боюсь, не столь интересно, как в вашем случае.
— Предлагаешь излить душу друг перед другом?
— Или открыть сердце… У кого что имеется при себе.
— Ты нарочно дразнишь меня, Вероника! — нахмурился он.
— Я хочу все знать о человеке, которого беру в мужья.
— Берешь в мужья?! Творец Всемогущий! Она берет меня в мужья. Меня!
Вероника скомкала край передника в узел и, едва скрывая дрожь, пыталась угадать — сердится он или снова чему-то рад.
— Почему вас удивили мои слова? Когда-то в здешних краях во главе семьи была женщина и свадебный обряд проходил несколько иначе. Именно женщина брала себе мужа, а не наоборот.
— Похоже, ты не прочь вернуть те славные деньки, Вероника?
Задыхаясь от волнения, с неловкостью чувствуя, как кожа на груди становится мокрой от пота, она вскочила с табурета и обхватила горло руками, делая пару шагов назад.
— Я не то хотела сказать, вернее, не совсем то… Вам известно, какое страшное это было время — удивительное и страшное. В землях Маликории царили суровые обычаи. Несчастных маленьких птичек крапивников забивали палками под Новый год, чтобы торжественно пронести на шесте по селению, и на площади иногда жгли женщин, обвиняемых в колдовстве. Марлен сама видела, как вместе с одной из них в пламя бросили шестипалого мальчика. Мать прятала его десять дней после рождения, соседка услышала плач…
— Мой прадед запретил бессмысленное убийство птиц и людей. Он привез в Маликорию новую веру и построил первый храм Всеблагого. Правда, говорят, он был чересчур строг с теми, кому нравились прежние традиции…
Конта поднялся и встал напротив нее, загораживая очаг.
— Но один древний обычай я бы не прочь вернуть на сегодняшнюю ночь. Похоже, ты увлекаешься изучением старины и помнишь, что нужно сделать женщине, чтобы взять себе мужа. Всего лишь громко об этом сказать, назвав его имя. В свидетели мы можем взять огонь и воду, как делали наши предки. Ну, же, Вероника… смелей! Скажи о своем желании, и я буду твой до конца моей жизни. А ты будешь моя. Уже не важно, по каким обрядам и законам.
Глава 15. Огненная метель
Слова Конты поразили и вызвали бурю желаний, что до сей поры сладко дремали в самых глубинах ее женского существа. Она вдруг отчетливо осознала, что хочет соединиться с этим мужчиной и как можно скорее — стать одним целым, избавившись от одежд. Словно в единый миг исчезли все книжные поучения и наставления заботливых родственников. Все преграды и опасения рухнули перед зовом горячей молодой крови, которая неистово прилила к лицу, груди и самым сокровенным местечкам невинного тела.
Новое, обжигающее чувство было незнакомо ей, но, в то же время, казалось, что именно для этих волнующих минут она расцвела, созрела, и сейчас готова предложить свою жертву на алтарь обоюдной страсти.
О, да! Она будто вспомнила, что когда-то очень давно, даже еще до рождения уже была настигнута подобным желанием. Стояла душная летняя ночь и обнаженные люди без стыда танцевали вокруг украшенного лентами и ветвями столба, а потом разбивались на пары и убегали в темные заросли, чтобы насладиться друг другом.
Луна осыпала зыбким серебром их тела, и костры бросали вверх снопы яростных искр, пока дым разносил по долине ароматы особых трав, наполнявших чресла мужчин неутомимой силой, а женское лоно склонностью к принятию семени.
Конта ждал ответа, но, потрясенная живостью картин, роящихся в ее голове, Вероника прошептала бессвязно:
— Метель из огненных цветов…
— Что?
— Вокруг меня. И ты тоже охвачен ею. Она повсюду — сам посмотри!
— Тебе страшно?
— Разве ты тоже видишь?
— Я вижу тебя, я слышу тебя и мне довольно. Я желаю тебя, Вероника. Назови меня своим мужем и отведи в свою спальню. Мы завтра же объявим по всему городу, что герцог де Маликор нашел избранницу. Конечно, мы сходим в храм и там принесем свои клятвы, но брак заключим в столице. Гальбо сам хочет нас благословить.
— Король? — ахнула она, широко раскрывая глаза.
Мысли путались, потому что Конта привлек ее к себе и осыпал поцелуями изгиб шеи, отодвинув тонкий платочек, слизывал капельки пота с тонкой ключицы. Осторожно коснулся щеки и губ, смешав ее горячее дыхание со своим.
— Говори, Вероника. Я не буду принуждать тебя делать то, чего ты не хочешь.
Теперь ее глаза были полны слез. Сердце разрывалось от желания стать ему ближе, но сомнение вдруг налетело подобно порыву холодного ветра, заставив трепетать в сильных руках герцога.
— Может, тебе все равно и просто нужна женщина для постели — после застолья и общества привлекательных дам ты пришел сюда именно за этим? Тобой движет простое мужское желание? Я готова отдать все, что у меня есть, так немного… и не буду жалеть. Но если утром ты станешь другим, как тогда, в доме барона, и начнешь говорить со мной равнодушно… Я умру! Неважно, став твоей женой или нет. Я умру, если буду знать, что нужна тебе только для утоления похоти и любая может меня заменить.
Он взял ее лицо в ладони повернул так, чтобы видеть лучше в неясных отблесках пламени.
— Ни одна женщина не заменит тебя в моем сердце. Сейчас я это понимаю и готов признать, что поступаю скверно, подталкивая тебя к тому, на что ты пока не готова. Я буду ждать, сколько нужно. До церемонии в столице, если ты хочешь. Наваждение… твои глаза… губы… твой голос и вино в моей крови заставили меня быть почти грубым. Ты заслуживаешь иного, Вероника. Теперь я понимаю.
Внезапно он выпустил ее из объятий, схватившись за левую часть груди, и сморщившись от боли.
— Постой! Меня будто царапнула сталь, странно… здесь только твой медальон.
Конта вытащил из кармашка подарок Вероники и поднес к очагу, желая рассмотреть. Но тут же издал новый возглас изумления.
