Блаженная (СИ) - Ворон Белла (книги без сокращений .TXT, .FB2) 📗
Вот и сейчас. Я смотрю и рассуждаю. И все время сверяюсь с лицом дамы — туда или не туда?
— Видите — Паж жезлов. Мальчик ваш сильный, твердый, своевольный. Рвется к покорению новых вершин. Такого сложно окрутить, если сам не захочет. Ваша порода.
В заплаканных глазах вспыхивает гордость. Опять я угадала. Сказала то, чего от меня ждали.
— Это верно. Он когда в восьмом классе учился… мне из школы звонят и говорят: срочно приходите, ваш сын документы забирает!
— Забрал?
— Я забрала. Пришлось. Он захотел в другую школу.
— Ну вот видите, какой он у вас! А вы девочки боитесь.
Теперь, имея на руках предварительный диагноз я смело раскладываю карты.
Собственности вы точно не лишитесь, ясно вижу. А сын ваш ее преумножит. А девочку не троньте, хорошая девочка. Тем более, она уедет скоро. Видите — колесница ей выпала.
Дама глубоко и радостно вздыхает.
Даю ей соль в красивом мешочке — на всякий случай, чтобы отвадить недобрых людей. Соль йодированная. Для щитовидки хорошо — думаю себе. Очень уж характерные припухлости у нее под глазами, никаким консилером не скроешь. У подружкиной мамы такие были, она тироксин принимала. Начинаю водить вдоль дамы руками.
Руки у меня красивые, белые, с длинными пальцами. Я замечала, что люди любят смотреть на мои руки. Вот и эта. Я перед ней руками танцую, а она смотрит как зачарованная.
Как бы невзначай спрашиваю, проверяла ли она щитовидку. И опять попадаю в цель. Конечно проверяла, никуда не годится щитовидка, с такими-то волнениями.
Еще один мне плюсик. Ну тут, понятное дело, надо успокоить человека, погладить ласково по шерстке.
Из черного бархатного мешочка я достаю маленький кристалл. С индийской ярмарки, как и прочий реквизит. Даю даме в руки, велю каждое утро смотреть на него и глубоко дышать. Вдыхать свет, выдыхать тьму. И к эндокринологу сходить обязательно. На таких как вы этот мир держится.
Вам надо себя беречь, холить и лелеять.
Дама клятвенно обещает.
Я до сих пор не перестаю удивляться, как мне, девице двадцати четырех лет от роду, удается словно малых детишек успокаивать почтенных матрон. Природная самоуверенность, я считаю. Так я и работаю. Уж скоро год как дурю народ.
Ну вот и скажите, плохо я делаю? Полегчало ведь человеку? Полегчало. Значит не такая уж я шарлатанка.
Бережно спрятав мешочек с солью в дорогущую сумку, оставив солидный гонорар на серебряном блюде, дама уходит почти успокоенная.
Возможно она еще вернется за порцией душевного комфорта. А может посолит своему мальчику еду моей волшебной солью и покажется ей самой, что все не так уж страшно. Так тоже бывает. Приходят, говорят, что все вдруг раз! и само собой разрешилось. Благодарят, конечно, за помощь. А я беру. Шарлатанкам тоже кушать хочется.
***
Проводив даму, я иду в ванную. Я умываюсь после каждого посетителя, иначе к вечеру голова треснет от боли.
Брызгая в лицо холодной водой, я задумываюсь. Вот я разыгрываю тут спектакли. Люди приходят ко мне именно за ними, по крайней мере, я себя в этом уверяю, чтобы совесть меньше терзала. Но я даже близко не подхожу к тем пределам, за которыми вспыхивают протуберанцы магических битв, где обитают люди, видящие по-настоящему. А им, беднягам, каково, если даже у меня, притворяшки, болит голова после рабочего дня?
Пока я наблюдаю в зеркало свою наглую физиономию и подтираю поплывшую тушь, мне вдруг мерещится за плечом темный силуэт. Я оборачиваюсь быстрее, чем успеваю осознать происходящее.
Уф! Я не закрыла дверь в ванную, и в зеркале отражается кусок прихожей, высокая вешалка, а на ней мое пальто и шляпа.
Померещилось. Заработались вы, барышня, вот что. Отдыхать пора. В отпуск, что ли съездить?
Едва я переступила порог своей мастерской, как спинным мозгом ощутила — я здесь не одна. Но комната пуста.
А-а-а… Клиентское кресло фонит. Обеспокоенная мамаша оставила в нем шлейф своей печали. Я такие штуки хорошо улавливаю. Надо проветрить.
Я делаю шаг к окну и… буквально подпрыгиваю на месте, шарахаюсь в сторону с тихим писком.
В кресле сидит человек. Сидит себе спокойненько, смотрит на меня и улыбается одной стороной рта.
— Как вы… что вы… — лепечу я.
— Прошу прощенья, если напугал. Дверь была открыта. — произносит человек мягким баритоном.
Ой, как глупо! Потерять лицо перед посетителем! И как я после этого буду вешать ему лапшу на уши?
Я беру себя в руки и с величавым достоинством усаживаюсь в кресло. Мельком успеваю подумать, что во избежании подобных конфузов нужно завести клиентское кресло с низкой спинкой,
Теперь можно рассмотреть посетителя. А он, все так же криво улыбаясь, не сводит с меня своих неподвижных, черных глаз, словно всасывает ими мои силы и мысли… И вдруг меня как будто током пробивает.
Господи, боже мой! Как я могла забыть? Это же тот самый человек…
АКТ I. Глава 1. Годом ранее…
— Спаситель прощал, умирая! Бог да сохранит и тебя и Его… — прошептала я и умерла.
Лежа в кромешной тьме я услышала отчаянный, звериный вопль моей несчастной матери, вбежавшей в комнату. Я слышала его уже не единожды, пора бы привыкнуть, но каждый раз кровь стынет у меня в жилах от ее крика. Даже предсмертный стон моего возлюбленного не причиняет мне такой боли. Потом еще кто-то вбегал, кричал, чего-то требовал, кого-то в чем-то обвинял, но это меня уже совсем не трогало. Все было кончено.
А потом на меня повеяло ветерком, запахло пылью и раздался шум и грохот. Я приоткрыла один глаз и сквозь темную вуаль моих рассыпанных волос увидела, как сомкнулись пунцовые крылья занавеса.
Мишель Булкин, притаившийся за левой кулисой, показывает мне большой палец. Я подмигнула ему. У нас получилось. Этот шум и гром, доносящийся до нас — честно заработанные аплодисменты.
Я мигом вскочила и мы, артисты, встали на поклоны. Занавес разъехался.
Каждый раз, когда это происходит, я чувствую себя так, словно у моей ванной рухнула стена ровно в тот момент, когда я расслабляюсь под душем. Даже еще более беззащитной я чувствую себя в эту минуту. Смотрите, вот она я. Моя обнаженная, растрепанная душа лежит перед вами на ладошке.
О, благодарю, я обожаю когда розы несут охапками. И ваши роскошные наряды я люблю, и сверкание ваших украшений, и изысканные парфюмы. Но еще больше я люблю выворачивать перед вами душу. Мне кажется, только в эти моменты я настоящая.
Я скользила взглядом по первым рядам парьера. Теперь я могу рассмотреть тех, кого успела почувствовать. Я не притворяюсь, что обо всем забываю на сцене. Я чувствую всех, кто сидит неподалеку. Я не вижу лиц, не читаю мыслей, но я ощущаю вас спинным мозгом, или каким-то особым органом, которого нет у нормальных людей.
Вот юная дева, которая очень хочет стать актрисой.
Вот ее молодой человек, которого раздражают все эти кривлянья и который ждет не дождется, когда эта нежная фиалка поступит в его безраздельную собственность и начнет варить ему борщи.
Вот роскошная дама, которая гордится тем, что сидит на премьерном спектакле в первом ряду партера.
Вот ее напыщенный супруг, который не заснул только благодаря роскошному декольте леди Мильфорд.
А вот свободное место. Это я забронировала его, будто для непришедшего друга. На самом деле — здесь сидела бы бабушка, будь она жива. Она не пропустила бы мою премьеру, притащила бы огромный букет, хлопала бы, не жалея ладоней. Ее нет, но я чувствую ее присутствие.
А вот и он. Тот кто фонил сильнее всех. Он улыбается мне белоснежными винирами и всасывает меня взглядом. А глаза его словно черные дыры. Антиматерия. Жутко в них смотреть, а хочется. Я наступаю на ногу Фердинанду, роняю букет. Снова занавес.
Наступил момент подняться на сцену главному герою вечера, нашему постановщику. В просвет расползающегося занавеса я наблюдаю его победное шествие. Он идет, скромно улыбаясь, но в каждой морщинке, каждом движении, даже на кончике породистого носа сияет гордость и самодовольство. Альберт не знает другого сценария. Он триумфатор. За это я его и люблю.
