Кошмар на улице Зелёных драконов (СИ) - Свительская Елена Юрьевна (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Я от неожиданности аж тряпку выронила, которой протирала старый, отполированный давно и посеревший уже пол.
— Господин, а вы разве обедать не будете?
— Нет уж, что—то не охота мне, — как—то нервно, резко как—то и быстро возразил хозяин поместья и главный, единственный мужчина семьи. — Да и гончарам надо же чем—то питаться. Они десятка четыре верно служили мне и моему отцу.
— Отдать мастерам вашу долю — это так благородно! — я пылко сжала тряпку.
Ну, наконец—то — и даже при моей незамужней и домашней еще жизни — наш господин проявил себя благородно! И я это видела! Даже хотелось расплакаться от радости!
— А когда вы поедите, то заходите с госпожой ко мне! — велел наш благородный господин и торопливо ушел.
Смахивая слезы с уголков глаз, я бодро закивала.
Раз он сегодня серьезный такой, то, может, решил поклясться у табличек с именами предков, что больше не будет играть в Маджонг? Или… сердце даже сбилось с ритма от волнения. Или он мне жениха наконец—то нашел? О, это была бы огромная удача для нас! Я всем сердцем и давно уже хотела послужить родителям, принести хоть немного полезных связей и хороших вещей в наш опустевший и обветшалый дом, дать нашим трем верным гончарам при жизни еще хоть раз нормально поесть! Но я понимала, что на хороший брак девушке из такой бедной семьи, да еще с некрасивым лицом, рассчитывать не стоит.
Словом, обед прошел в великом молчании: матери тоже было интересно, о чем таком важном наш господин хотел с нами поговорить. А старики—гончары просто радовались, что их порции сегодня стали больше — им раза четыре палочками побольше можно было жижи сорной и кореньев сваренных из мисок зачерпнуть. Хотя, разумеется, первым делом глава их, Ко Инг, уточнил, не слег ли наш господин или, того хуже, и да спасут нас от этого милосердные боги, не умер ли он совсем?
— Может, взять захотел вторую жену? — серьезно спросила мать.
Я аж поперхнулась.
— А что? — невозмутимо спросила она, пряча, впрочем, глаза за тарелкою с чаем. — Я только добра ему желаю. Так ведь она, может, наследника ему родит. И господин, чтобы жизнь мальчика того сохранить, вынужден будет стать серьезным.
Я шумно выдохнула. Но смолчала.
— Ли Кин! — возмутилась мать. — Это что еще за манеры? Благородные девицы так не ведут!
— Простите, госпожа! — глаза убрала в мою тарелку, почти уже опустелую, эх.
— Или, может, к господину заходила чья—то сваха?..
— Да, хорошо бы, — вздохнула. — Давно пора.
А старики промолчали, не желая влезать в хозяйские дела.
— О, только бы не пьяницу! — мать сжала ворот резко. — И только бы у него нефритовый жезл работал!
— Г—госпожа! — вскричала я, алея и пряча лицо за грязным рукавом.
— О, не за старика б только!
Но обед, к счастью, вскоре уже закончился — есть—то было особо и нечего — и мы с хозяйкой поместья, оправив платья, умыв лица и руки, расчесавшись торопливо, к господину нашему отправились. Сердце взволнованно билось в моей груди. О, сейчас узнаем. Узнаем скоро совсем! О, только бы он гуцинь мой не вздумал продать! Украшения мы с матерью уже и отдали все, но гуцинь мой старый, рыдая обе, просили у нас не забирать. Должна же я играть учиться у матери! Должно же у меня хоть что—то быть, как у приличных девиц из благородной семьи! Да, мы бедны, но мать же меня воспитывала!
Отец сидел у жаровни и, хмурясь, торопливо тянул чай из треснувшей чаши старинной. Слишком потрепанной, чтоб ее можно было продать. Сам себе чаю заварил? Мать не просил? Что ж это такое с ним?
Мы робко опустились по другую сторону стола.
— Что же вы надумали, мой господин? — робко спросила мать, слишком долго ожидая ответа его и не утерпев.
Отец резко отставил чашу, с громким стуком на столик потрескавшийся поставил, чай пролив. Ну, хоть сегодня чай, а не вино. Уже есть в жизни нечто прекрасное! Может, господин наш решился взяться за ум? О, только б не приводил другую женщину! Та, если молоденькая и дура, да еще если наследника ему родит, станет совсем невыносимой. Уж я—то соседей с поместья слева наслушалась! Их служанки регулярно бури в хозяйских покоях обсуждали. Но у семьи Кан хотя бы были слуги, эх. Несколько десятков слуг.
— Я долго думал и понял, что так продолжаться не может, — серьезно изрек наш господин.
— Как же вы предлагаете нам выкрутиться? — мать робко подняла глаза, вдруг на колени бросилась пред ним. — О, только не отдавайте Ли Кин за старика! Лучше за вдовца! Но молодого совсем! Пусть хоть ее ласкает по ночам! Даже если недолго совсем!
— Нет, — отец вздохнул. — С таким приданным ее не берут даже вдовцы и старики. Даже тот хромой урод с улицы Серых водорослей отказался со мною о том говорить.
Я виновато опустила голову. И почему я родилась такою уродливой? Тело, почти лишенное груди, грубые черты лица. Когда я в прошлом году начала выходить в город на рынок, кутаясь в плащ, чтобы спрятать мое потрепанное платье — служанку тогда отпустили последнюю совсем — то служанка Ли Фэн с улицы Зеленых драконов, брезгливо посмотрев на меня с тяжелой корзинкой, слишком нетихо уточнила: «О, неужели семья Хан с улицы Лазурных облаков наконец—то наняла себе слугу?». Она! Приняла меня за юношу! Слугу или раба! О, да зачем же я выжила совсем?! Как я смогу послужить родителям с такою грубою внешностью?!
Хотя, правда, отец сказал, застав меня у матери в слезах, что хоть то и грустно получилось, но, может, мне из дому, юношей одевшись, выходить, когда надо совершить грязную какую—то работу? Ведь матери из дома выходить нельзя, чтоб евнухам столичным да воинам на глаза не попалась, чтоб ее никто не вспомнил. Да и мы с ним на праздники не ходим, украшения покупать мне и наряды вместе не выходили — соседи и не знают моего лица. А так притворимся, будто просто наняли себе одного молоденького слугу. И выйдет, что наша юная госпожа, дочь его единственная, вроде и не причем, не имеет отношение к грязной работе.
Мне за мать страшно было, да и мудрость была в словах господина, забота о чести моей в его словах была. Так что, зубы сжав, я одевалась в простую юношескую одежду, волосы собрав в простой пучок на затылке, да тряпки старой обрывком перевязав, да плащ плотный, тяжелый накинув, шляпой соломенной с полями длинными лицо прикрыв, так только и выходила на улицу.
Шумно выдохнув, господин наш изрек, прямо вдруг посмотрев на нас:
— Я решил, что надобно одну из вас продать в бордель.
Я судорожно сжала рукав.
— Выбирайте сами, кого, — резко сказал, отвернувшись, отец.
Внезапно сгорбился, разрыдался.
— Я сам не могу выбрать!
Если бы земля внезапно разверзлась подо мной, я б не была так напугана. To есть, я знала, что так бывает, что мужья ради того, чтоб прокормить иль вылечить родителей, в бордель продают жен или дочерей, что девушек издавна продают на улицу Красных фонарей из—за родительских долгов, но… но вроде у нас к тому не шло? И так вдруг!
— Я, правда, не могу выбрать! — горестно выкрикнул отец. — Но и смотреть, как вы чахнете, сорными травами питаясь, выдирая стебли последние у стен и печей, я больше не могу! А наши почтенные старики могут в любой день умереть, хоть сразу все!
— Пусть уж тогда я, — мать голову покорно опустила, руки сложила перед собою на коленях.
— Тебя мне сложнее всего будет отпустить! — всхлипнул отец.
Она, глаза подняв на него, сжала вдруг его ладони в своих.
— Двадцать три года я провела с вами как в раю, мой господин! Пора б и чем—то за доброту вашу и нежность вам отплатить! — всхлипнула. — И дочку… мою нежную, хрупкую Ли Кин я отдать в руки грубых пьянчуг не хочу! Пусть уж за вдовца, да хоть за слугу нищего, но чтобы он одну ее ласкал! А уж нрав у нее такой… — всхлипнула,
— Скромная, тихая, милая… он б ее непременно однажды полюбил!
Когда я увидела такую пылкую любовь ее к отцу и верную такую заботу жертвенную обо мне, то мне стало намного больше горше и совестно. О, почему я родилась такой? Лицо красивое, да грудь достойная — единственное приданное бедной девушки. У меня же не было даже того. Даже груди!
