Ветер перемен (СИ) - Волк Сафо (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений txt) 📗
Потом в перерыве между песнями бернардинец опустил свою флейту, картинно раскланиваясь на хлопки остальных матросов и похлопывания по плечу, и его смеющиеся глаза взглянули прямо в лицо Лиаре.
— Я обратил внимание, миледи, что у вас с собой есть чехол для арфы, — заговорил он, и моряки затихли, с интересом повернувшись к Лиаре. Теперь на нее смотрели все, и она вновь почувствовала себя неуютно. А Белгар продолжил: — Я слышал, что эльфам нет равных в мастерстве игры на музыкальных инструментах, и что арфы поют в ваших руках так, как никогда не поют в руках смертных. Не согласитесь ли вы сыграть нам что-нибудь? Думается мне, что парни уже озверели от моих неумелых завываний.
— Это уж точно! — громко хохотнул сидящий рядом с ним бородатый детина, подтолкнув бернардинца в плечо.
Лиара заробела, опуская глаза и не зная, что ответить, но тут сидящая рядом Улыбашка отняла от губ пущенную по кругу флягу с ромом, довольно причмокнула и авторитетно заявила:
— Уж поверь мне, бернардинец, тебе захочется на мачте себя вздернуть, когда она заиграет! Потому что эта девочка — не просто какой-нибудь поганый менестрель из захудалого болота, набитого томно вздыхающими, глядящими на звезды древолюбами. Она — Светозарная, и с ее песнями не сравнится ничто в твоей жизни.
Лиара ощутила, что сейчас просто сгорит со стыда и провалится сквозь палубу. Щеки моментально вспыхнули, а внутри все задрожало, как кисель. Она надеялась только, что в приглушенном свете масляной лампы этого румянца никто не заметит, и думала о том, что вот сейчас-то совершенно точно готова удавить Улыбашку собственными руками за ее вечную похвальбу.
А матросы, наоборот, оживились, начав негромко и слегка неловко гомонить, прося ее сыграть что-то, и взгляд Равенны стал еще тяжелее и еще более тянущим. Только в глазах бернардинца загорелся огонек соперничества, и как бы он ни скрывал это, а недоверие проскользнуло в его голос:
— Ну что ж, тогда я вдвойне буду рад послушать Светозарную. Не часто выдается такая возможность.
Лиара просто окаменела, совершенно не зная, что ей делать и куда деться отсюда, а Улыбашка только подтолкнула ее локтем и заговорщически шепнула:
— Давай, светозарная! Сыграй им «Ветер перемен», убей их всех!
Ее маленькие черные глазки влажно поблескивали от выпитого рома, и Лиара поняла, что лишилась своей последней защиты. Да только делать было нечего: матросы просили, с интересом и любопытством глядя на нее, и Лиара, вздохнув, открыла футляр с арфой.
Поначалу было тяжело. Она слишком устала и извелась за эти дни, чтобы сразу же поднастроить арфу правильно, услышав и почувствовав внутри себя ее голос. На все это накладывалась тревога за Раду, нежелание быть в центре внимания, неприятное ощущение взгляда Равенны. Только когда пальцы привычно подкрутили колки и сами легли на струны, принявшись тихонько перебирать их, все это медленно отошло прочь. А еще Лиара почувствовала взгляд Алеора и вскинула голову, глядя в ответ. Эльф стоял в стороне от шумного круга людей, в тени, в одиночестве, и смотрел на нее. И в его глазах была просьба, такая странная и неожиданная для этого нелюдимого, чурающегося других бессмертного, что Лиара улыбнулась ему. Наверное, мы все-таки подружимся, Тваугебир. Кажется, я наконец-то поняла тебя и хоть немного, но узнала. Ты ведь тоже тревожишься за нее и рвешь сердце, хоть и не показываешь этого. И за одно это я сыграю тебе то, что ты хочешь.
И пальцы побежали по струнам, а все остальное ушло прочь. Лиара закрыла глаза, отделяя себя от толпы матросов, от шума голосов, от этого корабля и даже от этого моря. Она зашагала туда, где рождалась музыка, туда, где в бескрайних высотах, в вечной тишине изначального, где еще не было мысли, не было жизни, не было формы, но было лишь стремление, стремление воплотиться и стать, стремление породить что-то, создать и облечь в форму. Там жила музыка, одна единственная пронзительная нота, богатая и полная, и все остальные звуки мира от песни жаворонка в рассветном небе до шума горного обвала были заключены в эту ноту, составляли ее, наполняли ее жизнью. Эта музыка плыла, величественная, мощная, огромная, плыла над миром и в нем, растекалась в каждом живом существе, наполняла его и заставляла петь вместе с собой. Эта музыка была необыкновенно простой, такой понятной, такой легкой, такой непосредственной, как белые лепестки ромашки, покачивающиеся под порывами летнего ветра посреди тонущего в солнечных лучах луга. Эта музыка заключала в себе все: и саму Лиару, и корабль, и матросов, и бескрайнее море, и Улыбашку с ее пьяными глазками, и Раду. Лиара улыбнулась, потянулась к ней навстречу всем сердцем, открывая себя нараспашку, будто окна с белыми занавесками, распахнутые первым порывом весеннего ветра. И Рада зазвенела в ней, запела, зазвучала тысячами золотых искорок, шумливыми горными реками, тихими туманами в глуши низин.
Расскажу я о том, как в старь
Собирала у моря янтарь
Синеглазая дева ветров,
Дочь скалистых пустых берегов.
Поднимая с замшелого дна,
Подносила ей в горсти волна
Россыпь рыжей сосновой смолы,
И, шипя, отступали валы.
В белой пене тонули ступни,
Шепот волн коротал ее дни,
Соль морскую в косу заплетал
Долетающий ветер со скал.
И однажды у самой воды
Углядела чужие следы:
То Богиня вышла из вод
Любоваться на солнца восход.
Дева ветра укрылась у скал,
Взгляд саму незнакомку искал.
Глядь: сидит на песке она,
И у ног ее дышит волна.
На плечах ее платье из трав,
А глаза зеленее дубрав,
Повернулась и смотрит в ответ,
А над морем пылает рассвет.
«Что же, дева ветров, дрожишь?
Али жизнью своей дорожишь?
Воровала у моря янтарь?
Беспокоила серую хмарь?
Вот теперь я пришла за тобой,
Возвратить, что похитил прибой.
Будет жизнь твоя — вечный полон
За янтарь, что ворован у волн».
Взволновалась холодная зыбь,
Царство сумерек, тиши и рыб,
И хлестнула волна на песок,
Затирая следы двух пар ног.
И с тех пор ветер плачет о том,
Как нашла его дочь новый дом
В тусклом блеске морских янтарей
У хозяйки штормов и морей.
Песня отзвучала, отзвенела, вылилась из самого сердца, и Лиара ощутила, как медленно тухнет горячий фитилек стремления в груди, а вместе с ним уходит странное ощущение громадных волн, перетекающих сквозь нее и несущихся в себе весь мир. Пальцы еще несколько раз тронули струны, нанизывая на них последние цветные камешки мелодии, такие же яркие, что тот янтарь, о котором пелось, и замерли над арфой.
А потом она открыла глаза и огляделась, словно пришла в себя после глубокого сна. Матросы, что сидели вокруг, смотрели на нее огромными глазами, и было так тихо, что можно было расслышать, как скользит по самой поверхности парусов угомонившийся к ночи ветер.
— И правда, — Светозарная, — хрипло сказал бернардинец, нарушая такую звонкую тишину и откладывая в сторону свирель, которую все время держал в руках. Взгляд его был полон едва ли не священного благоговения и не отрывался от лица Лиары. — Что мне тут сказать? Права была Дочь Камня. По сравнению с таким даром мои завывания что пыль на ветру.
Лиара потупила глаза, когда все остальные матросы один за другим тоже возвращали себе дар речи и начинали наперебой расхваливать ее голос. И Улыбашка взглянула на нее с такой счастливой гордостью, будто Лиара была ей едва ли не родной дочерью, которую она все эти годы воспитывала и растила, уча играть на арфе и петь. В глазах Равенны тоже больше не было того тяжелого пылкого огня, что так мучил Лиару, а взгляд подернулся задумчивой пеленой, туманной дымкой. Пиратка склонила голову, благодаря ее за песню, тихонько поднялась и ускользнула куда-то за грань светового круга от масляной лампы. И Лиаре подумалось, что, наверное, больше у нее с Равенной проблем не будет. Во всяком случае, на этот раз ее по-настоящему проняло, и пришедшая откуда-то из межзвездной дали песня остудила ее пыл лучше, чем безразличие самой Лиары. Может быть потому, что это — искреннее? Не желание присвоить, не мучительная потребность овладеть, а искреннее раскрытие, которого люди боятся, как огня, и бегут прочь от него, не зная как себя вести?
