Серебряные слезы (СИ) - Шатохина Тамара (читать книги бесплатно txt) 📗
— Да. А бабушка?
— Машка, я ничего не сказал маме, ты же знаешь — сердце. Папка твой будет отдуваться на работе и за меня. Там приемка сидит, не подписывают. Думаешь, чего я туда лечу, да еще трое подтянутся прямо на место? Будем согласовывать, дорабатывать, выяснять, где напортачили… А бабушка займется университетом. Решит все. Маму подготовит тихонько. Дорога тяжелая, Маша, — добавил он шепотом, — пожалеем ее, ладно? Не девочка уже.
— Ладно, — прошептала я.
Мы с дедом все успели — покушать, принять душ. Он сказал, что ближайшие сутки — двое будет не помыться. Я перебрала свою одежду, что была приготовлена для побега — в тот санаторий самое то зимой. Несколько платьев тоже пригодятся. Собиралась аккуратно и отстраненно — действовало лекарство.
ГЛАВА 12
Дорога была, и правда — тяжелой. Поездка на машине в Пулково, полет до Мурмашей. Оттуда по железке четыреста километров до Оленегорска. Тридцать километров до места, где базируется военный аэродром тяжелой транспортной авиации. Посадка на транспортник, почти пятнадцать часов полета. Потом Петропавловск- Камчатский, от него семьдесят километров на машине до военного санатория в Паратунке. И это еще хорошо, что нам повезло с погодой.
Я пересаживалась из одного вида транспорта в другой. Шла, отвечала, ела, почти все время в полете спала. И все равно времени для того, чтобы думать, было слишком много.
Я и думала, отстраненно и сравнительно спокойно — спасибо лекарству. Оно гасило эмоции, избавляя от них, останавливая на время жизнь. Но и спасало. Я обдумала и проанализировала все — с самого начала. Сейчас я могла мыслить почти трезво и разумно, без щенячьего восторга первой влюбленности, без того, чтобы только любоваться им, гордиться им, превозносить его и удивляться — как это мне так повезло, что он вдруг полюбил меня, именно мелкую и обыкновенную меня, без особых талантов и выдающейся внешности.
Я все обдумала и приняла решение — окончательное и бесповоротное. Нужно только гнать от себя эту тяжелую обиду, перетерпеть то, что пока так сильно болит, гнать эту давящую тоску, делающую все вокруг серым и бесцветным…
Болеть, наверное, будет еще долго. Но это точно не смертельно. Это — раз. Два — не нужно делать больно родным, демонстрируя свою боль. Они и так знают, что мне плохо. Должны также видеть, что я справлюсь с этим. Три — нужно менять свою жизнь. Так, как раньше, уже не будет. Я не хочу видеть его, сталкиваться с ним, обсуждать что-то, решать совместно не хочу и не смогу — слишком больно. Значит — опять бежать, менять место жительства, искать институт…
И я поняла, что тоже не хочу… Я не хочу больше экономики, математики. Не мое. Я тянула это потому, что так нужно, так положено. Все родственники — технари по складу ума, талантливые технари. Еще тогда я понимала, что это не мое и сбежала ото всей этой физики и механики в экономику с финансами. Это давало возможность потом участвовать в работе родных, как-то быть им полезной.
А сейчас я понимала, что это для меня кабала, путь в никуда, как и мой скоропалительный брак. И решила подумать над этим и решить для себя — чего я хочу на самом деле. Взять перерыв, отдохнуть и… прекратить прием лекарства. Я не слабачка, не больная истеричка — справлюсь, куда я денусь, в самом деле-то? И когда дедушка в очередной раз поднес к моему лицу пластиковую мензурку, отвела ее рукой — хватит.
А когда, выйдя из машины, увидела знакомый пейзаж с рыжими сопками, снегом под ними, новенькими корпусами санатория, паром над открытыми зимнему небу источниками… Отдыхающих, прогуливающихся по расчищенным дорожкам территории санатория… Я поняла, что вернулись краски. Мозг стал воспринимать цвета. Я потянулась всем телом и сказала дедушке:
— Я хочу здесь жить.
— Дороговато обойдется, — хмыкнул он, рассчитываясь с таксистом и отказываясь от помощи с ручной кладью.
Мы оформили путевки на неделю, вселились в двухкомнатный «люкс» с письменным столом и сейфом. Успели пообедать, заказали себе на следующий день завтрак, обед и ужин из предлагаемого тройного варианта блюд. Потом окунулись в мой любимый бассейн под открытым небом — с природным дном с круглыми камушками на нем и горячей водой, ключами бьющей из-под ног. Сходили на массаж, поужинали и раненько легли спать. Все же сон в кресле не давал отдыха, спали мы в дороге урывками.
А наутро, после завтрака и встречи с врачом, на прогулке по территории санатория, дедушка решил, что со мной уже можно поговорить.
— Маша, я хочу сказать тебе, что я думаю обо всем том… — Дедушке нелегко было говорить, мне тоже и поэтому я остановила его:
— Я знаю, что ты упрекаешь себя за то, что не остановил меня тогда. Не нужно — я ни о чем не жалею. Дальше — я не вижу своего будущего с ним и… — я вдруг поняла, что еще не давало мне покоя, — мне… очень стыдно за него перед вами. Он оказался слабым, ненадежным… Я не готова тащить на себе его проблемы, в которые он даже не удосужился посвятить меня до свадьбы. И вовлекать в это вас. Такие вещи должен решать сам мужчина, оберегая своих близких. Поэтому предателем себя не считаю, как бы плохо ему ни было без меня. Перспективы, которые он озвучил — быть любовницей при наличии жены и детей, меня не устраивают. Буду строить свою жизнь дальше без него. И искать в будущем сильного мужчину, за которого не будет стыдно и с которым у меня будет настоящая семья.
В конце я уже оставила жесткий тон и спокойно выговаривала слова, а не рубила их.
— Маша… Машенька… исчерпывающе. Но моя вина огромна, я старый и умный, я должен был… но что теперь об этом?
— Да, дедушка. И давай больше не будем об этом говорить, ладно? Если есть вопросы, спрашивай сейчас. Потом — не хочу…
— Придется встретиться с ним, развод предполагает…
— Нет. Развод проведем дистанционно. Я не знаю, как это сделать — посоветуемся с юристами. По доверенности или как еще — что сейчас говорить о том, чего не знаем?
— Ты так любишь его, что боишься передумать, если увидишь?
— Нет, не передумаю. Просто не хочу себя мучить — мне еще очень обидно и больно… Видеть будет тяжело… Да, люблю еще, но разлюблю… когда-нибудь. Бабушка говорила — человек рожден для радости — большой и маленьких. Ему часто не дают радоваться обстоятельства, люди, здоровье, да много чего… Я сейчас хочу дистанцироваться от того, что заведомо помешает мне радоваться жизни, не хочу добровольно продлять эту агонию. Умерла, так умерла, как говориться.
— Не думаю, что он оставит тебя в покое, — дедушка говорил со мной как-то осторожно, не как с больной, а скорее — как с незнакомым человеком. Как будто по минному полю шел.
— Деда, я не вернусь в университет. Забирай бабушку к себе, рассчитайтесь за квартиру… Я не хочу быть экономистом. Но сейчас возьму академку — пока не определюсь. Вот этим я попрошу заняться вас.
— И что дальше?
— Пока не знаю. Мне нужно время. Оставь меня здесь на недельку — две, как уедешь. Здесь хорошо — старички одни сейчас. Спокойно, тихо. Библиотека хорошая. На лыжах похожу, пока у вас там поганая осень… И мне необходимо найти сведения об одной вещи…
— Об оборотнях?
— Нет. Кстати, то, что мы знаем о них… Я тоже не жалею. Знать, что есть что-то такое, другой мир… Но нет, не об этом. Я хочу найти сведения о минералогии Чукотки, о самоцветах, которые добывают… которые там имеются. Узнаю, есть ли какой-то музей здесь или экспозиция в краеведческом музее. Посмотрим.
— А это тебе зачем?
— Тоже пока не знаю. Просто очень хочется, давно хочется. Должны быть и книги об этом. Возможно, придется съездить в Петропавловск-Камчатский. Тут же организуют экскурсии. Но это потом. Сейчас я побуду с тобой. Как ты насчет лыжной базы? Целый день на свежем воздухе, там есть и подъемник, и «ватрушки»…
— Только не сразу. Дай отдохнуть от дороги. Мне не двадцать, Маш. Пожалей деда. И… я согласен со всем, что ты сказала. Возьмем академку, пока определишься. Возможно, потом вернешься обратно, передумаешь. А?
