Вечная любовь (СИ) - Кутузова Елена (мир бесплатных книг TXT) 📗
- Жизнь - это череда находок и утрат. Только обычно теряешь больше. И терять снова я не собираюсь!
В наступившей тишине Уля слышала, как ухало собственное сердце. Но почему её так взволновали простые слова? И почему так сладко и в то же время больно?
На миг показалось, что звезды Млечного Пути сдвинулись, и через небо вытянулся, плавно изгибаясь, сияющий дракон.
Ульяна моргнула, и все вернулось на свои места. Бездонное небо и пустыня. Уля поймала себя на мысли, что они невероятно подходят друг другу. С тем и заснула.
Разбудили её встревоженные голоса.
- Не двигайся! - прозвучало над самым ухом, и сверху кто-то навалился.
Первым порывом было высвободиться из захвата, но Шона что-то встревожило, и Уля сначала открыла глаза.
Неподалеку на земле извивался...
Она не могла понять, что это такое. Длинное, толстое и гибкое. Что-то, похожее на раздутого червяка, только кожа блестела на солнце, да оба конца приподнялись над землей и покачивались из стороны в сторону.
- Что за...
- Олхой-хорхой, - прошипел в ответ Шон. - Не двигайся! Куда, придурок...
И, сорвавшись с места, он ринулся наперерез возбужденному англичанину. Тот, беспрерывно щелкая затвором фотоаппарата, обходил существо по дуге, но в какой-то момент решил подойти поближе.
Оба конца дрогнули, выпустив две толстых струи. Одна попала Джастину в лицо. Тот завопил, уронив фотоаппарат, а олхой-хорхой выпрямился и, издав странный для своих размеров писк, начал вкручиваться в землю. Ему помешала длинная автоматная очередь.
Грязно-розовое тело побагровело, кожа покрылась синюшной сеткой сосудов и... все взорвалось. Ошметки крови, слизи и внутренностей разлетелись по сторонам. Большая часть упала на катающегося по земле Джастина, насквозь прожигая одежду.
Но он уже не заметил. Плоть оползала с рук и лица, плавилась в прорехах одежды.
- Говорил же - не двигаться, - в голосе Шона звучала горечь.
Он словно не слышал захлебывающегося воя, а остальные спокойно стояли рядом, глядя на мучения ученого.
- Да что же вы... - Улю как пружиной подбросило.
Но подойти ей не позволили. Шон перехватил и развернул, закрывая ладонью её глаза:
- Не трогай - погибнешь. Его не спасти. Разве что... - И, чуть повернув голову, скомандовал: - Оюн!
Раздался выстрел. Вой стих. Уля выскользнула из ослабевших объятий и на коленях поползла к Джастину.
Кости черепа скалились сквозь остатки кожи. Глаза вытекли, а под телом расплывалось темное пятно. Иссохшая каменистая пустыня впитывала кровь, как воду.
- Что... что вы наделали?
Истерика захлестнула, заставив забыть обо всем. Уля ползла к покойнику и одновременно пыталась отодвинуться от отдавшего приказ Шона. А тот надвигался, неотвратимый, как судьба.
- Не надо! Замри! Не трогай его! - крик взорвался паникой.
Отползая, Уля задела комочек начавшей подсыхать слизи, и руку тут же обожгло болью. От собственного вопля заложило уши. Все сделалось неважным, осталась только обжигающая, слепящая боль.
Уля не чувствовала, как Шон наваливается сверху. Как Оюн и Юн пытаются зафиксировать её руки и ноги. И только, когда сверхновая перед глазами погасла, смогла оглядеться.
Басан лил воду на обожженную руку. Не скупясь, не жалея неприкосновенный запас. Падая с высоты его роста, струя уносила с собой остатки слизи, но кожа уже покраснела и кое-где пошла пузырями.
- Отпустите, - прохрипела, не понимая, отчего болит горло.
- Не двигайся!
Шон скатился на землю и, подхватив Улю на руки, понес к погасшему костру. Там, усадив на расстеленное одеяло, поинтересовался:
- Поняла теперь?
Она помотала головой, сделав попытку отползти. Но с другой стороны уже подошел Оюн. Он принес аптечку. Шон покопался в ней и достал круглую коробочку с какой-то желтоватой мазью.
- Дай руку!
Когда Уля не послушалась, взял сам, стараясь не прикоснуться к ожогу. Мазь оказалась приятно-прохладной и почти сразу уняла боль.
- Ты только руку обожгла, а орала на всю пустыню. Представь, каково было Джастину! Кислотой в лицо!
- Но вы даже не попытались его спасти. И... убили!
Перед глазами встало обезображенное лицо, отчего по спине пробежали мурашки, заставив передернуть плечами.
- Это было милосердно, - Шон перевязывал руку и терпеливо объяснял. - Ты видела его лицо? Как думаешь, он выжил бы с такими ранами? И как долго? Предпочла бы смотреть, как Джастин мучается несколько часов, пока эта гадость прокладывает дорогу к мозгу? Уля, запомни: если в тебя плюнул олхой-хорхой - ты обречена. Куда бы он ни попал - ты труп, причем такой смерти и врагу не пожелаешь.
Закончив, Шон оглядел поредевший отряд:
- Все целы? В путь!
По мнению Ули, лучше было бы повернуть обратно, но в глазах спутников горел такой фанатичный огонь, что она не решилась возражать. А потом азарт захватил и её: судя по всему, находка стоила того, чтобы рискнуть.
И все-таки мысль, что Джастин Одли не напишет больше ни одной статьи, не сделает ни одной фотографии на радость фанатам археологии, убивала. И доверие к Шону пошатнулось очень сильно. Когда он попытался забрать повод её верблюда, воспротивилась, вцепилась в грязную веревку двумя руками:
- Я сама. Надо же привыкать.
Шон только кивнул и проехал вперед, оставив замыкать цепочку каравана Басану.
Тот почти оправился после нападения беркута. Не кривился при каждом шаге, да и движения стали свободнее. А в один из вечеров Оюн и швы снял. Уля старательно отводила взгляд, но он постоянно возвращался к багровым шрамам с красными точками там, где были нити.
- Если не будет таскать тяжести - скоро поправится, - Шон заметил её страх и постарался успокоить.
Ульяна разрывалась. С одной стороны, рядом с ней находились убийцы. С другой... Стоило закрыть глаза, тут же всплывал скрючившийся на земле Джастин, его лицо, лишившееся кожи и мяса... Эта картинка словно отпечаталась на внутренней стороне век, чтобы не давать покоя. После такого не выживают, в этом Шон прав, и, возможно, тот выстрел действительно оказался coup de grâce, ударом милосердия, ведь доставить раненного в больницу было невозможно, а пустынная буря заметет следы преступления... Но в глубине души Уля понимала, что всего лишь ищет оправдание человеку, который стал небезразличен.
Когда она впервые поняла, что её тянет к Шону, испугалась. Богатый, знаменитый, интересный... Это началось еще на раскопках? Уля старательно вспоминала и не могла вспомнить. Шон был не в её вкусе: худощавый, даже немного женственный. Но здесь, в пустыне, недостатки вдруг обернулись достоинствами: самоуверенность превратилась в надежность, жеманность - в осторожность, худощавая гибкость делала Шона прекрасным бойцом. Чего стоили те прыжки вокруг Костяного демона! Каждое движение - продумано, отточено, как лезвие чуть изогнутого клинка.
За ними он следил строго. Вот и теперь прежде чем забраться на верблюда, проверил, легко ли мечи выходят из ножен. И, поймав взгляд Ули, улыбнулся ободряюще.
Она отвернулась. Но, несмотря на страх, она была уверена в одном: ей Шон вреда не причинит. Почему - сама не знала.
Чтобы смыть яд олхой-хорхоя, ушло много воды, и Шон урезал дневные порции. Всем, кроме Ульяны. Она сначала возмутилась, но через несколько дней с благодарностью принимала дополнительные глотки теплой, начинающей попахивать затхлостью влаги.
- Потерпи. Скоро доберемся до колодца, отдохнем... А там и до гробницы рукой подать, - успокаивал Шон.
Уля верила, хотя и не понимала, как умудрились найти захоронение в подобных условиях. Это кого в такую даль понесло? Но мужчины только плечами пожимали, ссылаясь на судьбу.
В неё верили все. В судьбу и удачу. И радовались, что Ульяна согласилась ехать, хотя она сама была уже не уверена в правильности решения. То, как началась экспедиция, больше походило на фильм ужасов. И в один из дней Уля поймала себя на том, что молится. Раскачивается в такт шагов неторопливого верблюда и шепчет «Отче наш», - может быть, неправильно, забывая половину слов, но от всей души.
