Ужасы Фобии Грин (СИ) - "tapatunya" (читать бесплатно полные книги .txt) 📗
А от таких подарков судьбы не отказываются.
Умирающий от голода человек не сможет воздержаться от предложенной еды. Даже если точно знает, что она отравлена.
Всё равно умирать.
А так умирать задорнее.
— Расскажи.
— Расскажу.
Прислонился спиной к стене, поудобнее перехватил её в своих руках.
— Что ты хочешь знать?
— Сколько тебе было лет, когда ты присягнул?
— Восемнадцать.
— Зачем?
— За 385 лет мир настолько изменился, что я даже не знаю, как найти слова, Грин. Тогда были касты. Вся страна делилась. Каста торговцев, каста воинов, каста лучезарных… Невозможно было перейти из одной касты в другую. Если воины — значит и отец твой воин, и сыновья ими будут.
— А ты?
— А я был рабом.
Она потрогала страшный застарелый ожог на шее.
— Да. Там было клеймо. Я выжег его и сбежал от хозяина. Мне было пятнадцать. Я слышал о Наместнике. Он обещал равенство. Я искал его два года. Побирался. Прятался. Хватался за любую работу. Бродил по стране. И ещё год я служил ему, прежде, чем он принял мою присягу.
— Убивал?
— Всё делал. Я только одного не учёл. Что из касты рабов был выход на тот свет, а из службы Наместнику — не было.
— Даже смерть не доступна?
— Даже она.
— А ещё раз убежать ты не можешь?
Он хмыкнул. Поправил повязку на голове.
— Болит?
— Уже нет.
— Моя верность Наместнику… Это не клеймо на шее. Не выжжешь. Это внутри меня. Это то, чему я не могу сопротивляться. Безусловная, абсолютная покорность, Грин.
— Мне кажется, что вот сейчас ты бунтуешь.
— Да… Но если он прикажет убить тебя — я это сделаю. Не смогу сопротивляться приказу.
Она содрогнулась.
— Зачем ты это говоришь?
— Чтобы ты поняла. Чтобы не надеялась.
Она засмеялась:
— Разве надежда для таких, как я? Трусость — моя натура. У людей причины для выплесков, как причины. А у меня — антилопы. Мы оба с тобой заложники. Я у своих фобий, ты у своего Наместника. Не принадлежим себе.
— Ты вырвешься. Ты уже почти. Оллмотт присмотрит, и однажды твой осьминог станет покорной собакой, которая будет тебя защищать. Я вижу о чем говорю, Грин, ты выросла в таком ужасе, что станешь отличным бойцом.
— Но тебя уже не будет рядом.
— Точно.
— А если я не хочу быть бойцом?
Но он помотал головой. Зажмурился даже.
— Не думаю, что хоть у кого-то из этого лагеря остался выбор. Каждого из вас Оллмотт отбирал лично и на каждого из вас у него свои планы.
— Какие?
Крест лишь вздохнул.
И так почти невозможно. Почти. А если начать думать о перспективах — так и вовсе рехнёшься.
— Ты любил когда-нибудь?
Он изумлённо посмотрел на неё. «Какие глупости в твоей голове», — говорил этот взгляд.
И правда. Когда ему. Всё служба да служба.
И она, усугубляя эту невозможность, вгоняя её самым остриём в душу, потянулась к нему с поцелуем.
Ну и что такого, если без него у неё предынфарктное состояние? Что боль в груди ощущается на физическом уровне?
— А если убить Наместника?
— Что?
— Не как в прошлый раз… А насовсем? Почему он тогда не до конца умер?
— Потому что у него было моё живое сердце.
— Не отдавай ему больше.
Он засмеялся.
— Теперь у него живое тело, лишенное души. Впрочем, она ему все равно без надобности. Глупо убивать того, кто может воссоединить магию, правда? Вся эта история со слопами — чистое безумие.
— Я буду беречь себя, когда ты уйдешь, — решила Фобия, осторожно усаживаясь на нём верхом. Всё везде болело, вот засада. Обхватила руками небритые щёки. Губы Креста дрогнули и выдали совсем уж несусветную глупость:
— Варна. Он липнет к тебе, он из хорошей семьи. Воспользуйся им.
Чтобы заглушить эту чушь, Фобия принялась торопливо целовать Креста — лицо, страшный шрам на шее, седые виски.
Ему почти четыреста лет. Это как целовать вечность. Если задуматься — целая пропасть лежала между ними. Десятки, сотни, тысячи пропастей.
Никаких пересекающихся судеб. Короткая встреча.
Сколько они унесут с собой?
Крест уже не думал о прошлом или будущем. Он уже горел в этом настоящем, срывая с неё одежду, раздеваясь сам.
Какая разница, что там было, или что будет.
Вот же оно — настоящее. Вздрагивает, жарко прижимается, тянет за волосы, подставляет плечи под поцелуи, распоряжается его руками, как хочет.
И даже кусается.
Кто же мог предсказать ему такую вот Фобию Грин? Знал бы — ждал бы. Много-много лет в тюрьме ждал такой мимолетной встречи. Было бы проще. Было бы легче. Был бы смысл.
Даже в этих двух ночах было больше смысла, чем в нескольких столетиях.
Смысл уже почти рычал, трясущимися руками расстёгивая ремень на его штанах.
Вот как оно бывает. Живёшь себе-не живёшь. Вроде как труп. Вроде как давно уже. И полностью уверен, что никому и никогда. Такой вот — искалеченный. Такой вот — не умеющий. Без внутреннего света. Без нежности. Без всех этих составляющих, что делают человека человеком. А юная, несмышлёная, страстная девочка плачет от счастья, когда ты касаешься языком ложбинки у неё на шее.
Незаслуженная награда. Но скорее всего — наказание. И эти пальцы в его волосах, и тихий, невнятный шёпот, и эта готовность, с которой она принимает его, подстёгивает его, нахально задаёт темп.
Девчонка.
Наместник вернулся через неделю. Фобия и Нэна шли к лагерю от душевых, неся с собой постиранное белье.
— Представляешь, Сения Кригг и Оллмотт. Я, как увидела их, так и умерла на месте. Старики-то ещё помнят, что такое поцелуи, — болтала Нэна. — Этому Оллмотту миллион лет, наверное.
— Да не так уж и много.
— Да он с Крестом в тюрьме сидел… Ох, а если и Крест заведет себе подружку? Ужас-то…
— Хватит с него Цепи.
— И то верно…
В лагере остро пахло лимонами. Иоким Гилморт вчера привез несколько ящиков, и Крест заставлял воспитанников и педагогов жевать кислые дольки. Очень уж похолодало, и все чаще в лазарет нянюшки Йокк приходили пациенты с красными носами и гулким кашлем.
Фобия услышала звук работающего мотора тогда, когда развешивала простыни.
Позабытый звук — машины здесь не ездили. Гилморт иногда ездил в город. Вот и всё.
Рука так сильно стиснула ткань, что простынь соскользнула с верёвки, когда в центр лагеря влетел джип. Из него выпрыгнула вдруг ставшая очень резвой слоп Безума, с любопытством повертела головой. Крест отошёл от Оллмотта, с которым разговаривал, приблизился к Безуме. Она что-то негромко и быстро сказала ему, и наёмник кивнул, сел за руль. Слоп вальяжно развалилась на заднем сидении. Джип скрылся за деревьями. С заунывным визгом за ними полетела Цепь. Наместник, наёмник, призрак. Троица мертвецов.
Всё.
Он даже не оглянулся. Не поискал её глазами. Не попробовал помедлить.
Фобия подняла с земли упавшую простынь. Начала медленно отряхивать её от грязи.
Лагерь потрясённо молчал.
Все думали о Безуме и о переменах, приключившихся с ней.
Неужели это лечится?
— Да перестань ты грязь размазывать, — очнулась Нэна. — Это надо стирать заново.
И Фобия покорно выпустила из рук простынь, отчего та снова шлёпнулась на землю.
— Эй… Ты сама стала слопом, что ли? — удивилась Нэна.
Оллмотт ударил по ржавой железяке, висевшей в центре лагеря.
Общий сбор.
На плацу было особенно ветрено и неприятно.
Псевдомаги стояли, подрагивая. Оллмотт прокашлялся:
— Вещи. Только необходимые. Уезжаем через час.
И собрался уходить. Однако, его остановили недоумённые голоса:
— Мы уезжаем?
— Куда?
— Зачем?
— А Киска? — громко спросила Фобия. Её очень сильно волновало сейчас, что будет с коровой Киской.
Психолог посмотрел с растерянностью. Кажется, он ожидал, что все молча послушаются.
— Некс! — позвал негромко.
Ола и Епсин Нексы в жизни лагеря почти не участвовали. Жили в каком-то собственном измерении, и, как только заканчивались их уроки, ученики тут же забывали о них. Поэтому появление рядом с Оллмоттом Епсин Некса удивило аудиторию.
