Затерянные в солнце (СИ) - Волк Сафо (серия книг TXT) 📗
— Ты полагаешь, что Бьерн в состоянии каким-то образом воздействовать на разум моего отца? — спросил Тьярд.
— Вполне возможно, — кивнул Верго. — Во всяком случае, усилия Белоглазых и Черноглазых ни к чему не привели, разбудить Ингвара им не удалось. А, как я уже говорил, узор сплетен таким образом, что в нем важна каждая нить. На твоем месте я бы попробовал каким-то образом использовать силу Бьерна, чтобы вернуть отца назад. Я слышал, он один из самых одаренных наездников. Если вы попробуете работать вместе, задействовав твой сильнейший дар и благословение богов, его дикость и лекарство Кирха, думаю, у вас может получиться.
Внутри трепетно и нежно забилась надежда, и Тьярд с благодарностью взглянул на Хранителя Памяти.
— Что бы я делал без тебя, учитель?
— То же самое, что я делал бы без тебя, — ухмыльнулся Верго. — Ровным счетом ничего.
Степь была холодна и пустынна; идеальное сочетание белого и черного, пустоты и тишины, безжизненности и порядка. Ульх вдыхал ее запах полной грудью, наслаждаясь каждой крохотной каплей холодного воздуха и чувствуя наконец-то, после столь долгих лет мучений, шума и суеты, бесконечный, невыразимый покой. Замерзшая тишь бескрайней степи и железная воля, что тянула его вперед.
В эти дни не было ничего, кроме этой воли. Мыслей в его голове оставалось все меньше и меньше, словно кто-то хотел, чтобы она была лишь пустым вместилищем чего-то большего. Он уже почти что ничего не чувствовал, даже физической боли в обмороженных пальцах рук и ног, сползающей лохмотьями коже лица, не ощущал рези в желудке, в котором давно уже не было ни росинки. Он только шел, и каждый шаг приближал его к чему-то большему, к чему-то важному, что стало единственной целью его жизни.
Только сейчас Ульх чувствовал, что воистину освободился. Он всегда презирал внешние условности, считая, что они только отвлекают его от его великого предназначения. Он не понимал необходимости в уютной жизни, красивой одежде, вкусной еде. Для него был только Черный Источник, наполняющий его мощью гораздо более великой, чем все эти мелкие переживания земляных червей, копошащихся на самом дне жизни, в грязной луже, которую они называли своим домом. Единственное, что всегда связывало его с этим миром, была доска для игры в литцу, но даже и от нее он освободился сейчас, обретя полное, нетревожимое ничем спокойствие.
Оставалось, правда, тело. Вот оно-то как раз было лишним во всей этой красоте между небом и землей, во всей этой черно-белой правильности, завершенной в каждой линии. Тело мешало, тело уставало, мерзло, болело и жаловалось, и Ульх бесконечно молил небо избавить его уже, наконец, от этого истощенного и больного мешка костей и плоти, доставляющего столько неудобств. Только вот его Хозяину это тело было нужно, Ульх точно это знал. Хозяин сказал, что Ульх получит полную свободу только тогда, когда завершит свое дело. Он обещал, что Ульх будет править этим миром и всеми остальными мирами, что он сам станет порядком и правильностью, а все лишнее будет уничтожено. Как и это тело. И от одной этой мысли внутри все лихорадочно дрожало, и Ульх принимался хохотать, а по обмороженным щекам из его глаз лились слезы, причиняя страдания и еще больше напоминая ему о желании как можно скорее сбросить эту слишком тесную для него оболочку.
Лошадь давно пала, не выдержав лютого холода и темпа передвижения. Как и вторая, после бешеного бега умудрившаяся налакаться ледяного снега. Теперь они шли пешком, выбросив почти все свои вещи, но Ульху было все равно. Еще немного, и они доберутся до цели. Совсем чуть-чуть.
Порой перед глазами становилось мутно и черно, и тогда он полностью терял из вида своего ученика и просто брел вперед, почти что на ощупь, доверяя лишь толстенному невидимому канату, что волок его на север. В другие моменты Дардан внезапно появлялся прямо перед глазами, так ясно и живо, и тьма отступала прочь, рассеиваясь вокруг его красивого лица.
В эти дни Ульх понял, что доверяет ему, ему единственному среди всех живых существ, а еще Хозяину. Но с Хозяином все было по-другому, Хозяин был прямо внутри Ульха, и разница между ними с каждым днем становилась все менее очевидной, размываясь, будто чернильные буквы в капле воды. А Дардан был чем-то реальным, последней ниточкой мира, в котором жил Ульх, чем-то таким надежным, таким поддерживающим, что без него дорога казалась совершенно невыносимой.
Когда Ульх падал на землю в изнеможении и терял сознание, он всегда открывал глаза, лежа на коленях Дардана, который укрывал его плащом от всех зимних ветров и прикосновений ледяного холода. Когда судороги все-таки достигали его жесткого панциря из пустоты, и Ульх не был в состоянии даже стоять на скрутившихся узлами мышцах ног, умелые сильные пальцы Дардана разминали казавшиеся железными жгуты, и это позволяло Ульху шагать вперед навстречу своей судьбе. Еды у них не было, как и теплых вещей, как и палатки, но Дардан все равно оставался рядом и не жаловался ни на что, молча поддерживая, помогая, придавая сил.
— Я бы умер без тебя, — тихо прошептал Ульх, с трудом передвигая обернутые в задубевшие ледяные штаны ноги.
Дардан брел рядом с ним, тяжело загребая сапогами снег. Его черные волосы упали на лицо, не позволяя разглядеть его выражения. Но Ульх смог увидеть слабую улыбку, блеснувшую на посиневших от холода губах.
— Ты — единственное, что мне нужно в этом мире. И единственное, чего я когда-либо хотел, — также тихо ответил ему ученик.
Короткие нестерпимо яркие от бьющего в глаза солнца дни сменялись длинными черными ночами, позволяющими отдыхать, но приносящими лютую стужу. Ульх спал совсем мало, всего по нескольку часов в день, больше не позволял Хозяин, чья воля с каждым шагом становилась все сильнее и сильнее. Да и сном то, что происходило с ним по ночам, Ульх по-настоящему назвать не мог. Он видел картины, яркие образы, болезненные краски, взрывающиеся в его мозгу и доставляющие невыносимые мучения.
… Золотая капля вечности, разбившаяся на две половины, что немыслимо быстро падают вниз, закручиваясь вокруг друг друга по спирали…
Ульх знал, что он должен дойти до того, как эти две капли упадут вниз, куда бы они ни падали. Он знал, что должен успеть, любой ценой, потому что как только этот небесный свет найдет свою цель, все будет изменено, и мир погрузится в Хаос, который он уже не сможет остановить.
… Сияющее око, огромное, заполняющее собой весь мир, в зрачке которого, словно в глубоком озере, проплывают целые галактики…
Это око пугало его до безумия, страшило, жгло, как огнем, и он бежал от него, потому что знал: оно — смерть.
… Огромное кровавое колесо, пылающее огнем глубин, красное колесо, что с протяжным скрипом и грохотом крутится под звуки невыразимого крика, натужного стона всей земли. Колесо смерти, тяжелое, вечное, страшное. И на его фоне четыре крохотных фигурки, изо всех сил стремящиеся сломать его. Фигурки пытались ухватить его обод, стоя по четырем сторонам света, хотя бы дотронуться до него, но с таким же успехом травинка могла бы пытаться в одиночку остановить лавину. Руки этих фигурок лишь скользили по самому краю обода, а колесо продолжало вращаться, мрачное и неумолимое, как сама смерть…
Вот только Ульх знал, что эти фигурки нужно было уничтожить. Да, они выглядели крохотными букашками на фоне громадного огненного круга, но эти букашки уже дерзнули его коснуться, пусть у них пока ничего и не получалось. Никогда еще никто не осмеливался сделать это, и колесу не нравилось, что кто-то посмел даже помыслить о том, чтобы нарушить его вечное кружение. И задачей Ульха было уничтожить всех четверых.
Но это последнее видение, хоть и было самым конкретным, казалось отдаленным, чем-то, что еще не свершилось, чем-то, что только грядет. Он уже ненавидел это, но пока еще ничего не мог с этим поделать. Ульх не мог понять: как может существовать что-то, чего еще нет? Да не просто существовать, но уже вызывать неудовольствие у его Хозяина? Вот только все было так, и от этого у Ульха кружилась голова, а тело немело от напряженного ожидания.
