Затерянные в солнце (СИ) - Волк Сафо (серия книг TXT) 📗
Порой кажется, будто они специально это делают: внимательно выслушивают каждое мое слово и тут же искажают его смысл, предлагая противоположное. Будто весь мир вывернут наизнанку, и любая светлая, чистая, правильная мысль в устах людей обращается ложью. Тьярд тяжело вздохнул и поднял голову к холодному ночному небу, усыпанному щедрыми горстями звезд. Почему ты позволяешь людям искажать твою истину, Иртан? Почему ты разрешаешь им слышать твои слова только так, как им того хотелось бы? Ведь если бы они слышали все верно, им не пришлось бы так отчаянно бороться и так тяжело идти к тому, что можно сделать в один миг с простотой ребенка.
Высокие шатры наездников стояли ровными рядами, и сквозь стены многих виднелись отблески теплящихся жаровен. В воздухе стоял запах мороза, тлеющего кизяка, человеческих тел. Тьярд шел и почти физически чувствовал тысячи людей вокруг него, бессловесно ему преданных и точно так же искренне верящих в то, что они-то точно знают, что нужно делать, и если скажут ему об этом, то он обязательно выполнит их требования. Каждый из них хотел блага своему народу и считал, что именно его точка зрения является правильной и единственно верной. И каждый шел с этой точкой зрения к Тьярду, отчего очередь просителей день ото дня становилась все длиннее. И все они напоминали Тьярду лишь огромную толпу, в которой каждый орал что-то свое, не желая слушать других, и этот грохот катился и катился на него одного тяжелой волной, мешая думать, делать, мешая дышать.
Что-то я совсем размяк. Тьярд с трудом развернул плечи, шевельнув длинными маховыми перьями крыльев, и вновь взглянул на холодное небо. Сейчас ему казалось, что сил уже почти что нет, а сделать еще нужно было так много всего, так много…
Впереди показался темный шатер, куда он и направлялся, и Тьярд решительно отогнал прочь все лишние мысли. Сейчас было не время отчаиваться и падать духом. Сейчас от него ждали другого, и делать он должен был другое, а скорбь и нытье можно будет оставить на потом. Во всяком случае, он надеялся, что это «потом» у него будет.
Шатер охраняли двое высоких стражников, скрестивших копья перед входом в него. При приближении Тьярда оба они встали по стойке смирно и копья убрали, освобождая проход.
— Останьтесь здесь, — бросил он через плечо своей охране, пригнулся и вступил в шатер, позволив входным клапанам закрыться за его спиной.
Здесь было тепло от двух больших жаровен, загадочно мерцающих алыми углями. В воздухе стоял тяжелый запах ароматных масел, тлеющих вместе с палочками возле алтаря Орунга в восточном углу помещения. Приглушенный свет всего одной масляной лампы выхватывал из темноты простую походную кровать, на которой тепло укрытый толстыми овечьими шкурами лежал его отец.
Тьярд бесшумно прошагал вперед по мягкому ковру, которыми были устланы полы, и опустился на колени подле ложа отца. Освещение было совсем слабым, но света оставалось достаточно, чтобы обрисовать твердые грани лица царя, его выступающие надбровные дуги и тяжелый подбородок, черные брови и острый нос, плотно прикрытые веки. Черные волосы царя густой волной рассыпались по белой овечьей шкуре, грудь медленно вздымалась, словно он был погружен в глубокий сон. Даже сейчас Ингвар выглядел опасным, но при этом каким-то тихим. Спокойным.
— Слышишь ли ты меня, отец? — тихонько пробормотал Тьярд, рассматривая глубокие морщины тревоги, избороздившие лоб Ингвара.
Так много лет Тьярд боролся с его неукротимой волей, восставал против него, такую тяжелую победу он одержал всего несколько дней назад. И теперь все это казалось ему таким неважным, будто серая мутная пена, которую выбрасывает на берег прибой, пена, от которой не останется ничего уже через несколько минут, когда вода вновь придет, лишь слабые разводы, да ощущение грязи.
Теперь-то он воистину знал, что чувствовал его отец все эти годы. Мучительное, сильнейшее сопротивление. Тьярду-то всегда казалось, что стоит только Ингвару слово сказать, как все вокруг него сразу же бросаются исполнять его волю. И сам он даже злорадствовал в душе, когда отец все-таки встречал сопротивление и отвлекался на него, переставая обращать внимание на жизнь собственного сына. Тьярд считал это благом для себя, и только сейчас понял, как оно было на самом деле.
— Вот теперь я в твоей шкуре, отец, и поверь, мне это совсем не нравится, — тихонько проговорил он недвижимому Ингвару. — Я был дураком, зацикленном лишь на себе и своих ничтожных проблемах. А ты все это время вынужден был сражаться не только со всем миром, но и со мной. И я благодарен тебе за этот бой, потому что без него я бы никогда не стал тем, кто я сейчас, и у меня уж точно не хватило бы силы духа на то, чтобы довести дело до конца.
Ничто не изменилось в спокойных чертах Ингвара, а Тьярд внезапно ощутил маленькую трусливую мыслишку. Она шептала ему, что будет хорошо, когда Ингвар очнется, что Тьярд сможет вернуть ему власть и снять со своих плеч всю ответственность. Следом за этой мыслью пришел жгучий стыд, и Тьярд задавил ее в себе, как давят таракана, забравшегося на чистую кухню. А потом взглянул на отца.
— Я справлюсь, я обещаю тебе, — тихо проговорил он. — Справлюсь так, как ты учил меня, сделаю то, что должно быть сделано, чего бы это ни стоило. И я прошу у тебя прощения за то, что все эти годы пинал тебя и мешал тебе, в своем эгоизме не желая видеть, какой огромный груз ты несешь на своих плечах. А еще я надеюсь, что ты выздоровеешь, и молю за тебя, отец. И не потому, что трушу, не поэтому.
Тьярд внимательно прислушался к себе. Гадкое желание удрать, бросив все, как есть, больше не возвращалось, и он поблагодарил за это Иртана. Во всяком случае, его слова были искренними, шли от сердца, и уже одно это было очень хорошо. Бросив последний взгляд на отца, он поднялся и вышел из шатра.
Стражники вновь вытянулись по струнке, громко щелкнув каблуками сапог.
— Если будет малейшее изменение в его состоянии, немедленно известите меня, — приказал Тьярд, и оба наездника склонили головы.
Час был уже поздний, Тьярд устал как собака, да и голова кружилась от изнеможения и нежелания видеть кого-либо еще. Но теперь он был царем и не принадлежал сам себе, а это означало, что у него еще есть дела. Поэтому, попросив помощи и сил, Тьярд медленно зашагал в сторону шатра Хранителя Памяти.
Верго поселился на самом отшибе, как можно дальше от царского шатра, там, где начиналась продуваемая всеми ветрами голая степь. В отличие от всех остальных наездников, для себя он выбрал не шатер, а юрту кортов, стены которой были сделаны из толстого теплого войлока, способного остановить даже лютый зимний ветер и холод. Сейчас из дымового отверстия в ее крыше валил черный столб дыма, а это означало, что Хранитель еще не спит. Во всяком случае, Тьярд очень надеялся на это, когда пригнулся и быстро нырнул внутрь шатра.
Здесь было тепло благодаря маленькой походной печурке кортов, которая малиново светилась открытым зевом, полным углей. На раскладном походном столике стояла масляная лампа, в слабом свете которой Верго что-то читал, подставив кресло так, чтобы свет падал на раскрытую в его руках книгу. При появлении Тьярда он вскинул голову и слабо улыбнулся ему. А Тьярд вдруг с болью разглядел темные синяки под глазами Хранителя Памяти и его согбенные худые плечи, придавленные к земле тяжким грузом. Его кожа казалась сухой и прозрачной как пергамент, а ладонь, лежащая на пожелтевших от времени страницах книги, была перевита синими узлами вен, почти что старческих. После ранения в голову Верго очень сильно сдал, словно груз прожитых лет в один миг обрушился на него и давил, давил, как масличный пресс, выжимая из него все жизненные силы и молодость и оставляя только сухой бесполезный жмых.
— Это ты, царь Небо! — голос у Верго тоже был приглушенным и каким-то слабым. — Заходи и садись к огню!
Он попытался было привстать в приветствии, но Тьярд поспешно махнул рукой, заметив, как напряженно подрагивают слабые руки, ухватившиеся за ручки кресла в попытке поднять тело, которое, казалось, уже ничего не весило. Вместо этого он сам прошагал к учителю и уселся прямо на ковер у его ног, почтительно склонив голову.
