Пирожок для спецназовца (СИ) - "Янтарна" (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗
Недоразумений не было. Йонаш обследовал квартиру, оставляя отпечатки запаха на мебели и ткани, вид с балкона оценил, как «классный», и сказал, что если влезть на перила, то можно увидеть их с папой окно и полосу препятствий на стадионе. Лазить на перила Ахим категорически запретил, и на всякий случай начал запирать балконную дверь. Йонаш ел, что дают, хвалил омлет и домашние котлеты, отлынивал от уроков и много болтал.
— Папа тоже яйца на сковородке всегда перемешивает, чтобы желток прожарился. А Мохито говорит: «Фу, это кто-то уже ел». Он жарит, чтоб «глазки» были. А вы так умеете?
— И так, и так умею. Пиши сочинение.
— А вы в карте забыли море раскрасить.
— Сейчас раскрашу. Пиши!
— А можно мне еще одну сосиску в тесте? У вас вкусно получается. Мы так не готовим. У нас даже муки нет. Папа такое не ест, из-за проклятья.
— Проклятья?
Ахим давал себе слово не расспрашивать мальчишку — это нечестный ход. И сейчас не спросил. Просто повторил слово — от удивления. Йонаш счел это вопросом и сообщил:
— Папа избил моего отца. Первый раз, когда тот был беременный, а потом второй раз, когда тот кормил. После первого раза папа сдобу не мог есть, только лепешки всякие и тесто в пельменях. А после второго — вообще ничего. Хлебодарный так проклинает альф, которые на беременного омегу руку подняли.
— Я слышал об этом проклятье, — медленно проговорил Ахим. — Но откуда тебе знать, что так и было?
— Папа сам мне рассказал. Я уже взрослый и у нас доверительные отношения. Папа сказал: лучше я всё объясню, чем тебе чужие оборотни в уши насвистят.
«Резонно, — подумал Ахим. — Желающих насвистеть в таких случаях — хоть отбавляй. История наверняка пересказывалась при детях, и кто-то из одноклассников Йонаша может уколоть внезапной правдой. Решение правильное… но всё равно подпортившее Йонашу детство. Трудно быть не таким, как все. Знать, что один отец избивал второго отца, и при этом любить и — скорее всего — оправдывать».
После внезапного откровения Йонаш съел две сосиски в тесте, дописал сочинение и был препровожден к КПП. Ахим сбросил Мохито сообщение с отчетом и получил в ответ скупое «спс».
Времени стало не хватать. Для себя Ахим мог приготовить спустя рукава, бросить сковородку в мойке, оставить на столе крошки; но кормить Йонаша чем попало, да еще на неубранной кухне — нет-нет-нет, нельзя. Контурные карты почему-то отъедали изрядный кусок бытия. Карандаши постоянно ломались, Ахим путался, закрашивал разметку неправильным цветом, стирал, снова закрашивал… и это всё вперемешку с работой, беспрестанно терявшимися накладными, консультациями с бухгалтером и накапливавшейся стиркой.
В субботу вечером Ахим сдал Йонаша с рук на руки Мохито, получил бурчащую благодарность и обещание помощи «в случае чего». В воскресенье поехал к отцам, и, вернувшись, с удивлением обнаружил, что квартира пропиталась запахом мальчишки. Это не раздражало, но чувствовалось, как след от соринки в глазу. А в круговороте дней запах казался незаметным.
«Надо будет разложить коробочки с отдушкой и хорошенько проветрить. Потом, когда всё закончится».
В понедельник Ахим не видел ни Йонаша, ни Мохито, да и слава Хлебодарному, своих забот хватало: в кафетерий явился санитарный инспектор, за ним — следователь, сообщивший, что передает дело в суд, и посоветовавший ждать повестки. Ахиму вручили ксерокопию его показаний — «освежишь перед судом, чтоб не путался» — и предрекли, что осквернителям кафетерия, скорее всего, дадут условный срок. Вкупе со штрафом.
Взрыв дымовой шашки, крашеное пшено и ленты теперь казались чем-то мелким и совершенно неважным. Ахим не мог понять, почему он переживал и расстраивался: никто не ранен, не погиб… чепуха.
Долгожданные осенние дожди затянулись. Люди и оборотни быстро заскучали по солнцу, начали ругать раннюю темноту. Дождь сбивал с деревьев еще зеленые листья, золото осени где-то потерялось — прямо как неуловимый клад клана Светлых Крестов. Утро вторника хоть немного, но порадовало: дождя не было, и Ахим, позволивший себе поспать лишние два часа, рискнул выбраться на балкон. Мокрая липа грелась под лучами солнца, асфальт подсыхал, очерчивая границы глубоких луж. По улице сновали вояки и прохожие, за углом заливалась сирена пожарной машины — обычная, привычная жизнь.
Волка в пластиковом корсете и с лубком на передней лапе Ахим увидел сквозь нижние, поредевшие ветви липы. Тощий зверь брел по тротуару шатаясь, приваливаясь к стене, чтобы отдохнуть. Кофе встал поперек горла, от возмущения, смешанного с недоумением: Хлебодарный, да кто же заставил бедолагу выйти на улицу? Ему лежать надо! Где врачи, благотворительные фонды, социальные службы? Что это за безобразие? Ахим проглотил кофе и вдруг понял, что волк ему смутно знаком. Темный, длинные лапы, вытянутая узкая морда…
— Не может быть! — выдохнул он, поставил чашку на столик и помчался на улицу — по пути постучав в дверь Ёжи и Славека.
Голос, спросивший: «Кто там? Что?» догнал его в подъезде. Ахим, не оборачиваясь, крикнул: «Помоги!» и побежал к калитке. За это время волк успел доковылять до перекрестка, дождался зеленого света и попытался перейти дорогу. Ладно бы на трех лапах! Так у него еще и задняя перебинтована!
Грязь возле бордюра оказалась скользкой. Волк плюхнулся в лужу, повалился на бок, пытаясь уберечь закованную в пластик переднюю лапу. Ахим, уже подбегая, узнал знакомый запах — точно, Шольт! — и, не сдержавшись, рыкнул:
— Лежи, не шевелись! Сейчас мы тебя вдвоем поднимем. Куда тебя понесло, чучело?
Шольт шумно дышал, стискивал зубы, ворошился, стараясь подняться. Ёжи встал за спиной у Ахима, махнул машинам: «Объезжайте!», сказал:
— Сейчас Славек плед из кафе принесет. Переложим его на плед и отнесем, куда шел.
— А куда он шел?
— К нам в кафе, наверное, — пожал плечами Ёжи. — Вряд ли на работу или к алтарю.
«Папе там скучно», — вспомнил Ахим, и тихо прошипел: — Какой же он идиот!
Нести мокрого и грязного волка на пледе в кафе — то еще развлечение. Пледы Ахим купил, чтобы выдавать посетителям в холода, закутаться. И спецназовцы, и полицейские, и даже огнеборцы от пледов отказывались, да еще и отпускали двусмысленные шутки. Ахим думал — зря потратился. А вот, пригодилось.
Они занесли Шольта в зал. Сдвинули две широкие лавки, уложили на них пледы в упаковках, а сверху взгромоздили мокрую ношу. Ахим попытался обтереть пластиковый лубок на лапе сухим краем и отпрянул — Шольт дернулся, громко застонал.
— Не трогаю, не трогаю! Ёжи, может, «Скорую» вызвать?
Шольт взвыл — коротко, с ноткой протеста. Минута покоя закончилась. Дверь распахнулась, и в кафетерий повалил поток посетителей. Все без исключения шли поздороваться с Шольтом. Ну и покупали что-нибудь. Грех было жаловаться, мощная вышла реклама.
О «Скорой» никто не заикался. Шольта называли «молодцом» и «огурцом», хвалили, поздравляли. Ахим не спускал с волка глаз: пелена боли, сделавшая взгляд мутным, исчезла. Шольт обрел живость, вертел головой по сторонам, стучал мокрым хвостом по пледу, приветствуя сослуживцев.
Суета и толкотня странным образом успокаивали — рядом были люди и оборотни, способные распознать, когда Шольту срочно понадобится врач, не боящиеся взять на себя ответственность. До визита в кафетерий снизошел даже глава городских огнеборцев, прежде никогда не переступавший порога. Поздоровался с Шольтом, пообещал обеспечить Йонашу натюрморты и пейзажи — если возникнет такая надобность — и отбыл со стаканом кофе, пожелав всем хорошего дня и здоровья.
Шольт обсох, чуточку распушился и перестал напоминать заморыша. Светлые брови выразительно шевелились, длинный нос морщился, когда кто-нибудь подносил к ложу свежую выпечку. Ахима окончательно отпустило. И тут в двери ворвались Йонаш с Мохито.
— Пап, ну зачем ты сам шел, Мохито бы тебя отнес! Фу, где ты так перепачкался? В лужу упал, что ли?
Шольт отвернулся, ухитряясь косить глазом и отслеживать всех посетителей. Мохито разразился потоком бурчания. Отповедь прервал телефон. Медведь выслушал собеседника, рыкнул: «Сейчас буду» и распорядился:
