Про девушку, которая была бабушкой - Нестерова Наталья (книги хорошего качества .TXT) 📗
– Говорит: «Не парься, мама!» В смысле: не волнуйся, – пояснила Любовь Владимировна.
– Но вы-то выпытали?
– Вроде Даня как бы сверхурочно, как бы на халтуре, какой-то проект в смысле компьютерной программы стал делать. Очень денежный. По ночам сидит, глаза как у бешеного кролика – красные. Я ничего не понимаю в этом! – прохлюпала Любовь Владимировна.
Она имела в виду не конкретную ситуацию, а в целом – жизненную установку наших детей.
– Аналогично, – призналась я.
После посещения Дома в Сокольниках мне стали понятны прежде казавшиеся абсурдными действия богатых родителей, которые покупают своим отпрыскам дорогущие автомобили. Детки гоняют на них с сумасшедшей скоростью по ночной Москве. Сбивают случайных прохожих, то есть становятся убийцами, преступниками. Детки сами гробятся – погибают или долго лечатся, остаются инвалидами. Почему? Зачем вы подвергаете своих детей безусловной, когда-нибудь обязательно реализуемой опасности?
Потому что ребенок хочет! Он давно вышел из возраста, когда его можно порадовать (себя, возможно, больше, чем его) новым конструктором или чудесной куклой. Он давно оторвался от вас, живет в реальности, в которой вы не понимаете ни бельмеса. Но вас по-прежнему изъедает потребность порадовать дитятку, увидеть на его лице восторг и благодарность, почувствовать невыразимое счастье его объятий, когда он бросается вам на шею.
Данька, конечно, не пресыщенный отпрыск олигархов, не чокнутый стритрейсер. Но если мне удастся выцарапать свои накопления, на первичный взнос за квартиру в Доме в Сокольниках должно хватить.
Я вхожу в метро. Ступеньки, повороты лестницы… Когда-то пролетала ее птицей. Теперь двигаюсь медленно, с опаской, сердце колотится, как у провинциалки, впервые спускающейся под землю, чтобы пронестись из конца в конец столицы на быстром поезде.
Не люблю выражение «коренной москвич». Оно у меня прочему-то ассоциируется с ржавым автомобилем (была такая машина «Москвич»), вросшим в чернозем. «Потомственные москвичи» – звучит намного приятнее и достойнее. Мы, потомственные москвичи, и примкнувшие к нам новые москвичи передвигаемся в метро как сомнамбулы – оказавшись в нужной точке прибытия, не помним, как совершали пересадку, шли по переходам. Мы движемся в толпе, мы в ней существуем и обладаем умением быть независимыми от толпы, не замечать ее, думать о своем. Это способ существования и выживания в мегаполисе. А вовсе не зазнайство и снобизм, в котором обвиняют москвичей гости столицы. Разве мы не выныриваем из транса, не отвечаем вам доброжелательно и подробно, как куда проехать? Хотя в схеме метро разобраться проще простого. Мы, конечно, выходим из себя, когда приезжие провинциалы замирают на сходе с эскалатора, вертят головой в поисках подсказок на подвешенных в вестибюле станции табло. Очень сложно понять, что, сойдя с эскалатора, надо идти вперед, отступать в сторону, но не закупоривать поток народа, катящийся за тобой по живой лестнице? Это элементарно, гость столицы!
В двух метрах от последней ступеньки частоколом выстроились рамки-проемы. Я знаю – это антитеррористическое приспособление. Народ бодро двигался и мимо рамок, и через них. Значит, рамки отключены. Но при моем прохождении обязательно зазвенит даже отключенная! Я остановилась, точно как гостья столицы, впервые оказавшаяся на эскалаторе. С той лишь разницей, что позади меня была статичная, а не движущаяся лестница. И это не отменяло дружеских приветствий из уст обтекающих меня людей, а неделикатный толчок в спину помог проскочить рамку. И она не зазвенела!
Почему касса, в которой продаются билеты, всего лишь одна? Их было шесть или семь. Почему нет очереди к единственному окошку? Спокойно! Возьми себя в руки! Подумаешь, не спускалась в метро лет десять… пятнадцать как минимум! Это не повод для паники, хотя очень хочется рвануть обратно вверх по лестнице, бежать до дома, плюхнуться на ортопедический матрас, перевести дух… А кто будет детям деньги добывать? Потомственная москвичка! Постыдись!
– Девушка, вам помочь?
Молодой человек, для меня и тридцатилетний – молодой. Улыбается как профессиональный обольститель: нежно и снисходительно, покровительственно и обещающе.
– Спасибо, сынок, мне помощь не требуется.
– Сынок?
Вытаращил глаза, смотрит на меня с легким испугом и ожиданием забавного представления. Так смотрят на сумасшедших: повеселиться – за милую душу, но вдруг ненормальная девка выхватит ножик и полоснет?
Сынок – у меня выскочило из подкорки. Бабушка постоянно, а мама иногда – называли сынками и доченьками моих ревущих сокамерников в детском саду, потерявшихся детей на улице, прочую мелкоту, которую требовалось успокоить методом внушения родственного контакта. Теперь подобные обращения не приняты. Но в обиход вошло брат. В чем правда, брат? Брат, помоги! Брат, ты меня понимаешь?
– Иди, брат, своей дорогой! – недвусмысленно скривилась я.
Новомосквич, явно отработавший приемчики «помощи» поначалу робким, смазливым провинциалкам, приехавшим в Москву за большой жизненной удачей, не мог подозревать, что его неудачный приступ оказал на меня активное психотерапевтическое действие. Равное воздействию милых продавщиц.
Испугать меня метро! Ха-ха! Я в нем полжизни провела! Вторую половину – в магазинных очередях за продуктами. Данька болел, часто болел. У меня три работы, все – внештатные. В один конец Москвы отвезти отредактированную рукопись, в другой – перевод с английского статьи про кардиологическое шунтирование, в третий конец приехать в редакцию автомобильного журнала и лечь на пороге, не подняться, пока не расплатятся за статью про японский автомобильный концерн. Платили внештатникам копейки. Каждая копейка была на счету.
Я знаю, как теперь оплачивать проезд в метро! Мне Любовь Владимировна, мать Маши, рассказывала. Приложить к желтому кружку на турникете социальную карту. У нас, московских пенсионеров, проезд в общественном транспорте бесплатный!
У меня есть социальная карта. Я ее приложу, и тут же меня за ручку схватят: «Девушка, позвольте посмотреть на ваши проездные документы!» На социальной карте моя круглая физиономия едва вместилась в маленькое фото. «Это вы? Есть документы, подтверждающие личность? Паспорт? Вы тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года рождения? Как не стыдно! Пройдемте, девушка, в отделение милиции, тьфу ты, полиции». И я там буду рассказывать скучающим сержантам про Боровичка из «Морозко»? Как проснулась утром волшебно помолодевшая? Я имею право на бесплатный проезд, но доказать это право невозможно. Следовательно, надо ехать за деньги. Приблизиться к кассе, прислушаться, что говорят кассирше пассажиры.
«На одну поездку», «на две поездки» – и получают карточки. Не пятачки, не пластиковые нежно-салатового цвета жетоны, а карточки – типические, похожие на банковские, но попроще. Так, наверное, походят на царственного предка замухрышки бастарды – плоды скоротечного секса на постоялом дворе с прислугой-поломойкой.
Я не буду давать волю фантазии! Проклятая, она тоже получила вторую жизнь. Мне требуется выяснить, сколько сейчас стоит поездка в родном московском метро. На стекле у кассы есть плакатик с пояснениями. Как же мелко написано! Я такое меленькое только в очках +3 разберу. Вижу без очков! Одна поездка – 55 рублей. Батюшки святы! Дороже хлеба! Нарезной батон в интернет-магазине, с доставкой до дверей – 40 рублей. У меня в кошельке сотенная купюра. На одну поездку, на обратную не хватает…
Саша Калинкина! Стыдно, унизительно и без авантюрно, наконец, получив молодое тело, предаваться стенаниям. Вдруг я не раздобуду денег? Как обратно доберусь в свою квартиру – крепость-гнездо, на свою любимую постель, к электронной книге, компьютеру и телевизору?.. Обратись я за помощью, позвони по телефону, меня никто из родных и близких не узнает, мне никто не поверит… Случится конфуз, скандал, комедия положений с шизофреническим душком. И негаданное удивительное приключение рассеется в прах. Я этого не хочу! Я смелая, только трусливая. Мне требуется совершить элементарное действие – протянуть деньги в окошко кассы и сказать простое предложение.
