Горький ветер свободы - Куно Ольга (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений txt) 📗
Вот оно, идеальное решение. И как только это сразу не пришло мне в голову? Главное – получить возможность подняться на такую башню, но, раз туда пускают рабов, это должно удаться и мне.
Меж тем торговец объяснил нам, как проехать на постоялый двор. Оказалось, что именно на его территории находился привлекший наше внимание храм. Постоялый двор предназначался, в частности, для знатных господ и, кроме всего прочего, обеспечивал их возможностью вознести свои молитвы, не выходя для этой цели на улицу. Судьба определенно была ко мне благосклонна.
Рабов, разумеется, селили отдельно от их хозяев. Господа с комфортом отдыхали в комнатах второго и третьего этажей, все их распоряжения выполняли местные слуги. Рабов же устраивали на первом этаже, где для них были отведены две комнаты – одна для мужчин, другая для женщин.
В то время как господ и их свободных слуг сопроводил наверх хозяин двора, нас препоручили здешнему надсмотрщику. Тот сразу же повел нас в предназначенные для рабов помещения. Сначала завел Берка и Юркмеза в спальню, отведенную для мужчин. Я успела мельком заглянуть туда через распахнутую дверь. Просторное помещение, главным образом заполненное лежащими на полу матрасами. Они были разложены в несколько рядов; некоторые пустовали, на других сидели или лежали рабы, а рядом валялись мешки с их скудными пожитками. Дверь за новичками закрылась и была заперта, после чего мы направились к точно такой же комнате, только женской.
В течение всего этого непродолжительного пути я приглядывалась к здешнему надсмотрщику. Вел он себя вполне корректно, даже вежливо, а у него на шее висел небольшой камень с вырезанным на нем изображением дерева – религиозный символ. Стало быть, человек он набожный. И я решилась.
– Скажите, господин, – робко произнесла я, держа глаза долу. Язык с трудом слушался, голос звучал хрипло, так я отвыкла разговаривать. – Дозволено ли рабам возносить молитвы в храме?
Надсмотрщик посмотрел на меня с интересом и, кажется, благосклонно.
– Конечно, – заверил он. – Перед Господом все люди равны, и каждый из них имеет право помолиться Ему под куполом или под небом.
Это было традиционное выражение. «Под куполом» означало в основном здании храма. «Под небом» – в башне, на приближенной к небесам площадке.
– Это непреложный закон веры, – наставительно добавил надсмотрщик.
– В таком случае могу ли я вознести свои молитвы под небом прямо сейчас, прежде чем отдыхать после путешествия?
Я добавила взгляду робкой надежды.
– Конечно, дитя мое, – умилился надсмотрщик. – Можешь оставить свои вещи на спальном месте и пройти со мной.
Так я и поступила. Не выходя на улицу, мы прошли в башню по внутреннему коридору и остановились возле винтовой лестницы. Здесь караулили двое – смотритель и смотрительница.
– Рабыня хочет подняться и вознести свои молитвы, – известил их надсмотрщик.
У тех не возникло ни малейших вопросов: сообщение было воспринято как должное. Смотрительница коротко меня обыскала, дабы убедиться, что я не пронесу наверх оружие. Стандартная процедура в храмах, и, надо сказать, особенно унизительной сейчас, когда я проходила ее в статусе рабыни, она мне не показалась. Затем меня пропустили к лестнице.
– Когда ты спустишься, – произнес напоследок надсмотрщик, – один из служащих укажет тебе дорогу в комнату.
«Служащих, как же! – подумала я. – Скорее уж стражников». Впрочем, это уже было неважно. Возвращаться я не собиралась.
Ступенек оказалось много. Я не считала, но думаю, что все сто, а может, и больше. Добравшись до верха, я подошла к каменному ограждению и остановилась, чтобы отдышаться. Перила заканчивались на уровне моей талии. Случайно упасть – очень маловероятно, а вот сброситься намеренно – вполне реально.
Все еще пытаясь восстановить дыхание, я посмотрела вниз. Голова сразу же начала кружиться. Высоко. Я инстинктивно отпрянула от ограждения, но сразу заставила себя вернуться. И снова посмотрела вниз. Купол храма, двор, переплетение городских улиц. Движущиеся по ним люди кажутся маленькими. Вон кто-то поехал на джамале… Я зажмурилась. Прыгать резко расхотелось. Эх, нечего было останавливаться, чтобы отдышаться! Право слово, какой в этом смысл, если все равно собираешься покончить с собой? А теперь, когда я успела постоять, оглядеться и задуматься, стало жутко.
Соберись, Сандра! Возьми себя в руки! Ты не можешь отступить! Может быть, это твой последний шанс сохранить человеческое достоинство! Или ты хочешь дождаться, пока тебя приволокут в армон, и там Данте станет «укрощать» тебя при помощи «имеющихся у него средств»? Докажи, что ты – не вещь, а живой человек и тебя невозможно лишить права выбора, хотя бы такого.
– Страшно?
Я вздрогнула при звуках этого голоса и обернулась. Данте стоял возле лестничного проема. Я прижалась спиной к ограждению, вцепившись обеими руками в перила.
– Ты ведь знаешь наш язык, – произнес между тем Данте, и это не было вопросом. – Не притворяйся, что не понимаешь.
Его слова немного сбили меня с толку, но я быстро рассудила, что лгать больше не имеет смысла. Я все равно сброшусь вниз, так какая разница, признаюсь ли сейчас в обмане? И я заговорила.
– Как ты узнал?
– Сначала просто догадывался. Но сегодня, когда тот парень рассказал историю покончившей с собой рабыни. Ты смотрела на башню с таким вожделением, словно здесь поселился мужчина твоей мечты. Так что у меня не осталось ни малейших сомнений в том, куда ты первым делом направишься.
Он сделал шаг в мою сторону.
– Не подходи! – крикнула я. – Я все равно прыгну.
И полуобернулась к перилам, не намеренная позволить ему приблизиться.
– Хорошо, хорошо. – Данте замер на месте и вытянул руку ладонью вперед. – Я не стану подходить. Но ты ведь и сама не хочешь прыгать, верно? Все-таки это очень страшно – вот так взять и одним движением закончить все.
Его голос звучал спокойно, почти расслабленно, только глаза смотрели напряженно и словно испытывающе.
– Страшно, – без тени смущения согласилась я, глядя на него с вызовом. – И той девушке вчера тоже было страшно. И все-таки она прыгнула.
– Не равняйся на совершенно незнакомого человека, – поморщился Данте. – Откуда ты знаешь, есть ли между тобой и той девицей хоть что-нибудь общее?
– О, общего между нами более чем достаточно! – с горькой усмешкой заверила я.
– Разве я хоть чем-нибудь тебя обидел?
Я криво усмехнулась. Вы только посмотрите на него: сама невинность!
– Нет. Конечно же нет! – саркастично ответила я. – Ну разве что самую малость. Например, велел привязать меня к столбу, как дворовую собаку.
– Тут ты сама виновата, – не принял упрек Данте. – Зачем пыталась бежать?
– Затем, что я – не вещь, а живой человек, – зло отрезала я. – И потому считаю себя вправе идти туда, куда захочу.
– В данном случае – на свидание с ядовитыми змеями? – Теперь сарказм прозвучал в голосе Данте.
– Даже если и так, – продолжила я стоять на своем.
– Ты не могла бы придумать более убедительный аргумент? – поморщился он. – Впрочем, давай я тебе подскажу. На самом деле ты не можешь простить мне того, что я тебя купил, верно?
– Ладно. – Я грустно усмехнулась и как-то разом сбавила тон. – В том числе и это. Но самое главное: ты уже дважды помешал мне умереть. И сейчас пытаешься сделать это в третий раз.
– Понимаю, – кивнул Данте, и, как ни странно, на сей раз в его словах сарказма не было. – Это убедительный повод для ненависти. – Он немного помолчал, вглядываясь мне в глаза, что было непросто, учитывая разделявшее нас расстояние. – Сандра, а почему ты так сильно хочешь умереть? – спросил он затем.
– Смеешься? – скривила губы я. Уж больно очевидным казался ответ.
– Даже и не думал.
– Да потому, – в запале эмоций я даже отпустила перила и сделала шаг в его сторону, – что кучка бандитов, с которой сотрудничает весь ваш юг, ворвалась в мою жизнь и лишила всего, что у меня было. У меня не осталось ни дома, ни родины, ни друзей, ни приятелей, ни работы, ни привычных вещей. Даже любимых платьев и – представь себе такую мелочь – коллекции статуэток из малахита. Меня разом лишили всех прав – как заработанных кровью и потом, так и причитающихся просто по праву рождения человеком. Из всего, чем я обладала совсем недавно, осталось лишь одно – человеческое достоинство. Меня и этого стремятся лишить. Но это – то единственное, чего я никому не позволю сделать.
