Долг и верность (СИ) - "Малефисенна" (читать книги без сокращений txt) 📗
— Сбавь тон, если не хочешь, чтобы я завершила то, что начал прокуратор.
— Я этого не боюсь, — с вызовом и яростью проговорил он сквозь стиснутые зубы. — Можешь хоть до костей меня засечь.
— Так и сделаю.
— И я сам встану на колени, только помоги им. Послушай толпу, они не хотят их смерти, — с этим я была абсолютно согласна. Смотрела уже на процессию: было бы солдат меньше, жители разорвали бы их голыми руками. Но не под наведенными стрелами, как было сейчас.
Фактически он только что отдал мне в руки свое тело, предлагая покорность за мою помощь. И совсем не боялся будущей боли: находился только в настоящем и ощущал только то, что может произойти с теми оборванцами, которых голословно назвали ополченцами. А ведь за Киана, выходит, он тоже рискнул свободой. Не так поступают убийцы. Ведь я же… выбрала другую сторону.
— Милосердие — проявление слабости, — холодно процитировала я то, что давно услышала от моего личного экзекутора в первые недели в Ботфорде, главной тюрьме Империи, где людей ломали, а потом учили ломать других. С этими воспоминаниями, от которых до сих пор пахло безнадегой и отчаянием, пришел тик. Поднимая руку к волосам, будто проверить прическу, я осторожно прикоснулась к виску в попытке его остановить.
— Или ты не можешь? И боишься, что тебе укажут на место так же, как ты указываешь мне. — В последнем предложении не было вопроса. Да, ответ: да. Если он хотел меня вывести, его попытка провалилась. Я знаю свое место лучше, чем он знает и принимает свое. Куратор стоит намного выше меня, и точно не мое дело ему указывать или перечить.
— Я воин, мой долг — выполнять приказы.
— И ломать чужие жизни.
— Может, и так. Ты тоже не агнец, раз стал гладиатором. Только что-то совесть не мучила тебя, пока не остался последний враг. Почему передумал? — набирая обороты, спросила я. Теперь преимущество было на моей стороне: я наконец что-то нащупала. Темный поджал губы и рыкнул на меня. Очевидно, не ожидал таких слов.
— У меня были причины.
— И у меня есть причины не вмешиваться.
— Ты знаешь, что они невиновны. Их кровь будет на твоих руках. Или ее и так уже слишком много, чтобы отделять добро от зла?!
А вот это обвинение проигнорировать я не смогла. Все-таки он тоже попал, куда целился. Потому что прав: слишком много крови, чтобы бояться взять на душу еще один грех. Но все те попытки что-то изменить, все неудавшиеся попытки стали для меня уроком.
— Не смей обвинять меня, — руки сжались в кулаки, но голос не дрожал и не сбивался. Это хорошо. Я попыталась сказать максимально отрешенно все, что думаю, но неожиданно всплывшее воспоминание разом утопило всю мою оборону. — Ты ничего не знаешь. Думаешь, ты один пытался что-то изменить, раз только твое тело покрыто шрамами? Но можно бить, не оставляя следов. Я уже хотела однажды помочь человеку, которого обвиняли в укрывательстве Темных. Соврала, что он никого не прячет. И знаешь, что они сделали? Привели в камеру всю его семью, — Темный отвел взгляд, я — нет. Он хотел узнать, как я буду жить с этим, но я живу с болью уже давно, и мы неплохо подружились. — Вместо того, чтобы выдать двух предателей, я захотела сыграть в героя. Это решение стоило жизней четырем людям. Их смерть на моей совести, и с этим я живу. Так что хватит. Даже не рассчитывай на мою помощь, — мне удалось договорить, ни разу не повысив голос. Глаза оставались сухими, тик прошел. Вернулось привычное чувство пустоты, и я разжала кулаки: единственное действие, указывавшее на мое волнение.
Темный смотрел на меня ошарашенно, как будто забыл, что теперь его очередь спорить и обвинять. Но он будто стушевался. Только разлепил губы и каким-то не своим тихим-тихим голосом произнес:
— Но эти люди тоже ни в чем не виноваты, — они были виноваты уже в том, что позволили обнаружить черный рынок. Но вслух об этом я не сказала. Само преступление не имело такого значения, как приговор.
— Ты так и не понял?.. Не это важно. Если кто-то сорвет казнь, Служба сожжет дотла весь Нордон.
— Но так нельзя.
— Так необходимо. В этом мире нет абсолютно правильного и неправильного.
— Это живые люди! — воскликнул он, но я видела, как робкая надежда на милосердие таяла в его глазах.
— И они умрут, чтобы другие могли жить.
— Пожалуйста… — предпринял последнюю попытку и — вот уж чего я совсем не ожидала — опустился передо мной на колени. Взгляд не отвел, хоть и сложно было смотреть снизу вверх и признавать свое поражение. Я видела, что решение тяжело ему далось, и в иных обстоятельствах оно возымело бы вес. Но не сегодня.
Я почувствовала острую боль где-то в груди и на миг закрыла глаза, чтобы в следующий момент вернуться к привычной роли чудовища.
— Разговор окончен. И советую поесть. Не хочу везти в столицу твое мертвое тело.
Дверь я закрыла тихо, а Арон пусть думает о нашем разговоре все, что захочет. Я говорила то, о чем думала, и не жалею. Та маленькая наивная девочка умерла в тюремных застенках, а жизнь у нее была только одна.
Но в одном Темный был прав. Их кровь тоже будет на моей совести, и я обязана это знать. Вернувшись в свою комнату, я сменила форму на уже привычную одежду кочевника: светлую накидку с длинным утепленным капюшоном, глубокими карманами и просторные ниже колена брюки из грубой коричневой материи, затягивающиеся на щиколотках тонкой веревкой. В зеркало не смотрела, только спрятала за спину кинжал и тихо вышла. Да, так будет правильно.
Киан меня не останавливал. Казалось, вообще никого не видел, и дело было не в физическом состоянии. Я знала, что он думает, и разговор о ценности жизни и долга будет лишним. Вернее, монолог. За годы нашего совместного существования он редко когда позволял себе сказать что-то большее и не вписывающееся в рамки неравных отношений.
Неслышно я вышла через боковую дверь, хотя была абсолютно уверена, что и здесь прослеживается периметр. Да, была права: мой приказ выполнили. Не дожидаясь отчета или вопросов, я махнула подоспевшему ко мне караульному рукой.
— Следить за домом. Никого не впускать, за мной не следовать, — последнее подчеркнула голосом и, увидев короткий кивок, вступила на каменную плитку. В нескольких шагах от меня беспокойно плыла толпа. Я подняла глаза наверх, проверяя свои догадки: на скошенных крышах действительно прятались стрелки-одиночки с двухметровыми луками.
Ход процессии был понятен: к главной площади, на которой смогут уместиться все городские. Потому что каждый должен видеть и слышать могущество Империи и слабость предателей.
Я не могла слышать с такого расстояния звон цепей, но слышала. Потому что в толпе почти не было голосов. Это не то же самое, что казнь воришки или убийцы, сегодня эти люди похоронят близких. Вернее, то, что от них останется.
Я не питала иллюзий: у осужденных — вырванных из толпы, когда как настоящие беззаконники наверняка успели сбежать — точно были семьи и, если они еще живы, то идут где-то здесь. В этой толпе. Внутри все сковывало от этого чувства, охватившего всех и каждого, кого я могла разглядеть вокруг себя. Думаю, им хватило бы секунды, чтобы убить меня, если бы они только узнали, кто я. Но сейчас я была неотделимой частью этой толпы и тоже чувствовала их боль.
Никто не толкался и не толпился. Люди, бедно одетые и все до одного худые, медленно и все так же молча выливались на большую квадратную площадь с наскоро сколоченным возвышением по центру. По периметру выстроились городские стражи, вооруженные копьями и прямоугольными щитами. Их черная форма резко выделялась на фоне песочных зданий, доспехи отражали солнечные лучи.
Заключенных повели на эшафот, и издали я увидела их сломленные фигурки, ничтожные и такие незначительные рядом с властным и довольным куратором. Он поднял руки, и на площади воцарилась по-настоящему страшная тишина. Стоящая рядом со мной молодая женщина молча плакала и обнимала себя испачканными пылью руками. Мне не хватило храбрости обернуться и встретиться с глазами других. Нет, я смотрела только вперед, глядя на то, как ближе к смертникам выкатывают массивные железные приспособления. На каждого по одному. Они были похожи на вертикальную дыбу, только работали по другому принципу: с каждым оборотом тело приговоренного должно было сильнее растянуться и приникнуть к тупым железным иглам. Медленная кровопотеря, мучительная смерть.
