Сны Эйлиса (СИ) - "Сумеречный Эльф" (библиотека книг TXT) 📗
Нармо до скрипа злобно сжал зубы и прислонился горящим лбом к холодному зеркалу, проводя по нему скрюченными наподобие когтей пальцами. Он с ненавистью и горькой иронией обращался к кому-то: «Ну? Что же вы так плохо создаете наши судьбы? Добрые боги, похоже, раз за разом проигрывали в своей забаве сотворения миров, где-то просчитывались. Придумывали мир за миром, надеясь, что хоть где-то настанет подобие благоденствия и равенства. Но каждый раз эти маленькие фигурки-человечки начинали делить свою игрушечную коробку. Одни всегда рвались наверх, выстраивая живую лестницу из других. И тот, кто затеял все это, наверное, в очередной раз хватался за голову, ставил крест на очередном неудачном мирке, создавал новый — и там все повторялось. Вот они — такие, как я — продукт этого великого эксперимента».
И все же выбор делал он, оправдание себя не стоило вложенных усилий. Ему нравилось делаться все мощнее, превосходить своего самодовольного соседа. В янтарной башне вечно слишком гордились высоким происхождением и мистической силой талисмана. Ныне же ее согревало солнце невероятной любви, которая соединила два мира. Нармо все слишком отчетливо понимал, раскладывал на отдельные составляющие, рассматривал со стороны. И… ничего не испытывал. Все его чувства в последние семь лет сводились к лихорадочному поиску самоцветов, к единому желанию обладать всей «коллекцией». А в остальное время царствовала холодная пустота.
Он помнил, как сражался с Раджедом, как острые когти яростно рассекали воздух, скрещивались с мечами противника. И так бесчисленное количество раз. Сначала их поединки происходили почти на равных, два молодых чародея не до конца владели своими талисманами. В первые сто лет они использовали только когти, рубились, как два воина, лишь изредка посылая друг в друга заряды заклинаний.
Но сила росла, с каждым годом искусство строить козни делалось своеобразным соревнованием. Среди льоров оно всегда незаслуженно ценилось. Вскоре в ход пошли хитроумные ловушки вокруг башен, взаимная месть все никак не совершалась. Потом однажды появилась Илэни, и с ней сделалось удобнее шпионить за проклятым соседом, проще скрываться. И вот уже в ход шли не просто уловки, а манипуляции с нитями мироздания. Дальше, оставалось только швыряться друг в друга галактиками. И оба — наверное, оба — прекрасно осознавали бессмысленность этой борьбы в гибнущем мире.
Однако чужие самоцветы ныне велели продолжать, с каждым разом все более настойчиво. Собственный разум больше не принадлежал яшмовому вору. Он метался по башне, срывал багряные портьеры, разгоняя суетливых тараканов. Вены на руках все больше пульсировали, причиняя боль, пробивались мелкие язвы, отчего хотелось выгрызть тонкий слой эпителия, чтобы прекратить навязчивый зуд. И все же известия принесли невероятное болезненное ликование: «Я — ячед! Ячед! И я всегда это знал! Всегда знал, что это не ругательство. Вы, напыщенные гордецы, просто пустышки, мыльные пузыри! А я — ячед, и уже совсем скоро встану над всеми вами».
Но тут же собственный голос перебивала воля камней. Последнее время хотелось, чтобы кто-то освободил от них, убрал, вычистил их приказы из крови и мыслей. Но ведь на крови и строилась магия алой яшмы: недавно Нармо обратил в порошок все найденные талисманы, развел зельем топазовой чародейки и вколол себе, словно единственное лекарство от окаменения.
Тогда даже Илэни поразилась самоуверенности Нармо, до того никто не ставил на себе такой эксперимент. Но он зашел слишком далеко, чтобы отступать, слишком много лет он потратил на разграбление могил достопочтенных тиранов. И вот ныне их сила циркулировала в нем, в сыне ячеда. Но она же вскоре начала навязывать свою волю, вставали образы далеких эпох.
Порой ему отчетливо виделись те времена, когда еще никто не строил башен. Льоры тех лет, обвешанные тяжелыми золотыми украшениями, носились по земле в громоздких самоходных колесницах на кристаллах, пугая народ чудесами природы: громом среди ясного неба, разверзшейся землей, цунами — и так заставляли поклоняться себе как богам.
Потом явились времена великих восстаний, когда ячед поумнел и осознал, что магия самоцветов доступна всем. Мнимые избранные пошатнулись, когда пришли новые, выходцы из якобы «глухих». Но эти страницы старательно вымарались всеми исследователями, их называли чем-то вроде аналога земных «темных веков», утверждали, что не сохранилось записей.
Тогда-то сложились основные кланы льоров, древние потеснились, уступили место более молодым. Но стоило новым чародеям осознать, что силу самоцветов можно черпать бесконечно, продлевать свою жизнь и творить невероятные чудеса, как они делались не лучше предшественников.
Так и тянулась невеселая история Эйлиса, со временем восстания ячеда ушли в прошлое, якобы «глухие» теряли знания, которыми с ними когда-то делились льоры. Напротив — новые правители вбивали им в голову, что есть избранные и отвергнутые волей самоцветов. Нармо переживал все как наяву, отчетливо рассматривал вероломные картины.
Сначала ему представлялось, что это просто бред, сопротивление организма. После эксперимента Илэни скептически заметила, что никто не гарантирует выживания. И несколько дней все тело чародея пронзала адская боль агонии. Когда-то яшмовые льоры научились проводить такой ритуал, смешивая осколки чужих самоцветов со своей кровью, усиливая так свою не слишком выдающуюся магию. Но мало кто пробовал на себе, мало кто жаждал страданий. Лишь чума окаменения толкала на отчаянные меры.
Казалось, что с магией всех камней удастся превратить свое зеркало в портал. Секрет ценнейшего артефакта Раджеда так никто и не разгадал, имя создателя связующего звена миров тоже кануло в лабиринтах веков. Приходилось действовать наугад. Но вот подвернулась небывалая удача.
«Девчонка как-то вернулась в Эйлис, значит, заработал портал, — думал Нармо, переключаясь от размышлений к планам. — Но почему теневой шпион не нащупал привычную магию? Значит, все дело в девчонке, починила портал со своей стороны».
Нармо хмурил короткие черные брови, сопоставляя все, что узнал. Он не меньше Раджеда бился над тайной каменного мира. И вот все факты обнажились, когда глупая девушка принесла свое предположение. Да еще отворила сломанный портал.
Яшмовый чародей, словно ему нанесли личное оскорбление, жадно приник к своему магическому зеркалу, направляя на него энергию всех камней. Под пальцами стекло слегка потеплело, подернулось мутной дымкой. Выдало какие-то густые заросли, туманные джунгли, потом показало их обитателей, познакомило с жуткой образиной главаря островных бандитов. Кажется, тот пытал кого-то на своем острове, потрошил случайную жертву. Нармо криво ухмыльнулся: уж будто он так не сумел бы. Но не хотел.
Приятнее истязать не жертв, а врагов, как Сарнибу или Раджеда, сломленных, поверженных. Пусть он и не добил их, но все-таки одержал свою победу. А чудесные спасения благодаря друзьям — не в счет.
Яшмовый сражался всегда только ради себя и шел вперед, не оборачиваясь ни на кого. Поэтому он упрямо плавил стекло зеркала, надеясь превратить его в портал. Он все отчетливее видел некий недружелюбный остров. На мгновение главарь бандитов обернулся, словно заметил какое-то движение. Льор дрожал от нетерпения, казалось, что цель достигнута. Если бы удалось прорваться на Землю, то он бы оставил Эйлис. И пусть Илэни мстит своему бывшему возлюбленному, пусть Раджед милуется со своей Софьей, покрываясь постепенно коркой пустой каменой породы. Возня этих насекомых уже не волновала бы истинного властителя двух миров.
