Альбедо (СИ) - Ершова Елена (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗
— Приступим к делу, — с усилием проговорил Генрих, падая в кресло. Адъютант — удивительно повзрослевший, взлохмаченный и румяный, пахнущий морозом и дымом, — отнял руку от козырька и, бодро чеканя шаг, да так, что под каблуками потрескивал паркет, приблизился к столу.
— Копии приказов. Чертежи. Протоколы. Сметы, — говоря, выкладывал из саквояжа бумаги. — Галларские фабриканты любезно предоставили мне необходимую документацию. Устроили экскурсию по цехам. Я записал кое-что, — на стол легла пухлая тетрадка, — тут бы привлечь авьенских инженеров, тогда можно наладить собственное производство.
— Я ознакомлюсь на досуге, — пообещал Генрих, пряча тетрадь в секретер.
— Но партия безнадежно испорчена?
— Весь заказ, ваше высочество. Галларцы недоумевают: в бумагах стоят ваши подписи.
Генрих трясущейся рукой подвинул бумаги. Его подпись — размашистая, витиеватая, скрепленная гербом, — гордо красовалась на законном месте. Вот только диаметр не тот, и технические характеристики в утвержденных чертежах чуть-чуть разнятся с исходными.
Крохотная ошибка на бумаге и полный провал в результате.
— Ошибки быть не могло, — сквозь зубы процедил Генрих, оттирая пот. — Все утверждено советом министров.
— Ошибка вкралась при передаче на производство, — подсказал Андраш. — Обратите внимание на фамилию.
— Граф Латур? Мы не знакомы.
— Зато он хорошо знаком с другим графом, — адъютант ловко вытащил нужный документ и снова ткнул в подпись. — Август Рогге.
— Эвиденцбюро Авьена? Военная разведка? Какое отношение она имеет к перевооружению сухопутных войск? Впрочем, — Генрих нахмурился, — граф Рогге входит в аппарат генштаба и находится в приятельских отношениях с его начальником.
— Не только, ваше высочество. Есть еще общество…
— Какое? — быстро спросил Генрих и, встретив блеснувший из-под козырька шако взгляд Андраша, тут же нашел ответ.
— Рубедо, — сказал адъютант. — И граф Рогге, и граф Латур состоят в нем, — и, понизив голос, добавил: — Или состояли… Я удостоился чести быть записанным на прием к графу Латуру, но за день до аудиенции он отправился на охоту, лошадь понесла, его светлость упал и сломал ключицу.
— Досадное совпадение.
— Совпадение, — эхом отозвался Андраш. — Или что-то другое.
Генрих подавил поднимающуюся к горлу тошноту и выцедил:
— С графом Рогге я разберусь… Выведу на чистую воду… насколько он близок с Дьюлой.
— А заодно проверьте свою подпись здесь, — адъютант указал на новые листы, — и еще вот здесь. Вам не кажется, что такие завитки обычно вам не свойственны?
— Похоже на подлог. Я не расписываюсь так даже будучи пьяным… Но какая наглость! — он тяжело сглотнул и обтер платком взмокшее лицо: опять духота! Хоть бы немного свежести… — Подделывать подпись Спасителя! Менять чертежи! Рубедо уже и не думает скрываться, проворачивая темные делишки под самым моим носом! Под носом самого императора!
Попытался собрать бумаги — дрожащие руки не слушались, листы выскальзывали, — и адъютант бросился на помощь, ловя бумаги и пряча их в папку.
— Благодарю, Андраш, для начала достаточно. Я сейчас же пойду к отцу и предоставлю доказательства!
Конечно, он сразу увидит подлог, увидит, где вкралась ошибка. Поймет, что Генрих не виноват, что его бессовестно подставили, что решение отстранить сына от командования слишком поспешно, а в совете министров засели бесчестные господа, предатели, лжецы! Пусть начнет с графа Рогге, а за ним потянутся и другие — напыщенные мастера ложи, хранители древних знаний, алхимики и чернокнижники, прикрывающиеся незыблемой верой в чудо! О, Генрих будет рад увидеть страх на сухом лице Дьюлы! Раздавить его, как клопа! И сам выбивал гулкое эхо из-под сапог, стремительно шагая из салона в салон — гвардейцы едва успевали отворять двери, люстры позвякивали хрустальными подвесками, и предки одобрительно кивали с потемневших портретов: теперь-то наследник не подведет!
У самого кабинета дорогу преградил обер-камергер с пухлой книгой наперевес.
— У его величества прием…
— Это очень кстати! — ответил Генрих, забирая влево. — У меня разговор!
— Его величество принимает по записи, — и обер-камергер взял влево, и снова перегородил путь. Остановился и Генрих, сдавив зубы до хруста. В животе болезненно скручивалось пламя.
— Так что с того? Не видишь, кто я?
— Вижу, ваше высочество, — откликнулся обер-камергер. — И все-таки вы не записаны, — открыв книгу, ткнул в листы пером. — Свободное время только на завтра, на три пополудни…
— Вздор! — Генрих дернул исписанный лист. Из-под манжеты упала искра, и край обуглился. — Теперь оно появилось.
Отобрав перо, размашисто, быстро вписал на чистой странице имя, и процедил, едва сдерживая гнев:
— Передайте его величеству, что я должен с ним немедленно переговорить!
Обер-камергер испуганно поклонился и юркнул за двери.
Время потянулось невыносимо медленно. Сунув папку подмышку, Генрих отошел к колонне, привалившись лбом к холодному мрамору и успокаивая участившийся пульс. Душил воротник мундира, душили бесконечные правила и инструкции, запрещающие говорить Генриху с императором как сыну с отцом. С этим пора кончать! Сегодня отец, наконец, увидит…
Обер-камергер вернулся с окаменевшим лицом, и Генриха замутило.
— В чем дело? — он все еще надеялся. — Я спешу!
— Ваше высочество, — отчеканил обер-камергер, — его императорское величество занят. Он велел передать, что освободится не раньше, чем через семьдесят два часа.
— Трое суток?! — не веря своим ушам, вскричал Генрих. — Освободится через трое суток для меня… для родного сына?
— Простите, ваше высочество…
За спиной обер-камергера звякнули алебарды: гвардейцы встали стеной, отсекая Генриха от вожделенного кабинета. Он застыл, все еще сжимая теперь бесполезную папку, и ощущая, как досада набухает внутри черным комом.
— Прекрасно, — сказал вслух, дрожа как в лихорадке. — Прекрасно… этого стоило ожидать. Сперва отстранить меня от управления, потом от командования, а теперь и вовсе запереться в кабинете… будто я… я… не сын вовсе!
Повернулся и пошел прочь — с поднятым подбородком, с расправленными плечами, выдерживая спиной взгляд обер-камергера, — но не видел перед собой ничего, кроме затягивающей пустоты дверных проемов, похожих на револьверные дула.
— Томаш! — позвал, заваливаясь в салон и роняя под ноги бесполезную теперь папку. — Принеси вина, и как можно крепче!
Сунув в рот сигару — руки ходили ходуном, — высек искру и вместо сигары подпалил рукав. Чертыхнулся, загасил о край стола.
— Ваше высочество! — пугливо ответил камердинер, поднимая папку. — Выпейте воды, я как раз вынул графин изо льда.
— Вздор! — Генрих затянулся, но не почувствовал вкуса, и смял сигару в кулаке — она тут же сгорела дотла, как все, к чему он прикасался, как его непутевая жизнь. — Впрочем, я передумал. Не нужно ничего. Отдай ключ, Томаш, и можешь идти.
— Но, ваше высочество! — голос камердинера надломился. — Вы велели ни в коем случае не отдавать! Позвольте, открою окно? Сразу станет легче дышать! И принесу вина, если надо… да, так будет легче перетерпеть! Я сию минуту!..
— Ключ! — заорал Генрих, теряя терпение и хватая камердинера за лацканы сюртука. Тот вскинул блестящее от пота лицо — побелевшее, с резко обозначившимися морщинами на лбу, — и тихо ответил:
— Не отдам.
— Я приказываю, кретин!
Генрих встряхнул его, и стигматы раскрыли огненные бутоны. Пламя занялось и побежало выше — по лацканам к бритому подбородку, к бакенбардам, вот-вот готовых вспыхнуть…
Томаш отпрянул, и закричал тоскливо и страшно.
Мир разделился на огонь и дым, но в этой дымной красно-серой пелене Генрих отчетливо увидел холодный блеск ключей и услышал, как связка брякнула о паркет.
Он сейчас же подхватил ее. И все, наконец, стало неважным: угасло, превратилось в пепел, выкристаллизовалось до белизны, до прозрачности, до панацеи, упрятанной в походный саквояж. Шатаясь, перешагнул через что-то тлеющее и скрюченное. И, подбирая ключи, слышал, как за спиной хлопают двери, как грохочут каблуки гвардейцев, как стонет камердинер и кто-то — лакеи? стражники? — говорят ему держаться, потерпеть, ведь сейчас его доставят к медику, и все будет хорошо…
