Для тебя я Ведьма! (СИ) - Вечер Ляна (полные книги .TXT) 📗
Отвечать не стала. Откинулась на сиденье и закрыла глаза. Один Великий Брат знает, как я хотела услышать слова, сказанные лекарем, от Торе… от моего Торе.
Дома мне, наконец, удалось поесть. Повара синьора Ромео Ландольфи можно отправлять на костёр — приготовить такие вкусные блюда без колдовства просто невозможно. Мой живот, привыкший к простой еде, сходил с ума от запахов и красок на тарелках. Здесь даже пиццу готовили не так, как привыкли простолюдины. На пшеничной лепёшке кроме привычных помидоров с пряностями красовались осьминоги, креветки, мелко порубленная зелень и невероятное количество сыра, название которого я так и не запомнила. Зато запомнила, что такое паста с соусом Песто. О, это настоящее блаженство, отдающее базиликом и чесноком. До столовой я так и не дошла — застряла в кухне, заговорившись с поваром. Добрый синьор готовил блюда у меня на глазах и тут же угощал. Подставляя тарелочку, он кокетливо щурил глазки, целовал щепоть пальцев, а я пробовала и восклицала — браво! Кажется, мы нашли общий язык.
Когда в кухне появился хозяин дома и попытался вырвать меня из лап греха переедания, я чуть за стул не цеплялась — так не хотелось уходить. Синьору припекло срочно понять причину моего нездоровья, приключившегося в замке Святейшего. Как я ни объясняла, что это от нервов и голода, он не слушал. Да, мне действительно было нехорошо, но всё наладилось.
Я нервно постукивала сапогом, сидя на стуле в кабинете синьора Ландольфи. Лекарь неспешно омыл руки в тазу, вытер слепяще-белым полотенцем и достал из шкафа странный прибор — небольшую трубку, закрепленную на подставке с помощью замысловатого механизма.
— Это ещё зачем? — после пилюли, запросто изменившей внешность, я опасалась лекарских штучек.
— О, не переживайте, Амэ, это всего лишь безобидный прибор. С его помощью мы узнаем, что с вами случилось в замке Святейшего.
Прибор действительно оказался безобидным, в отличие от заточенного кусочка металла, которым Ромео безжалостно рассёк подушечку моего указательного пальца. Я дернулась от неожиданной боли, но изящные руки синьора Ландольфи бережно и крепко сдержали мой порыв. Он зачерпнул выступившую кровь тем же лезвием и отправил каплю на стёклышко под трубкой прибора.
— Вы настоящая умница, Амэ. Совсем не испугались, — лекарь устало улыбнулся, протягивая салфетку.
— После того, что произошло со мной за эти дни, странно было бы испугаться малюсенького кровопускания, — я прижала ткань к ранке и с интересом уставилась на работу Ромео.
Он уселся за стол, упёрся глазом в трубку, подкрутил колёсики на приборе и что-то шепнул себе под нос. Сделал записи в толстой тетради и снова вернулся к рассматриванию крови. Ничего более странного в жизни не видела.
— Амэ, вы чуть не потеряли сознание на приёме у жреца. Расскажите, что предшествовало этому?
— О, святейшие печати, ну было и прошло. Знаете, не каждый день приходится убивать чокнутых ведьм…
— Ну, это пока — не каждый, — пробурчал лекарь.
— В каком смысле?
— Не отвлекайтесь, продолжайте.
— Говорю вам, Ромео, я испытала сильное нервное потрясение. К тому же была голодна…
— И немного пьяна, — он снова припал глазом к прибору.
— Вчера, — смущённо потёрла нос, вспоминая прошлую ночь.
— С похмелья, значит.
— Да.
— Амэ, всё, что вы перечислили, несомненно, имеет место, но дело в другом, — Ромео беглым взглядам пробежался по сделанным записям. — Если бы не настойка из корней Ши, всё могло бы закончиться скверно. Вспомните, вам ранее не приходилось испытывать ничего подобного, когда использовали дар?
— Скорее, дар использовал меня… До сегодняшнего дня я не пользовалась им по желанию, всё происходило само собой.
— Есть над чем подумать, — лекарь так сладко зевнул, что захотелось немедленно повторить за ним. — Пожалуй, потрачу на это завтрашний день, а сейчас прошу простить, но я безумно устал.
***
Глухая тишина дома просто сводила с ума. Синьор Ландольфи изволил отдыхать, по этому поводу слуги устроили себе чуть ли не выходной: немного повозились в гостиной, изображая бурную деятельность, и исчезли. Этого я и боялась — остаться в одиночестве. Побродила по дому и, поняв, что живых не встречу, грустно поплелась к себе в комнату. О, Сильван… мне бы хоть пару свободных ушей, чтобы мысли о Торе не давили виски.
На кровати нашла простенькое шерстяное платье с дутыми рукавами. Знатные особы надевают такие наряды, если не нужно никуда выходить. Видимо, и мне положено переодеться, как в лучших домах Польнео. Завалилась на перину и прокляла художника, изобразившего ангела на потолке. Ну почему? Почему ты так похож на него, малыш? Зажмурилась, пытаясь услышать мысли инквизитора. Поняла, что Тор гуляет по городу, заходит в кофейни, какие-то лавочки, иногда торгуется, но никакой конкретики. Вздохнув, обняла подушку и задремала, мечтая, чтобы на её месте оказался мягкий тёплый синьор Сальваторе.
Проснулась от холода. Снова проспала весь день — потрясающая особенность комнаты усыплять своих обитателей начинала раздражать. Сдёрнула покрывало с кровати и, обернувшись им, отправилась разжигать камин. Огненное сердце заиграло слабым теплом, создавая танцующий полумрак в спальне. Интересно, а ужин будет? Мне нестерпимо хотелось попробовать, что вечером приготовит повар, но мысли о еде осыпались осколками от грохнувшего в голове голоса Торе — «Амэ?!» О, козлоногий! Чуть с ног не свалилась, покрывало с плеч опустилось на пол. «Амэ, подойди к окну». Неужели нельзя сказать лично?! Как это делают все нормальные люди. Нормальные…
От увиденного на мгновение захотелось бежать — быстро и без оглядки. Надёжно окопанный высокий костёр полыхал на заднем дворе дома лекаря прямо под моим окном. Синьор Торе, задрав голову, с беспечной улыбкой на губах смотрел на меня, сжимая в руках небольшую гитару — это первое, что заставило остаться на месте. Вторым обезоруживающим аргументом сочла целое море цветов под ногами Сальваторе. Распустившиеся, в бутонах, разобранные на лепестки розы ковром покрывали увядшую траву.
— Моя прекрасная Амэ, это для тебя! — воскликнул инквизитор и дёрнул струны.
Я не посещала оперу, но, кажется, Торе задал бы жару любому певчему. О, этот леденящий кровь баритон и драматически визжащий тенор. Дребезжание расстроенного инструмента забило последний гвоздь в крышку гроба умения исполнять серенады. Улыбаясь, сложила ладони на груди, а на глаза навернулись слёзы, не то от неожиданного счастья, не то от душевной боли.
— Святейшие печати! У меня на заднем дворе режут свинью?! — голос Ромео отдавал несвойственным ему раздражением.
— Добрый вечер, синьор Ландольфи, — я перевалилась через подоконник, чтобы засвидетельствовать почтение хозяину дома, высунувшемуся в окно своей спальни.
— Синьорина Амэ, — лекарь сдёрнул с головы ночной колпак, — кажется, вечер перестаёт быть томным. Уймись, покоритель женских сердец! — Ром выставил кулак, с зажатым головным убором и погрозил другу.
— Что?! — Тор остановил волну диссонанса.
— Я говорю, синьорина Амэно выпадет из окна от твоих неистовых воплей!
— В мои объятия?!
— О, Великий Брат! — Ромео хлопнул створками, серенада возобновилась.
— Торе! Торе! — я замахала руками.
— Да, Амэ! — плавное движение пухлых пальцев по струнам и тишина.
— Не надо, хватит! Ты почти покорил меня, честное слово!
— Почти?! Не-е-ет, я не соглашаюсь на половину!
— Это шантаж, синьор Сальваторе!
— Это любовь, синьорина Гвидиче!
Быстро вернулась в комнату и прижалась спиной к стене. Любовь. Он сказал, что это — любовь! Чувствовала себя огромным пульсирующим сердцем и боялась выглянуть на улицу. Тор больше не пел, гитара стихла.
— Прости меня, Амэ! Я ни разу не сказал спасибо, а ты уже дважды спасла мне жизнь. Ты подарила мне имя, а я чуть не разрушил всё. Куколка, может, я не заслуживаю и ногтя на твоём мизинце, но я люблю тебя. Амэ, я тебя люблю!
Вечерний ветер ударил в лицо, и я задохнулась запахом признания с нотками осени, с послевкусием абсолютного счастья. Лепестки роз под ногами Сальваторе полетели в воздух. Тор застыл, время остановилось, и только в груди подсказывало — мы живы.
