Сказка зимнего Синегорья (СИ) - Рудышина Юлия (бесплатная библиотека электронных книг txt) 📗
— Видишь, характерная, каков жених твой? Злобный нрав его давно людям знаком — скрипит снег под его поступью, трещит мороз, когда стучит он посохом своим по стволам старых сосен! Никто не спасется от зимы, от холода! Смотри, девка, за кого замуж забралась!
Но отворачивалась Снежка, крепко зажмуриваясь, не хотела смотреть на блазня, который так похож на того старца зимнего, что встречался уже ей. Отворачивалась и шептала едва слышно слова старой считалочки или песни напевала, которые еще в детстве слышала от бабушки. Особенно успокаивала ее колыбельная про орла… И обняв себя, качалась она, пытаясь забыть о том, где находится, и песня ее негромкая неслась по подгорному царству.
— Спи дитя мое, усни, сладкий сон к себе мани… в гости я к тебе звала солнце, ветер и орла… Улетел орел домой, солнце скрылось за горой, ветер после трех ночей мчится к матери своей… Ветра спрашивает мать, где изволил ночевать, то ли волны воевал, то ли звезды все качал…
Дни в подземном царстве Хозяина Золота ночами сменялись, солнце палило и жгло нещадно, и даже когда выходила на антрацитовые небеса серебряная луна, все равно камни горячими были, словно где-то внутри горы исправно работала печка, добавляя жара.
Сам проклятый дух то и дело приходил, все сватался да богатством своим бахвалился, но гнала его Снежка. Принарядился в последние дни старик — кафтан красный нацепил с золотыми пуговками, кушаком обвязался, сапоги высокие надел и шапку напялил с меховой опушкой да огромным рубином.
Противен старик был Снежке, и чуяла пленница — тает день ото дня, ведь не была она больше простым человеком с тех пор, как убор невестин надела, стала она зимней стужей, метелью, что хочет расправить кружевные снежные крылья и полететь над горами, покрытыми хвойным бором.
Стала она зимней сказкой, песней северного ветра, летать бы ей в ледяных санях, свистеть бы над шиханами, обнимать своего повелителя туманом белым, целовать его морозом жгучим.
Но жгло, оставляя раны на нежной белой коже, золотое солнце. И кожа обугливалась, и тонкие пальцы с тяжелыми перстнями казались веточками рябины, что обожжены беспощадным пламенем.
Неужто злобный дух горы не понимает, что погибнет здесь Снежка, что не сможет та, которая обещалась зимней стуже, выжить в этом огненном пылающем мире. Недра уральских гор станут ее последним пристанищем, склепом, в котором будет блазень блуждать. И только раскаленный камень вокруг будет искриться, только груды проклятого золота будут сверкать, слепя глаза.
Снежка уже даже не плакала, лишь тихо сидела у берега хрустальной реки, из последних сил глядя на слиток золота на шатре сапфировых небес, изредка опуская исхудавшую почерневшую руку, похожую на паучью лапку, в искрящееся крошево, оставляя на прозрачных осколках капли крови, и они перезревшей брусникой рдели среди вод этой каменной реки, которая напоминала пленнице снег. Ведь также сверкала она инисто, и кристаллы гляделись снежинками или кусочками льда.
Изломанное отражение смотрело из глубин реки, и песни ветра убаюкивали Снежку, призывая лечь на нефритовый ковер трав, чтобы уснуть навеки. Травы были колкими, оставляя царапинки, рвали нежную ткань платья, которое должно было стать свадебным нарядом. Аметистовые колокольчики вставали из этой ядовитой зелени смарагдовой, погребая под собою Снежку, и мелкий речной жемчуг блестел на молодильной траве, и кровавые гранаты выглядывали, словно ягоды земляники, и агатовая черника, сердоликовая жимолость, хризолитовая костяника сверкали ярко, и хмель нефритовый полз по стволам каменных деревьев. И все это тонко звенело, словно шел похоронный плач по несчастной невесте зимы и холода.
— Не спи! Не спи! Снежка, проснись, проснись же… — словно из ниоткуда взялась та самая ящерка, которая должна была передать весточку Хозяйке гор. — Не спи, Снежка… Если не дождешься ты Морозко, то не узнаешь никогда, как радостно и привольно летать с метелью на крыльях ее кружевных над горами синими, над тайгою уральской. Не спи, невеста Морозова, царица зимняя!
Слова ящерки падали звонко, словно стеклянные бусинки, на камни, из которых выточена была трава на золотом берегу. Река хрустальная шелестела, волны ее осколков бились о малахит, засыпали его прозрачным льдом, и под мерный шорох этот хорошо бы спалось, но Снежка слушала слова ящерки, и будили они в ее обожженном сердце мелодию стужи. Все слышалось, как воет она над лысой горой Шиханкой, как саваном снежным укрывает городок, среди гор затерянный.
Как спать, когда так сладки песни зимние? Как спать, когда ждет Снежку жених ясноглазый среди белых просторов своего ледяного мира? Как спать, когда еще вся жизнь впереди? Когда руки колыбель не качали, ласки мужниной не знали?
И встрепенулась Снежка, скинув с себя остатки каменного оцепенения, потянулась, превозмогая боль в обожженных ногах. Поднялась. За ней красною змеею ползла дорожка из капель крови, и сверкали они рубинами, и искорками серебристыми снежинки там появлялись — не человек больше Снежка, перешагнула грань между мирами, ступила на Ту Сторону, приняв свадебный дар от Морозко, и сама стала воплощением зимы и холода.
И шла Снежка по малахитовой траве, меж высокими папоротниками, вырезанными из нефрита, и шумела вокруг нее каменная тайга, будто жалеючи, что уходит отсюда девушка — но не радовалась, покидая пещеры, Снежка, и с каждым шагом в темноту скалистого разлома чувствовала себя сильнее. И все белее становилась ее кожа, и волосы снова искрились, словно присыпанные алмазной крошкой.
Проходя мимо гладко отполированной стены золотой скалы, Снежка увидела, что вновь хороша собой — брови соболиные, глаза — синь небесная, губы — алый ягодный закат над горами. Оправила платье, отряхнула его от крошева цветного каменного, от осколков хрусталя подземной реки, и за ящеркой дальше бросилась, чтобы не отстать.
— Все, дальше ты не пройдешь! — перед узкой трещиной в горе ящерка остановила Снежку. — Лаз больно узкий. Жди здесь, никуда не уходи, если услышишь — трещит гора, значит, идет за тобой жених!
И осталась Снежка у яхонтовых елей ждать. Когда видела, что приходит Хозяин Золота, пряталась за переплетением кружевных ветвей. Иголки каменные кололись, но не сильно, а так, словно комарики жалили.
А дух горный летал, скакал, прыгал по своему золотому царству, искал пропажу, ярился, но не мог найти Снежку.
Не простое, видать, место ей ящерка указала. Чародейство какое-то будто незримую завесу накинуло на невесту Морозко, спрятало от злых глаз Хозяина Золота, и даже когда на расстояние локтя он однажды оказался, и то не углядел Снежку.
Она же в тот миг едва в яхонт не вросла, пытаясь со стволом каменной ели слиться. Задрожала вся, показалось, что сердце из груди выпрыгнет, так билось сильно.
— Где же ты, милая? — ласково увещевал старик, сафьяновыми сапожками яростно топча камень, превращая траву и хрупкие цветы в сверкающее крошево. И бросался горный дух слитками золота, и тряс деревья самоцветные, и ломал стволы — так, словно силы немереной был. Впрочем, кто его знает, духа-то, недаром он место такое создать смог — видать, все же не обделен он и мощью, и силушкой, и чарами.
Вихрем золотым носился старик, но бояться Снежка маленько перестала, когда поняла, что волшебная сила хранит ее.
Ждала терпеливо. Верила — придет Морозко.
И вот много ли времени прошло, мало ли, а раскрылась гора, затрещала страшно скала, и словно бы громовой раскат донесся до испуганной Снежки, когда в вихре белом явился перед ней Морозко. В шубе, опушенной белым мехом, в короне изо льда и искристых топазов, был он молод и хорош собой, век бы Снежка на жениха глядела, и то не насмотрелась бы. В руках Морозко — посох с крупным кристаллом в навершии — прозрачным, как слеза. Громыхнул он по скале золотой этим посохом, и по ней изморозь белыми змейками поползла, трава малахитовая инеем покрылась, и весь мир духа подгорного застонал от холода.
За спиной Морозко вьюга вилась, застилала поземкой след его, ветра северные выли, и бежали снежные волки во тьму, путь в мир явий указывая. Те самые стражи зимние, что сопровождали сани Снежки, когда отправилась она к своему жениху.
