Туманы Серенгети (ЛП) - Аттэр Лейла (книги серия книги читать бесплатно полностью txt) 📗

— Я слышала, что ты спас беременную мать и ребёнка во время нападения на торговый центр, — сказал я, пока Бахати и Гома разговаривали на другом конце стола. — Это невероятно.

— Неужели?

Я положила вилку и посмотрела на него.

— В чем твоя проблема? Каждый раз, когда я пытаюсь быть милой, ты бросаешь мне это назад в лицо. Каждый раз, когда я думаю, что у тебя есть другая сторона, ты снова становишься придурком.

— Это потому, что я придурок. Я придурок, который позволил дочери умереть. В этот день я был в торговом центре. Прямо там. И я остановился, чтобы сначала вывести парочку незнакомых людей. Я был слишком занят, спасая другие жизни.

— Ты когда-нибудь думал, что, возможно, они спасли твою жизнь?

— Ты думаешь, они меня спасли? — Джек засмеялся. Смехом, который был совершенно чужим. Этот смех был наполнен глубокой, темной иронией. Он когда-нибудь смеялся как нормальные люди? Действительно смеялся?

Он наклонился через стол так близко, что я смогла разглядеть золотые ободки вокруг его ледяных синих радужек. Они были цвета пересохшей травы в саванне, ожидающей дождя.

— В тысяче жизней я бы умер тысячей смертей, чтобы спасти ее. Снова и снова, и снова.

Я ему поверила. Каждому слову. Из-за того, как он это сказал.

У меня не было ответа, поэтому я наблюдала, как он встал, открыл холодильник и потянулся за бутылкой колы. Он поместил край крышки на барную стойку и ударил по нему ладонью. Отбросив крышку, он придвинул стул, запрокинул голову и осушил бутылку на одном дыхании.

«Какой странный человек, — подумала я. — Кофейный плантатор, который не пил кофе».

Большинство людей утопили бы свои печали в чём-то посильнее. Джек выбрал бутылку колы. Может быть, он хотел в полной мере осознавать, полностью чувствовать боль. Может быть, Джек Уордену нравилась эта боль, потому что он считал, что это было именно тем, что он заслужил.

— Ты решила, что будешь делать дальше? — спросила меня Гома.

Я переключила своё внимание с Джека на неё.

— Я надеялся, что вы знаете кого-то, кто мог бы доставить меня и Схоластику в Ванзу, с парой остановок по пути.

— Я знаю идеального человека для этой работы. Он сидит прямо за этим столом, и он это тоже знает, но он слишком поглощен собой, так что ему наплевать.

— Ты не теряла дочь, — прорычал Джек, не сводя глаз с тарелки.

— Нет, я не теряла, — ответил Гома. — Я потеряла единственного сына, твоего отца. И в том же самом несчастном случае я потеряла его жену, твою мать. Я потеряла своего мужа. И я потеряла Лили, правнучку. Это уже четыре поколения, которые я похоронила. А я всё ещё здесь. Ты думаешь, что от потери я не хотела пойти спать и никогда не проснуться? Всякий раз? Ты думаешь, что моё и твоё сердца такие разные? Это не так. Мне так же больно, как и тебе, Джек. Но я встаю, потому что ты всё ещё здесь. Ты остался один, и знаешь, что? Тебя достаточно. Ты — достаточная причина, чтобы держать меня на ногах. И меня убивает — видеть тебя таким, живым снаружи, но мертвым и глухим внутри. Ты слышишь меня? Это убивает меня.

Последовавшая за этим тишина была густой и тяжелой, как ком, застрявший у меня в горле. Я знала, что должна извиниться, но не могла двигаться. Бахати смотрел на свои руки, несомненно, чувствуя то же самое. Даже Схоластика, которая не поняла ни слова, напряжённо сидела на своём стуле.

Джек посмотрел на Гому и начал что-то говорить, но потом вместо этого повернулся ко мне.

— Мне жаль тебя разочаровывать, — он бросил салфетку на тарелку. — Я не могу тебе помочь. Я даже не смог помочь своему собственному ребенку. Я хочу, чтобы все просто оставили меня в покое!

Его стул упал на пол, когда он встал и вышел из комнаты.

Гома осталась сидеть и доедала свой завтрак. Когда она закончила, то вытерла хлебные крошки со стола, её кожа натянулась над полупрозрачными суставами.

— Стареть совсем не весело, — мягко сказала она. — Ты теряешь людей, которых любишь. Снова и снова. Некоторых отбирают у тебя. Некоторые уходят. А некоторых ты учишься отпускать.

Бахати, Схоластика и я молчали, когда она сидела, глядя в окно. Шторм с прошлой ночи рассеялся, явив великолепные голубые небеса.

— Куда теперь? — спросил Бахати, когда мы закончили.

— Назад, в Амошу, — сказала я. — У кого-нибудь в Nima House должна быть идея, что я могу сделать.

— Я возьму ключи, — сказала Гома. — Мой джип все еще блокирует машину Бахати. Встретимся снаружи у входа.

Я прибралась в своей комнате и оставила мууму Гомы сложенной в изножье кровати. Когда я вышла, Бахати уже ждал у своей машины.

— Готовы? — спросил он.

Я кивнула и слегка улыбнулась, но я понятия не имела, что собиралась делать.

— Жаль, что это не сработало, — сказал он.

— Я уверена, мы найдем другой путь

Я совсем не была уверена, но со Схоластикой в связке назад пути уже не было. Я скользнула в машину и закрыла дверь.

Гома надела шляпу на голову Сколастики.

— У нее нет пигмента, — сказала она. — Это делает ее чувствительной к солнцу. Возьми солнцезащитный крем, когда приедешь в Амошу.

— Хорошо, — пообещала я. — Спасибо за ваше гостеприимство.

— Не стоит благодарности. Kwaheri, Родел. Kwaheri, Схоластика. Прощайте (Прим. с суахили Kwaheri переводиться «до свидания»).

Женщина открыла дверь машины для Схоластики, чтобы та могла запрыгнуть, но Схоластика побежала к крыльцу. Там стоял Джек, протягивая ей забытый воздушный шар. Она подарила ему широкую улыбку, когда взяла шар, но он не заметил этого. Его взгляд был сосредоточен на шляпе, которая была на ней.

— Где она взяла это? — спросил он.

— Не сейчас, Джек, — Гома подошла к крыльцу. — Я нашла это в твоей машине.

— Лили была в ней. Когда мы вошли в торговый центр, она оставила её в машине.

— Это всего лишь шляпа, Джек. В ней нет части Лили. Она здесь, — Гома коснулся его сердца, — где она всегда будет.

— Это последнее, что у меня осталось от неё. Её солнцезащитная шляпа. Ты не имеешь права её отдавать.

— Я сделала ей эту шляпу. Я могу отдать её тому, кого выберу.

— Это не просто шляпа. Не для меня!

Они ходили туда-сюда, огрызаясь друг на друга.

Взгляд Сколастики метнулся от Джека к Гоме. Не понадобилось много времени, чтобы понять, о чем они спорят. Она сняла шляпу, медленно стянув её с головы. Какое-то мгновение она восхищалась большим ярким цветком в центре, который выглядел как небольшая вспышка солнечного света. Затем девочка сложила её пополам и протянула Джеку, щурясь на него своими странными молочно-голубыми глазами. Он остановился в середине фразы, глядя на нее. Она подтолкнула шляпу ближе, и когда он продолжал стоять там, жесткий и застывший, она положила её ему на ладонь и сжала его пальцы вокруг ткани.

У меня в горле запершило, когда я увидела, как солнце опалило её оголенную голову. Где-то на уровне подсознания она стала моей подопечной, я несла за неё ответственность. Я увидела в ней нечто большее, чем ее необычный внешний вид; я увидела в ней маленькую девочку, которой она была.

Джек тоже что-то увидел, что-то, что заставило его схватить ее за руку, когда она повернулась, чтобы уйти. Он крепко сжал шляпу своей дочери и опустился на колени перед Схоластикой.

— Её звали Лили. Jina yake ilikuwa Лили, — сказал он (Прим. «Jina yake ilikuwa» с суахили пер. как — «её звали», «ее имя»).

— Лили? — спросила Схоластика.

Джек кивнул.

— Mtoto yangu. Ей нравились радуга и шоколад. Расплавленный шоколад. Видишь? — он указал на пятна и надел шляпу на голову Схоластике (Прим. «Mtoto yangu» с суахили пер. как — «моя дочь»). — Ей нравилось танцевать. И петь. И фотографировать, — он поправил шляпу так, чтобы подсолнух был расположен спереди. — Она умерла, — сказал он. — Alikufa (Прим. «Alikufa» с суахили — «уйти в мир иной», «уметь»).

— Pole, — ответила Схоластика (Прим. «pole» пер. с суахили — «сожалею»).