Сны Эйлиса (СИ) - "Сумеречный Эльф" (библиотека книг TXT) 📗
«Пожалуйста, спаси меня от этой боли! Заслони от ветра! Пожалуйста, Раджед!» — вздыхала нерешительная девочка ночами, загнанная в дальний угол сознания непоколебимой решительностью с лучами зари.
И так минули две недели, под удивленные возгласы изо дня в день:
— Ну, куда ты поедешь?
— Ты же его не знаешь! Переписка не в счет!
— Я его знаю семь лет.
И то ли Сумеречный все же постарался, то ли что-то переменилось в ней самой, но родители отступили под натиском совершенно безмятежного спокойствия дочери. Ни угрозы, ни предостережения, ни наставления уже не действовали на нее. К счастью, все верили в ее благоразумие. А выбор взрослый человек делает сам. Слишком долго она боялась, слишком долго пряталась в своей скорлупе. И вот перед ней встал выбор, странные слова Сумеречного, его обещание вернуться, если она не пожелает умирать. Но все эти голоса каменных статуй Эйлиса — живых людей — просили спасения. И если на Земле не удалось бы предотвратить ничьих страданий, то где-то там, по ту сторону портала, целый мир безмолвно подсказывал, что где-то существует ключ к его исцелению. Ценой ли жизни? Или все же нет? При мысли о своем решении по спине катился холодный пот, тело пронизывал нестерпимый озноб, который уже две недели мешал заснуть. Конечно, страж обещал вернуться, если она ошибалась. Но в поисках правды требовал смелости. А сердце… просило любви. Это чувство томительно затопило сознание, словно встав единственным заслоном пред хаосом исчезновения и окаменения.
— Только будь осторожна! Пожалуйста, солнышко! — вдруг сказала к концу второй недели мама, неожиданно расплакавшись, как будто почувствовала вещим сердцем, что не все сводится к странной прихоти и первой настоящей влюбленности.
Только тогда Софья вздрогнула, внезапно ее пронзила невыносимая боль осознания: она ведь не вернется. Она отказала Стражу, не позволила стереть себе память, а значит, выбора уже не оставалось. Это конец?
— Я позвоню, все будет хорошо, — лепетала она, надеясь в скором времени успокоить родителей. И саму себя. Она шла на заклание? Ради чужого мира? Нет, она возвращалась к человеку, который уже три раза спас ей жизнь, рискуя собой. Это дорого стоило, не каждый бы сумел, не каждый бы, рассыпаясь в сладких комплиментах в радости, без раздумий кинулся бы навстречу опасности в горе.
«Будь счастлива даже не со мной», — все прокручивались в голове его слова, а гулкие шаги рока обостряли восприятие, кидали вперед. Слишком мало времени для сомнений! Она и так семь лет прислушивалась к нему, оценивала и окончательно простила, когда он пожертвовал собой, разбив зеркало.
«Неужели после меня никого не останется? Неужели я рождена, только чтобы вылечить далекий мир? Неужели все только так и устроено? Кто-то губит миры, а кто-то жертвует собой для их спасения? Но ведь я не спаситель, я не сильная и не избранная», — судорожно всколыхнулись потаенные страхи, точно стайка испуганных птиц, крошечных разноцветных пичуг, что скрываются до времени, пока в небесах парят горделивые лебеди. Но отчего-то именно они разожгли тот огонь, что старательно скрывался под маской смирения пред неизбежностью.
Нет! Она возвращалась в Эйлис, не только ради мира. Она… возвращалась к Раджеду. Только этого по-настоящему хотело ее сердце! Не умереть. Нет-нет! О, как бы она желала жить! Вместе с ним, словно два обычных человека, словно нет никаких взывающих к ней больных самоцветов, заточенных в самих себе, словно не шепчет тоскливую песню жемчуг, словно не плачет в прощальных объятьях мама…
Но случаются ли чудеса в этой огромной Вселенной? Или все так и катится с начала времен по предустановленным жестким законам?
Все выстроилось слишком точно и непроизвольно. Сами собой исчезли в маленькой сумке ненастоящие билеты, сама по себе потеплела жемчужина, когда Софья осталась в одиночестве. Лишь Страж оградил ее от людских глаз, ведь больше никому не следовало взваливать на себя такое бремя.
Софья не подходила к зеркалу, лишь в полусне, близком к трансу, поднесла руку к оконному стеклу балкона, не вспоминая о своей прошлой неудаче. Странным образом оно обратилось в зеркало, ведущее через миры. Она шагнула через порог. В другой мир.
***
«Семь лет прошло, София! Семь лет я один в этой башне… Но что же… Уже навсегда», — в который раз вздыхал Раджед. В последнее время одиночество сделалось невыносимым, хоть он и отпустил любовь всей своей жизни. И правильно — не представать же перед ней изнанкой умирающего мира. Знать бы, что с ней все в порядке. Один раз она уже потеряла сознание, когда попыталась пробиться сквозь портал. Сумеречный утверждал, что с ней все в порядке. Но все ли? С тех пор портал вновь погас, исчезла четкая картинка желанной улицы. Лучше бы София все забыла, чтобы не мучилась таким же бесполезным ожиданием. Раджед скрашивал его игрой на альте, совершенствованием заклинаний, изучением томов — все, как обычно. Бессмысленно.
Нармо пару раз атаковал башню, пытался добраться до сокровищницы, но у него не получилось пробить защиту льората. Отныне они с Сарнибу и Инаи наладили общую сеть укреплений, протянувшуюся через море. В Эйлисе же наставали арктические холода. Пронизывающие воздушные потоки ударялись о голые камни, выбивали из них мелкую крошку, разносили тусклую серую пыль, которая навязчиво набивалась в легкие при каждом визите за пределы башни. А целью стало вновь «кладбище великанов».
Раджед часами сидел напротив Огиры, то ли стремился вымолить прощение, то ли примерялся, каково придется в скором времени ему самому. Поиски души мира с каждым днем казались все большей сказкой. Они все что-то упустили, уже безвозвратно.
— Огира, каково же тебе здесь? Плохо… И дочь твоя тоже окаменела, — Раджед оправдывался, осознав невольную жестокость своих слов: — А мне тоже скоро предстоит.
Он тоже медленно умирал вместе с миром. Последними эта участь постигла бы малахитового и его башню. Они еще протянули бы, может, сотню лет. Раджед же впадал в уныние, будущее виделось ему туманным и бессмысленным. Четыреста лет он прожил, но не оставил никакого следа, чтобы хоть кто-то вспоминал добрым словом.
Если бы еще существовал портал! Порой льор представлял, как уходит на Землю, как встречает где-то Софью на аллее парка под сенью дубов и тисов. Она не забыла — эта мысль спасала от окаменения, иначе он бы давно оброс чешуйками, как Аруга Иотил. Но что толку, если она помнила? Если им обоим еще многие годы предстояло мучиться от невозможности встречи? То горечь, то сомнения, то неверное ожидание чего-то невероятного смешивались в невыносимом тягостном предчувствии.
Виделась вновь черная тень, но отныне она нависала не над ним. И Раджед отдал бы все, чтобы развеять ее, отвести, пусть даже приняв на себя. И в начале земного лета она неуловимо шелохнулась, встрепенулась, раскидывая тающие сизые перья. Что-то изменилось, что-то неуловимо сместилось во всем.
Это случилось ранним вечером, когда белесое солнце опускалось в далекий океан, кромка которого виднелась с вершины башни. Льор находился в саду, где истлевали унынием желтые розы утраченного счастья. Все в родовой твердыне постепенно исчезало и таяло, мерк янтарь, крепла пустая порода на нижних ярусах. Однако в тот день все перевернулось для Раджеда, все переломилось в то мгновение, когда из тронного зала повеяло до боли знакомой магией, пронзавшей острой сладостью. И вместе с ней доносился аромат подснежников и терпких лилий.
