Заклинательница бури (СИ) - Вольная Мира (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .txt) 📗
А графа продолжало болтать в воздухе, как пылинку, глаза забивал снег, поднятый с земли. Скади бесился и сопротивлялся. Выл, пищал почти так же противно, как Крыс.
Настала моя очередь тихо ругаться.
Я поднялся на ноги: просто не мог сидеть на месте. Поднялся на ноги и фарун, захлопала крыльями Кахима.
Твою мать!
Только горгула угробить не хватало для полного счастья.
— Гринвельс, если не можешь, бросай это к упырской матери! — перекричал я завывания Скади.
— Замолчи! — проорал в ответ граф.
Он наконец-то замер, снова расправил смятые крылья, казалось, он стоит на ногах в воздухе увереннее, чем делал это еще несколько лучей назад на земле.
— Говори со мной! — разносится его приказ над берегом. — Отвечай мне!
И воет ветер яростнее и громче, почти невозможно, почти больно. Так, что хочется заткнуть уши. У горгула из носа течет кровь.
— Отвечай! — рявкает он, и я все-таки закрываю уши руками, Хима прячет голову под крылом, дурной фарун радостно визжит. Скади воет слишком высоко, невыносимо высоко, эти звуки режут, как нож, как острое тонкое лезвие, проходят сквозь все тело.
У Сиорского-старшего кровь идет из ушей.
— Гринвельс?
— Заткнись, Гротери!
Я покорно замолкаю. Ладно, тут я сделал все, что смог. Не виноват я в том, что граф — упрямый баран.
— Дальше! — снова приказывает мужчина. Его рубашка и камзол изодраны и изорваны на мелкие лоскуты, кровь оставляет на белом снегу багровые, темные следы. Меня почти сшибает с ног очередным порывом ветра.
— Он тебе еще нужен или мне отпускать?
— Два вдоха, — прокричал я, восстанавливая клетку.
А уже через три вдоха помятый, измотанный и очень уставший Сиорский камнем рухнул на землю. Почти в последний миг каким-то чудом мне удалось смягчить его падение и намести сугроб.
— Крыс, — мотнул я головой в сторону беспамятного Сиорского. Упрямому засранцу повторять в этот раз дважды не пришлось. Он покорно подошел к графу, опередив меня и лег рядом с ним.
Гринвельс выглядел ужасно, на теле явственно проступали огромные царапины и красные широкие полосы, через несколько оборотов грозящие превратиться в отвратительные синяки, все что осталось от рубашки и камзола было в крови. Горгул был настолько слаб, что даже не смог убрать крылья, и сейчас они напоминали похоронный серый саван, почти полностью скрывающий от меня идиота-графа.
— Старый кретин, — ворчал, стараясь осторожно перевернуть почти труп на спину.
Зрелище спереди тоже не радовало. Кровь только-только начала сворачиваться, и его лицо походило на неудачную маску уличного актера, всю в подтеках и дырах.
— Грин, что сказал Скади, где Софи?
Потрескавшиеся, искусанные губы разомкнулись на миг, из горла графа послышалось хрипение, толи стон, толи хрип, так и не сумевший превратиться в крик. Сиорский-старший попытался что-то сказать, но кроме едва слышного хрипения нельзя было ничего разобрать.
— Грин, я не… — он не дал договорить, схватил меня за руку и кисть пронзила боль, а Гринвельс потерял сознание.
Я отогнул рукав рубашки и разглядел поверх инея тусклый и слабый маячок. Опять выругался.
Идиот. Старый идиот!
Собственный пространственный мешок меня мало чем порадовал — из одежды там нашелся только охотничий плащ и всего два накопителя.
Я вытер горгулу лицо снегом, активировал накопители и дождавшись, пока исчезнут его крылья завернул в плащ.
— Хима, я понимаю, ты еще зла на меня, но… ты знаешь, как я отношусь к Софи, — полярница сделала такой вид, будто не понимает, что я имею в виду. Удивленное выражение на совиной морде смотрелось дико: огромные золотистые глаза, стали еще больше, полураскрытый клюв выражал всю степень «непонимания». — Прекрати претворяться, — решил не затягивать с глупыми играми. — Мне нужна твоя помощь. Сиорский умрет без нормального лечения, он слишком истощен, а накопителей хватит только на то, чтобы помочь ему дышать еще несколько оборотов.
Портал я открыть не могу — в столице сейчас очередная магнитная буря. Доставь его в замок, Хима.
Птица склонила белую голову набок, моргнула, щелкнула клювом.
— Не заставляй меня, заставлять тебя, — усталость, послышавшаяся в голосе, удивила меня почти также, как и полярницу. — К тому же Софи действительно расстроится.
Не знаю, что конкретно возымело действие на упрямицу, хотя и сильно подозреваю, что это не мои слова про «заставлять», но она все-таки подошла и позволила взвалить себе на спину все еще бесчувственного Гринвельса, спокойно терпела, пока я старалась закрепить его мужика в седле так, чтобы он не свалился, и поднялась в воздух.
— Хима, он очень слаб, будь осторожна! — прокричал я вдогонку. Кричал скорее для собственного успокоения, Хима — это не Крыс. Она хоть и упрямая, но все-таки почти копия своей хозяйки. Это вселяло некоторую надежу.
Я достал зеркало и связался сначала с Лукасом потом с Сабриной. Во второй раз рука дрогнула — еще суман назад я бы поручил заботы о Гринвельсе Софи. Все-таки старая-мудрая-сова была права: я слишком недооценивал Заклинательницу, взвалил на нее то, чем она совершенно не должна была заниматься.
И это бесило. Бесило осознание собственного идиотизма.
Спасибо Сабрине, герцогиня открыла мне глаза.
После разговора с ней, залез на Крыса и приказал тому подняться в воздух. Остался последний шаг. Последний кровавый шаг. Очень кровавый.
Все старые заклинания, практически любая древняя магия завязана на крови.
Наверняка я не знал, но сильно подозревал, что на заре зарождения и становления мира, магия была еще слишком слаба, расы, населяющие его, были еще слабее, а поэтому… Ну что может быть сильнее крови? До сих пор половина контрактов заключается на крови.
Да и как-то сомневался я, что предки так уж сильно любили вскрывать себе вены — слишком странный фетиш даже для Мирота.
Фарун еще пару раз взмахнул крыльями и завис прямо над центром плетения.
Линии пульсировали подобно венам, напитанные моей магией, ждали последних штрихов, растекались и разливались по земле, словно впивались в нее, топорщились ледяные иглы, сверкая на солнце, искрился холодом снег.
Я бросил в центр маячок. Мне не надо было даже закрывать глаза, чтобы увидеть перед собой Софи. Такую разную. То танцующую обнаженной в свете луны, то суровую и гордую, «ледяную стерву», как именовала ее большая часть придворных, знати и советников. Я знал ее мягкую и нежную, как с Химой. Смущенную в ванной с бритвой в руках, любопытную, когда мы готовили торт, свободную и прекрасную — пока единственная наша ночь, упрямую — к вопросу о моей спине, сильную и решительную — наказание для маленькой принцессы дроу.
