Тайна деторождения: практика и теория (СИ) - Саринова Елена (книги полностью .txt) 📗
— Да, конечно, — удивленно посмотрел он на меня. — Конечно. И… вы позволите вас пригласить остаться со мной на празднование Нового года?
Моя ж ты мать! А я про него совсем позабыла!
— Благодарю вас, Ваша светлость, но у меня до этого праздника еще есть дела, — и резко встав со стула, подорвала вслед за собой князя…
«Ваша светлость, владение данной информацией не входит в мои должностные полномочия»… Пафосно сказано, агент Вешковская. Тем более, если учесть, что «данную информацию» вы накануне получили от дочери Его светлости:
— Он меня мучил, — заломив руки, выдохнула призрачная Малинка.
— Это — понятно, — согласно кивнула я.
— Вряд ли тебе, магиня, такое понятно. Полное повиновение. Будто ты не живешь, а лишь плывешь в глубокой огненной реке, где берегов нет. А потом…
— Что «потом»?
— Потом он приказал мне принести ему это. Этот конверт. Но, — вдруг, вскинула девушка глаза. — я решила прежде заставить его поклясться, что он за то меня освободит. Раз и навсегда. И спрятала конверт в горшке, полив сверху Святой водой.
— Ага… А он больше не появился?
— Нет, — мотнул головой призрак. — Не пришел. А про те письма я сама вскоре напрочь забыла.
— Те письма?
— Ну да. Там лежат письма от какой-то знатной ладменской дамы к моему отцу. Я ее видела однажды, когда мы с ним по дороге в Чидалию заезжали в Куполград. И, думаю, у них был роман. А месяц назад она стала требовать вернуть их. Для отца это — дело чести.
— И поэтому ты вернулась…
Вот значит, как? Обычная любовная переписка. Хотя, если учесть значимость обоих адресатов… Береднянский князь Драгомир Светич и ладменская баронесса Пион. Тогда еще — вполне свободная дама, обремененная лишь самую малость… близкой связью с Его Величеством, Василием Вторым. А сейчас, вот уж месяц как законная невеста вассального правителя, графа Курубы. Хотя, сия информация — уже «детали перед отъездом» от моего начальника…
И зачем баронессе срочно понадобились назад свои письма?.. И зачем эти письма срочно понадобились семь лет назад здешнему инкубу?.. Да нет… Хотя… Политика, чтоб ее…
— Ух, ты, Спас!
Мой подвал, нацеленный другим концом на дверь номера в «Радушном очаге», чуть не завершился весьма неожиданно — мечом в лоб. Мужчина, прокрутив оный в воздухе, сунул обратно в ножны:
— Здрава будь. Как оно?
— Нормально. А ты с утра пораньше упражняешься в коридоре?
— Угу… Значит, закончила? — вытер Спас рукавом пот. — И мы теперь можем…
— Спас, у меня к тебе просьба. Личная.
Мужчина усмехнулся:
— И какая?
— Мне нужно в Стожки. Это отсюда всего в трех с небольшим верстах.
— А что там, в тех Стожках?
— Там ответ на вопрос. Очень важный. И если ты согласишься махнуть до них со мной, я по дороге расскажу… Спас?.. Хотя, я могу и…
— Ладно, — кивнул башенник. — Когда выдвигаемся?
— Дай мне два часа на помывку и восстановление запаса. Это…
— Я помню, Агата. Не первый год с тобой знакомы, — и, круто развернувшись, запрыгал по лестнице вниз…
На рассвете тридцать первого декабря хлопьями повалил снег. Вмиг исчезли из видимости и высокие дорожные обочины, и притихший за ними лес. Да и сами мы со Спасом превратились в два сугроба на лошадиных, переступающих по дороге ногах. Одна радость — мороз сразу спал.
Однако вывернув из-за последних берез, разглядеть ее я все же сумела — деревню Стожки. Очень схожую сейчас с Вариной игрушкой — шариком. Сказка, да и только. Причем, новогодняя.
— Ага… Погост возле оврага я вижу. Дом Стэнки… правее развалин… вижу. Кстати, ты не знаешь, чьих именно развалин?
Спас, смахивающий с тулупа налипший снег, прищурился туда же, в низинную даль:
— А Бог его… Вроде как, семья там жила. Не то графья приезжие, не то князья местные. У них на погосте склеп есть семейный. Вот это я знаю — четыре года назад упыря вокруг него гоняли с Ильей.
— Понятно, — протянула я. Вряд ли «князья», конечно — уж больно плотная их численность получается на квадратную версту. Да это так — из чистого любопытства был вопрос. А, если по существу. — Спас, я личину наброшу. А то меня здесь узнать могут. Так что не шарахайся. И зовут меня теперь…
— Хе-х. Пашута, — с прищуром обозрел меня Спас — значит, и это помнит. — «Оригинал» в гробу не перевернется?
— Не должен, — оскалилась я. — Ну что, до дома Стэнки сначала? — и, сжав шенкеля, дернула свой «сугроб» за поводья.
Внизу избы, утонувшие в снегу, выглядели гораздо выше, не смотря на свои «пышные юбки», а окраинная улица, удивив своей предпраздничной пустотой и тишиной, вскоре круто взяла влево. И повела вдоль внешней изгороди к нужной нам цели. Ну, почти до нее. Потому что в самом конце пришлось пробираться сквозь снег…
Все-таки странное отношение у местных к нужным им людям. В который раз убеждаюсь. Захворали — бегут к травнице: «Пожалуйста, помоги». В глазах — мольба. В кармане — кукиш. А случилась с ней самой беда: «Знать не знаю, как ей там жилось. Я с ней в церкви рядом не стоял», «Да у нее мужиков этих было, как лебеды в огороде. Мож, кого лишнего и до этого прибрала», — «А? Чаво? Да я — не тутошний, так что, отступитесь».
— Да-а. Поработали на славу.
— Ага, — поправив шапку, и я обозрела разобранную наполовину крышу когда-то красивого светлого дома, черные дыры вместо оконных рам и одинокие поперечины вместо забора палисадника. — Попользовали Стэнку до самого конца. Хотя, нет — крыльцо уцелело.
— Еще бы, — зло хмыкнул Спас, сползая с седла. — Под ним же ведьмин оберег зарыт, охрана дома. Вдруг, чиреи на носах повыскакивают? — я с удивлением глянула на Божьего воина. Потом тоже ухнула со своего прямиком в снег, утонув в нем до колен. — Руку давай, Агата. Тфу ты, Пашута.
— Даю!
Через две минуты мы уже были внутри дома. В отличие от фасада, на удивленье, не тронутого. Толи причуды воспитания не позволили и сюда влезть, толи (если верить Спасу) инстинкт самосохраненья, но здесь даже половики на полу уцелели. А вялый ветер качал потемневшие вышитые занавески, щедро пуская хлопья вовнутрь. На рассохшемся комоде — глиняный горшок с букетом из высоких сухих стеблей. Что там было? Пижма. Ею тогда густо несло. На лавке у стены — детская деревянная люлька, теперь занесенная снегом. Готовилась к появлению дочки. Для нее и недошитая распашонка, торчащая из корзины с клубками… Моя ж ты мать…
— Ты чего?
— Уф-ф, — громко выдохнула, сглотнув. Загоняя обратно подступивший ком злости. — Ничего… Та-ак. Надо работать, — и сдернула с рук перчатки, сунув их за край тулупа. — Надо работать… Где он тогда лежал со своим колом в груди?.. Ага, точно, здесь.
Спас, вздохнув, вышел из дома в сени. И чем-то там брякал потом, ругаясь, тоже, невесть на кого. Я была занята, чтоб уточнять, сосредоточенно изучая пространство. А через час, наконец, застыла. Полностью ошарашенная результатом. Но, осознать его мне помешал вернувшийся Спас. Потому что вернулся не один:
— Пашута, тут к тебе… пришли. Хе-х, гости.
Щуплый мужичок, сдернув ушанку с седой лохматой головы, сначала огляделся по сторонам. И лишь после, мимо Спаса, переступил высокий порог:
— Здравствуй, дЕвица. А я тута мимо проходил, гляжу… — и для наглядности сосредоточился на мне, видно, на предмет ведьминского чирея.
— Ну, здрасьте, — в ответ прищурилась я.
Мужичок оживился:
— Ага. А вы по делу в этой избе или тоже — по пути?
— По делу, — гаркнул Спас так, что любознат вздрогнул. — Это — племянница вашей бывшей травницы. Зовут Пашута. Наводила в Крылатой башне справки про родню, ей и поведали о случившемся. А я ее сопровождаю от монастыря.
— Кхе-кхе. Да неужто? — и скосился на два «опознавательных» меча башенника. Ну, теперь дело пойдет. — О-о, — в подтвержденье, уважительно протянул мужик. — Раз так, то… А чего вы, миллюди, хотели? Сгребли да увели Стэнку. Уж семь годочков, как. А травница хорошая была. Мне зубы лечила и бабке моей ноги… Или наоборот?.. Да не помню. Говорю ж, хорошая была — все излечила.
