Принцесса для императора (СИ) - Замосковная Анна (книги онлайн полностью txt) 📗
ГЛАВА 10. Свадьба Если бы кто-нибудь спросил, что я чувствую, честным ответом было бы — неловкость. Это же относится к моей семье. У мамы до сих пор не просохли волосы, она явно чувствует себя неуютно в расшитом золотом платье и поминутно косится в угол, где сидит Император. Мне тоже хочется посмотреть туда, но сдерживаюсь. Сижу, точно статуя, придавленная тяжестью золотых украшений. Белая ткань просторного платья, перехваченного на бёдрах поясом с драгоценными камнями, так тонка, что я чувствую себя голой. Фриде невероятно идёт серебряная витая диадема и шёлковый наряд, сверкающие ожерелья и браслеты, но она страшно бледна, и сжимающие мою руку пальцы холодны. Огромная комната, в которой мы сидим, больше нашего дома, а мебели, ваз, подушек ковров и драпировок хватило бы, чтобы обеспечить нашу семью пропитанием на много лет вперёд. В переносном очаге беззвучно горит огонь, распространяя тягучий запах курений. С улицы несутся крики, музыка. Выкуп заплачен, и я больше не принадлежу семье, всё остальное — формальность. Отец и принц Сигвальд с гостями приносят жертвы богам, скоро они придут за мной, отец отдаст меня мужу, тот введёт меня во дворец, дальше пир — и брачная ночь. Украдкой кошусь в угол. Император задумчиво смотрит в окно, поглаживает львиную голову на плече. У Императора красивый профиль, пальцы двигаются, точно перебирают струны. Чёрные вьющиеся волосы густы, как грива льва на алом плаще. Под свободной рубашкой проступают мощные мышцы, но талия тонкая. Император делает движение головой, будто хочет взглянуть в нашу сторону, но останавливается. За всё утро он ни разу не взглянул на меня, и я… просто не могу понять: он дважды намеревался мной овладеть, но теперь почему-то отдаёт сыну, хотя сам не женат. Стоит подумать об этом — как в груди закипает злость, к щекам приливает кровь. Почему теперь, когда я оказалась ему ровней, он потерял ко мне интерес? Разве я стала хуже только потому, что рождена от короля? Опускаю взгляд на свои стиснутые кулаки. Фрида поглаживает их, безмолвно предлагая разжать. Разжимаю. Короткие ногти одинаково обточены, кожа после притирок и масел нежная, как у младенца. Мои руки выглядят руками принцессы. У Фриды тоже. Она неотличима от благородной девушки и, кажется, напрочь забыла ужасы побега и нападения. В её ясных голубых глазах и беспокойство, и радость, и неловкость. Нечитаемая смесь чувств. Страшно колотится в груди сердце. Заламывая руки, мама подходит к очагу и проверяет факел. Её не успели толком привести в порядок, кожа у неё обветренная, грубая, сгоревшая на солнце, ломкие светлые волосы тронуты сединой. Теперь я знаю, как всё произошло: она и королева познакомились на постоялом дворе, королева умирала от лихорадки и попросила первую проявившую доброту женщину позаботиться о своей дочке. Я была так истощена, что мама поверила, будто я на два года младше, и списала мне ещё несколько месяцев, чтобы со дня её свадьбы с отцом до моего дня рождения прошёл положенный приличиями срок. Они не знали, кто я, знали мою мать несколько часов, но взяли меня и воспитали, как родную. И я рада, что им не придётся теперь работать, не возникнет больше надобность отдавать кого-нибудь из семьи в долговое рабство. Возгласы и музыка усиливаются. Я задыхаюсь, у мамы дрожат руки, а глаза Фриды блестят от слёз. Взяв со столика диадему королевского рода, Император надвигается на меня. Его сияющий взгляд обжигает, ноги немеют, я просто не могу вдохнуть, сердце бьётся слишком часто. Очень медленно Император опускает на мою голову диадему и жмурится от света камня. Не могу поверить, что камень сияет из-за меня. Император отступает. За дверями гремят шаги, звенит смех. На глаза наворачиваются слёзы: я не хочу ничего этого. Страшно. Подскочив, прячусь за Императором, впиваюсь в горячую львиную шерсть, она пахнет корицей, как сам Император. Больше всего на свете хочу спрятаться под этот огромный плащ. — Мун! — охает Мама. Двери распахиваются. Смех оглушительно гремит. Фрида тянет меня за руку: — Она здесь. Гости затягивают песню, но сердце стучит так громко, что я не разбираю слов. Всё сливается: звуки, лица, ощущения. Из размазанных пятен выныривает испуганное лицо отца, мозолистые крупные пальцы стискивают мою ладонь и тяну, тянут. В моей груди камень — не даёт дышать, тянет вниз. Хочется закрыть глаза. — Отдаю в вашу власть, — почтительный голос отца. — Принимаю в мой дом, — нервный голос принца. Ладонь Императора лёгким прикосновением сжигает меня и толкает в объятия принца. Он укутывает меня своим плащом и ведёт сквозь поющую, танцующую толпу. Несколько раз спотыкаюсь, но принц и кто-то ещё придерживают меня. Два белых коня бьют копытами, раскачивая украшенную цветами и лентами колесницу. Мама так дрожит, что едва не роняет факел. Я впиваюсь в руку Фриды, увлекая её за собой в колесницу. Стоило взять отца, но только сестра может меня понять: она знает, каково это, когда тебя выдают замуж по расчёту. Я прижимаюсь к ней крепко-крепко, так что принцу приходится обнять нас обеих. Он невозмутимо правит колесницей. Сквозь чёрные блестящие пряди Фриды вижу маму с факелом, по её щекам текут слёзы. Вижу Императора, идущего в шаге от нас, бросающего на толпу настороженные изучающие взгляды. Фероуз сбоку от него накручивает украшенную золотом бороду на палец и пронзительно взглядывает на меня. Вижу весёлых, предвкушающих пир людей. И хмурую Октазию. Голоса сотен людей и музыка напоминают рёв моря. Кажется, я упаду в обморок. Хорошо, что жених по традиции вносит невесту в дом: я бы споткнулась и упала. Прошедшая вперёд мама уже развела очаг, придворные и слуги на входе обсыпали нас целым водопадом фиников, орехов и монет — мы бы питались на это месяца два. Фрукты, орехи и монеты хрустят под ногами принца и следующего по пятам Императора, но эти звуки тонут в возобновившейся мелодии. Точно во сне я смотрю, как мою сжатую в руке принца ладонь обвивают белой лентой, как лента сменяется браслетами, а затем мир отгораживают от меня тончайшей вуалью. Меня усаживают за отдельный стол. С одной стороны — мама, с другой — Фрида. На вопросы их и молоденьких аристократок не отвечаю, и меня оставляют в покое: сидеть, ждать своей участи и краснеть от шуток и песен, доносящихся с большого пиршественного стола, замирать от пожеланий изысканнейших наслаждений и плодовитости. Ткань тонка, но я не могу разглядеть выражение лица принца Сигвальда. Он тоже шутит, смеётся, смотрит в мою сторону и время от времени поднимает кубки за моё здоровье. Сигвальд хорош, его звонкий голос полон предвкушения, но я не могу воспринимать его мужем, я в это не верю. Может, во время первой брачной ночи всё изменится… Снова краснею. Наконец слово берёт Император, от звука его мощного голоса сердце замирает, а по телу проходит дрожь.
***
Ночь расправила крылья над белым дворцом, но празднование продолжается в свете цветных огней. Гости прибывают, и слуги с завидным упорством вытаскивают угощения и вино. С балкона третьего этажа двор и люди, прилегающие части сада видны, как на ладони. Я, скучающий хозяин, смотрю на веселье гостей и работу обитателей дворца — всё просто идеально, особенно если учесть, в сколь краткий срок организовали свадьбу. Семья Мун держится в стороне. Вспоминаю своё первое появление при дворе: я был куда искушённее их, самоувереннее, но тоже чувствовал себя неловко. Среди гостей начинается движение, ропот, музыка меняется. Встав, опираюсь на перила и выглядываю вниз: Сигвальд уводит Мун во дворец. Она кажется маленькой, хрупкой и будто пытается убежать от развязных напутствий. Уверен, под покрывалом она краснеет. Сигвальд по-хозяйски держит её за талию, но мне кажется, что как-то не так: недостаточно крепко, недостаточно страстно. Не нравится, как он кивает в ответ на пожелания. Они скрываются под крышей портика, и я присаживаюсь на выдвинутую к перилам софу. Мысленно отсчитываю время: они должны пройти холл, уже должны подняться по лестнице, по коридору. Войти в их общую спальню. Зажмурившись, откидываюсь на подушки. Непривычный ужас охватывает меня, разливается по мышцам, колет кончики пальцев. Я не чувствую знак проклятья на своей спине, но я знаю, что он там, знаю, что у меня только месяц. Если повезёт, печать уменьшится к утру, а если нет? Стиснув зубы, заставляю себя остаться на софе: я подробно переговорил с Сигвальдом перед тем, как уехать с Мун в её временный дом, и он обещал прочитать раздел о девственницах в трактате любви, который я ему передал. И совершенно точно мне не стоит сейчас ошиваться под их дверью или подглядывать, чтобы убедиться, что всё идёт гладко. Я должен доверять Сигвальду. Он уже мужчина. Это его жена. — Устал? — спрашивает Фероуз на нашем родном языке. Улыбаюсь, вспоминая дом, запах раскалённого песка и свежесть оазисов, пёстрые одежды и многоголосые базары. — Надоел шум. И гости. — Открыв глаза, махаю в сторону двора. — Здешние жители не умеют просто веселиться: каждые пять минут кому-нибудь непременно надо о чём-нибудь попросить. Праздник проводится, чтобы почтить богов, обозначить переход молодых в новую жизнь и повеселиться, а они считают, что для того, чтобы выпросить земли, снижения налогов или пристроить родственника в тёплое местечко. Фероуз пристально смотрит на меня. Сажусь и жестом предлагаю устроиться рядом. Он опускается в изножье и обращает задумчивый взгляд на небо: — Я так рад, что мы нашли её. Не представляю мир без тебя. — Ещё рано радоваться. — О, ты вроде был уверен в Сигвальде. — Он мальчишка, — хочу провести по волосам, но пальцы натыкаются на треклятую корону. — Я всё ему объяснил, но вдруг… он сделает что-нибудь не так? — Она не первая его женщина, — усмехается Фероуз. — Справится. — Почему создатели проклятья не ограничились просто заключением брака? — Скажи спасибо, что они не замкнули в условие рождение совместного потомства: тогда бы мы точно не успели. — Всё это так глупо. — Ну почему? Загоряне народ воинственный, не исключено, что они вырезали бы друг друга, если бы проклятия не вынуждали их скреплять узы взаимным чувством. Это надёжнее брака и надёжнее общих детей, это позволяет сохранить баланс… и просто приятно. — Когда это растёт не на твоей спине. — Ну разумеется… Зато теперь у твоих врагов нет причин именовать тебя узурпатором, совсем не имеющим прав на это королевство. — Хотя бы у Сигвальда таких проблем не будет. Ему это весьма пригодиться, — вздыхаю. — Но он вряд ли удержит южные земли. — Возможно, мальчик перестанет витать в облаках. — В голосе Фероуза нет уверенности, и я его понимаю. Внизу прокатывается волна смеха, перегибаюсь через перила: паяцы разыгрывают сценки. Вновь разворачиваюсь к Фероузу и замечаю, что он едва сдерживает зевок. Совсем старик, не осталось ни одного чёрного, как смоль, волоса. — Даже не верится, что мой сын женится, — как никогда чувствую свои года. — Сколько раз думал, что не увижу, как мои дети вступят во взрослую жизнь, сколько раз считал, что ни один мой ребёнок не доживёт до такого возраста, и вот… как-то странно. — Слишком грустные мысли для свадьбы, дорогой друг, — наклонившись, Фероуз хлопает меня по плечу. — Ладно мне, но тебе ещё рано жаловаться на возраст. — Я не жалуюсь, просто не верится. Кажется, только вчера моим домом была пустыня, а сейчас я правитель центра мира. Могли ли мы предположить такое тридцать лет назад? — Уж кто-кто, а я всегда верил, что тебя ждёт блестящее будущее. — Фероуз стискивает пальцы на моём плече. Оттолкнувшись, поднимается. — Пожалуй, я просплюсь хорошенько, завтра нам утрясать с казначеем последствия внезапных расходов… Восемнадцать мер золота! Будь Сигвальд моим сыном, я бы выпорол его за расточительность. — Я был близок к этому. Зато её семья теперь имеет средства на комфортное проживание в столице и соответствующее новому статусу содержание дома. Улыбаясь, провожаю взглядом Фероуза, ворчащего о расточительных юнцах. Но когда он скрывается за дверями, становится невыносимо грустно. Откидываюсь на подушки и закрываю глаза. На веках, точно в театре теней, бесконечное представление с Мун в главной роли: она испуганная, смущённая, недоумевающая, растерянная, прячущаяся за мной от толпы, обнимающая сестру, скрытая вуалью, уходящая с Сигвальдом на брачное ложе…
