Реквием - Оливер Лорен (читать книги полностью .TXT) 📗
Теперь я понимаю, что она говорит об Алексе. У меня сдавливает горло, но я не желаю, чтобы Рэйвен видела меня плачущей. Я никогда больше не стану плакать из-за Алекса.
Рэйвен снова трогается с места.
— Идем! — окликает она меня через плечо. — Тебе еще помогать Джулиану собирать палатки.
Я оглядываюсь. Джулиан уже разобрал половину палаток. Сейчас он как раз обвалил еще одну, и она съежилась, словно гриб, растущий внутрь.
—У него там все в порядке, — говорю я. — Я ему не нужна. И делаю шаг следом за Рэйвен.
— Уж поверь мне, — Рэйвен разворачивается, и от резкого движения ее волосы взлетают крылом, — ты ему нужна.
Мгновение мы стоим на месте, глядя друг на друга. В глазах Рэйвен что-то вспыхивает, какое-то выражение, не до конца понятное мне. Возможно, предостерегающее.
Потом на губах Рэйвен появляется улыбка.
— Я командую, — говорит она. — Ты должна меня слушаться.
Так что я разворачиваюсь и иду вниз по склону, к лагерю, к Джулиану, которому я нужна.
Хана
Тем утром, проснувшись, я на мгновение чувствую себя сбитой с толку: комнату заливает яркий солнечный свет. Должно быть, я забыла задернуть шторы.
Я сажусь, сбрасывая одеяла в изножье кровати. За окном кричат чайки, а когда я встаю, то вижу, как солнце окрашивает траву в ярко-зеленый цвет.
На столе я обнаруживаю одну из тех немногих вещей, которые я потрудилась распаковать: «После исцеления», толстое наставление, которое мне вручили после процедуры и которое, согласно предисловию, «содержит ответы на самые распространенные — и редкие! — вопросы, касающиеся процедуры и ее последствий».
Я быстро нахожу главу о снах, просматриваю несколько страниц. На них подробно, с нудными специальными терминами, описывается побочный результат процедуры — сон без сновидений. Затем я натыкаюсь на предложение, от которого мне хочется прижать книгу к груди: «Как мы постоянно подчеркиваем, все люди разные, и хотя процедура минимизирует различия в темпераменте и особенностях характера, она неизбежно воздействует на всех по-разному. Примерно пять процентов исцеленных сообщают, что продолжают видеть сны».
Пять процентов. Не так уж много, но, все же, и не аномалия.
Давно уже я так хорошо себя не чувствовала. Я закрыла книгу и приняла внезапное решение.
Сегодня я съезжу на велосипеде к дому Лины.
Я уже много месяцев не бывала рядом с ее домом в Камберленде. Это станет данью нашей прежней дружбе и способом избавиться от скверного ощущения, преследующего меня с тех пор, как я увидела Дженни. Лина, конечно, не устояла перед болезнью, но, в конце концов, это отчасти было и моей виной.
Наверное, потому я и думаю о ней до сих пор. Исцеление подавило не все чувства, и вина продолжает искать выход.
Я проедусь к этому старому дому, увижу, что там все в порядке, и мне станет лучше. Вина требует прощения, а я не простила себя за свой вклад в преступление Лины. Мне приходит в голову идея прихватить с собой немного кофе. Тетя Лины, Кэрол, его любила.
А потом я вернусь к своей жизни.
Я наскоро умываюсь, натягиваю джинсы и любимую теплую кофту, мягкую после многих лет общения с сушилкой, и, не расчесываясь, скручиваю волосы в пучок. Лина всегда корчила рожи, когда я так подбирала волосы. «Нечестно! - говорила она. — Если я попытаюсь сделать так, у меня на голове окажется воронье гнездо!»
— Хана! Что-то случилось? — окликает меня из коридора мать. В ее приглушенном голосе звучит беспокойство.
— Да нет, ничего, — отзываюсь я. — А что такое?
Мать смотрит на меня с подозрением.
— Ты... ты что, поёшь?
Должно быть, я, сама того не осознавая, начала напевать себе под нос. Мне делается жарко от смущения.
— Я пыталась вспомнить слова одной песни, которую мне играл Фред, — быстро говорю я. — Но вспомнила совсем немного.
На лице матери отражается облегчение.
— Ее наверняка можно найти в ЛАММ, — советует она. Потом берет меня за подбородок и некоторое время критически изучает мое лицо. — Тебе хорошо спалось?
— Отлично, — отзываюсь я, высвобождаюсь из ее хватки и иду к лестнице.
Внизу папа расхаживает по кухне. Он уже одет для выхода на работу — осталось лишь повязать галстук. Стоит мне взглянуть на волосы отца, и я понимаю, что он смотрел новости. С прошлой осени, с тех самых пор, как правительство сделало первое заявление, подтверждающее существование зараженных, отец требует, чтобы новости были включены почти постоянно, даже когда мы уходим из дома. А когда он смотрит их, то запускает пятерню в волосы.
На экране женщина с оранжевым напомаженным ртом сообщает: «Сегодня утром возмущенные граждане осадили полицейский участок на Стейт-стрит, требуя сообщить, почему оказалось, что зараженные свободно расхаживают по улицам, распространяя свои угрозы...»
У стола на кухне сидит мистер Рот, наш сосед, и баюкает в ладонях кружку с кофе. Он уже делается неотъемлемой частью нашего дома.
— Доброе утро, Хана, — здоровается он, не отрывая взгляда от экрана.
— Привет, мистер Рот.
Несмотря на то, что Роты живут через дорогу от нас, а миссис Рот всегда рассказывает о новых нарядах, которые она купила своей старшей дочери, Виктории, я знаю, что они сейчас в затруднительном положении. Все их дети получили не особо хорошие пары — по большей части из-за скандальчика, связанного с Викторией: по слухам, ее заставили досрочно пройти процедуру, потому что поймали на улице после наступления комендантского часа. Карьера мистера Рота заглохла, и появились признаки денежных затруднений: Роты больше не пользуются своей машиной, хоть она и продолжает стоять, сверкая, за чугунными воротами, на подъездной дорожке. И свет они выключают рано — видимо, стараются экономить электричество. Похоже, мистер Рот так много времени проводит у нас потому, что сам больше не имеет работающего телевизора.
— Привет, па, — говорю я, проскальзывая мимо кухонного стола.
Он неразборчиво бурчит в ответ, скручивая очередную прядь волос. Дикторша продолжает: «Листовки были разбросаны по десятку различных мест. Их подсунули даже на детские площадки и в начальные школы».
На экране появляется запись репортажа - толпа протестующих на ступенях муниципалитета. На плакатах надписи: «ВЕРНИТЕ НАШИ УЛИЦЫ» и «АМЕРИКА БЕЗ ДЕЛИРИЯ». После убийства на прошлой неделе лидера АБД, Томаса Файнмена, эта организация получила бурную поддержку. Файнмена уже почитают как мученика, ему по всей стране ставят памятники.
— Почему никто ничего не предпринимает для нашей защиты? — говорит в микрофон какой-то мужчина. Ему приходится кричать, чтобы перекрыть гомон других протестующих. — Полиция должна охранять нас от этих сумасшедших! А в результате улицы кишат ими!
Я вспоминаю, какое волнение охватило меня ночью, когда я избавилась от листовки, как будто уничтожение означало, что ее никогда и не существовало. Но, конечно же, зараженные не метили лично в нас.
— Это возмутительно! — взрывается папа. Я всего лишь второй или третий раз в жизни слышу, как он повышает голос, а дара речи он решился всего однажды — когда назвали имена погибших во время нападения террористов и в этом списке оказалось имя Фрэнка Харгроува, отца Фреда. Мы тогда смотрели телевизор в рабочем кабинете, и внезапно отец развернулся и швырнул своим бокалом об стену. Это было настолько шокирующе, что мы с матерью лишь уставились на него в испуге. Я никогда не забуду слов отца, сказанных тем вечером: «Амор делирия невроза - это не болезнь любви. Это болезнь эгоизма», — На кой вообще существует это Министерство национальной безопасности, если...
В его монолог вклинивается мистер Рот:
— Рич, успокойся. Присядь. Ты расстроен.
— Конечно, я расстроен! Эти тараканы...
В кладовке аккуратными рядами выстроились коробки с нашими вещами и пакеты с кофе. Я сую пакет под мышку и сдвигаю остальные, чтобы щель была незаметна. Затем я хватаю кусок хлеба и мажу его арахисовым маслом, хотя новости чуть не отбили мне аппетит.