Сгорая в твоих объятиях (СИ) - Серина Гэлбрэйт (читать полные книги онлайн бесплатно TXT) 📗
– Ты только поэтому позвонила – наорать на меня? – в трубке послышался усталый вздох.
– Да!
– И всё?
– Всё.
– Уверена?
Он ведь не может прочитать на расстоянии её мысли, её эмоции, даже мимолётные, даже подавленные жестко? Не может же его солнечная, огненная сущность чувствовать снежную, томящуюся в тоске и ожидании?
– Да.
– Нет, – возразил Дэсмонд невозмутимо, словно и впрямь знал всё наверняка.
– Я уже говорила, ничего не получится, – повторила Эжени тише, спокойнее. – И ни цветы, ни увещевания моей мамы не изменят моего решения. Это моя жизнь и мой выбор и ни ты, ни кто-либо другой ничего не сможет с этим поделать.
Короткая пауза и грохот музыки. Вечеринка? Ночной клуб? Вечеринка в ночном клубе?
Какая разница?
– Какого решения? – уточнил Дэсмонд насторожённо.
– Поверь, так будет лучше для всех, – и огненная суть едва ли потянется, взбудоражит ту, которую ничто на этом свете уже не взволнует по-настоящему.
Кокетливое женское хихиканье, прозвучавшее вдруг в динамике, заставило поморщиться недовольно, а сущность ощетиниться ледяными колючками.
– Дэ-э-эс… ты ещё долго? – капризно вопросил незнакомый писклявый голосок. – Нам без тебя ску-учно-о…
Приглушённое буханьем клубной музыки шипение, возня, кажется, раздражённый шепот Дэсмонда.
– Я не вовремя? – спросила Эжени сухо.
– Не совсем… я на небольшом мероприятии и тут…
– Ну Дэ-эс… что ты злой такой? – не унималась неведомая девица и воображение услужливо рисовало разукрашенную блондинку с силиконовыми губами, надутыми обиженно, манерно.
– В просторечии зовется тусовкой. Клуб, музон, бухло и тёлки, – почти двухсотлетний реликт, князь, а всё туда же, ничему человеческому не чужд. – Что ж, не буду мешать, развлекайся, – и нажала на «завершить».
Положила телефон на обеденный стол и направилась в комнату. Работавшая за ноутбуком Алионор подняла голову от монитора, сняла наушники, посмотрела удивлённо.
– Что-то случилось?
– Да. И нет, – Эжени распахнула дверцу одного из отделений маленькой мебельной стенки, достала оттуда рюмку и початую бутылку коньяка. Поставила рюмку на край полки, налила до края и залпом выпила. Зажмурилась на секунду, чувствуя, как жидкость горьким лекарством обжигает горло. – Помнишь, мы всё недоумевали, почему Дэсмонд не предпринимает никаких решительных действий, предпочитая присылать веники и безделушки?
– Ну?
– Оказывается, он предпочёл обходной путь – через мою маму. Познакомился с ней, навешал лапши на уши, помог по дому, – где одна порция коньяка, там и вторая. Пятьдесят грамм, сто… двести – какая, к лешему, разница?
– Это мерзко, – заметила Алионор неодобрительно. – И сейчас не тот век на дворе, чтобы сначала за соизволением к родителям бежать, а уж потом к избраннице.
Чего она ждала? Что Дэсмонд всё бросит и станет целибат блюсти, пока непокорная, упрямая снежная полукровка ломаться изволит? Или, быть может, он и вовсе полагает, будто она цену себе набивает, нарочно недотрогу строит, дабы «золотая рыбка» предложила побольше, поуговаривала понастойчивее, пообещала сразу жениться?
– А с другой стороны, он правитель и, соответственно, политик в той или иной степени, – добавила подруга философски. – Семейные ценности во все времена благоприятно действовали на потенциальных избирателей.
Князь, да. А развлекается как самый обыкновенный представитель золотой молодёжи, за которого она и приняла его когда-то.
Опустошив ещё одну рюмку, Эжени поставила бутылку обратно, а тару отнесла на кухню. Ополоснула, сунула на посудницу, вышла в коридор и, скинув тапочки, влезла в сапоги.
– Али, я пойду прогуляюсь.
– Десятый час вечера, – Алионор выглянула в коридор. В глазах тревога, настороженность, но даже лучшей подруге Эжени не могла поведать всего, поделиться каждой неуверенной мыслью, двойственными своими чувствами.
Мучительно жить, разрываясь между желанием никогда больше не видеть Дэсмонда и стремлением набрать снова заветный номер и прошептать «да».
– Ничего, время детское, – Эжени надела практичный пуховик, обхлопала карманы, проверяя, на месте ли ключи. – А если кто попробует пристать – сильно пожалеет. Не жди меня и не сиди долго за ноутом.
Улица встретила холодом, пустынным двором и ласковым шепотом Зимы в сознании. Эжени застегнула пуховик, надела капюшон, пряча длинные волосы.
Маленький парк через дорогу от дома, где она работала. Скованная льдом речка, замёрзшая набережная, просевшие к концу зимы сугробы ломкой коркой. Пробирающийся под капюшон колючий ветер и зов, что становился громче, настойчивее с каждым шагом.
Пускай.
Разве не для того пришла она сюда?
Изгибающаяся лента набережной пустынна – холодный ветер-негодник разогнал всех любителей субботних вечерних прогулок по домам, в тепло и уют квартир. Фонари, освещавшие заледеневшую дорогу и чёрную балюстраду, перемигивались с огнями в окнах монолита новостройки, возвышавшейся на противоположном берегу. Эжени прошла немного по набережной, огляделась и перелезла через балюстраду. Спустилась по хрупавшему печально снегу, что покрывал короткий пологий склон, оканчивавшийся оковами жесткого бордюра, спрыгнула с его края на лед. Несколько шагов на середину реки, на простор, подальше от домов и стен, от людей и правил. Здесь ветер сильнее и новый порыв его сорвал с головы Эжени капюшон, принес рой снежинок, жалящих, словно осы.
Зов везде. Не только в сознании, но звучал в ушах шепотом вкрадчивым, ласковым. Уговаривал, повторял снова и снова, как хорошо будет в объятиях Зимы, какой доброй, любящей и милосердной госпожой станет богиня. Зима всё понимает, она сожалеет о том, на какую участь обрекли своих потомков Мороз и его смертная возлюбленная. Разве не должно было ему оставить всё как есть, отвергнуть помощь Весны, принять гибель возлюбленной и нерождённой дочери как наказание за свой проступок, за свою неверность? Они ведь все такие, эти мужчины, что простые смертные, что бессмертные боги, все они обещают, клянутся, в очи любимой глядя, и, быть может, даже действительно верят в собственные обеты. Но проходит время и забывают они о своих словах, об узах, что соединяют их с женами и половинками, и другой приносят те же клятвы, другой обещают вечную любовь.
Так было, есть и будет. Так поступил властитель севера когда-то, так поступают все мужчины.
Так поступит Дэсмонд.
Да-да, поступит наверняка, но Эжени вовсе не обязательно переживать горечь предательства, бьющуюся внутри ярость и бесконечную, сводящую с ума ревность. Зима убережёт её от того, что испытала сама вечность назад. Эжени и все потомки возлюбленной Мороза часть Зимы, дети её, просто забыли о своих корнях.
Снежинки вились вокруг, стремительные, безудержные, и за неистовой их пляской исчезал постепенно мир. Берега реки. Высотка, парк и железнодорожный мост, расчертивший сизое небо слева. Ветер трепал волосы и, казалось, длинные серебристые пряди сливались с вихрем, превращались в снежную россыпь. В тихом свисте его, смешивающимся с зовом, растворялись иные звуки, шум промчавшейся по мосту электрички потонул, едва достигнув слуха Эжени. Холод словно проникал не только под одежду, но и под кожу, обжигал губы ледяным поцелуем вьюги, подчинял тело, делая его вялым, чужим. В танце снежинок угадывались черты лица, неведомого, белее свежего сугроба, с глазами, сверкающими подобно льдинкам на солнце.
Лик Зимы?
Должно быть.
Эжени закрыла глаза.
Жаль, что не успела сказать маме. Жаль, что не предупредила Алионор. Близкие будут волноваться, переживать.
А Дэсмонда не жаль ни капли. Сам виноват.
И вьюга вторила – виноват. Все они одинаковы, но скоро человеческие эмоции потеряют всякое значение, а потому Эжени не стоит больше вспоминать о солнечном князе.
Думать о матери и подругах.
Представлять снежную девочку, так похожую на саму Эжени в детстве, но с глазами зелёными, словно молодая листва, с капельками солнечного света.
