Развлечение для магов (СИ) - Федорова Екатерина Владимировна "Екатерина Федорова-Павина" (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
Там, в провале, курился над водой парок. Стенки закрывала зелень. Листья, узкие, вытянутые, сонно свисали вниз. Концы их тонули в воде. Кое-где торчали нераспустившиеся бутоны, остроконечные и желтоватые.
А рядом с провалом стояла этажерка со свернутыми полотенцами. И высокая мыльница — статуэтка обнаженной девы с блюдечком на плечах, придавленным куском цветочного мыла.
Неужели тут купаются, потрясенно подумала Веденея. Не зря матушка говорила, что дома магов высшего круга — другие. Но вода горячая, иначе не было бы пара…
Она поспешно отступила в спальню. Стянула мокрое, холодное платье, кое-как расшнуровала влажный корсет. И, вернувшись к провалу, сняла нижнее белье. Неумело сложила его горкой на краю, обросшем листьями.
Потом Веденея присела, по привычке сдвинув колени. Осторожно попробовала воду ногой. Тепло согрело ступню, и Веденея, уже ни о чем не думая, прыгнула вниз.
Вода плеснула горячей волной, принимая ее. Еще сильнее пахнуло запахом, идущим от бутонов — незнакомым, горьким и сладким одновременно. Листья заколыхались в воде…
Веденея замерла у самой стенки, коснувшись пятками каменного дна. Подумала робко — может, прикосновение Мары-Лады уже сработало? Не зря Олонецкий не захотел ее бесчестить. А князь Сигвич, возможно, завтра даже не вспомнит о ней?
Мысли текли все спокойнее. Листья колыхались в горячей воде, поглаживая Веденее плечи, спину и бедра.
Но затем ее кольнуло воспоминание о побегах на ковре, и Веденея торопливо потянулась к стенке.
За частыми листьями отвесно вставал гладкий камень. На ровном дне, проступавшем сквозь толщу воды, поросли вообще не было — и это успокаивало. А длинные листья и бутоны на стенках явно выросли не сегодня.
Веденея измученно выдохнула. И снова замерла, глядя на желтоватые бутоны напротив.
Вода, потревоженная ее движением, все еще ходила от одной стенки к другой. Мелкие волны щекотали шею под подбородком, листья гладили кожу. Глаза начали закрываться. Дрема надвигалась, заглатывая сознание…
И Веденея в нее соскользнула.
В этой дреме листья вдруг поплыли по всему провалу, подрагивая — и подгоняя мелкие волны. Затем несколько листьев облепили Веденее грудь. Прошлись шершавой стороной по соскам. Снова и снова, натирая их до сладкой боли. Следом листья стянули груди, как ремни. Колыхнулись и снова стиснули. Ласка длилась, плавя тело темным, сочным, тяжелым удовольствием…
А потом Веденее захотелось чего-то большего. Чего-то другого.
И листья узкими петлями обхватили ей ноги. Развели их в стороны. Шелковой полосой прошелся меж бедрами один-единственный лист. Мелко, судорожно затрепетал у нее между ног, закружился, раздвигая…
Следом было прикосновение. Узкий конец листа скользнул в ее тело — в то место, говорить о котором Веденее не позволялось. В следующий миг лист чуть набух и содрогнулся. Снова дрогнул, как будто по ленте пустили волну. Втиснулся в ее тело сильней…
Это было отвратительно и сладко. Но сил, чтобы проснуться, у Веденеи не было. Хотя стыд ее жалил и там, в дремотном забытьи. Только наслаждение, вязко бившееся в теле, держало этот стыд в железной узде. Манило обещанием еще большего удовольствия…
Веденея вытянулась в воде, отдаваясь на волю ласкавших ее листьев. Задышала коротко и часто.
Намокшие локоны поплыли по мелким волнам. Шпильки неспешно, одна за другой, пошли ко дну.
Сзади из воды вдруг всплыла широкая, неровная плита. Подперла ей плечи, и Веденея, глубоко вздохнув, опустила на эту плиту затылок. Вода теперь плескалась у скул и висков.
А потом, разрушая все, прозвучало одно-единственное слово:
— Веденея.
И она пристыжено сжалась, как человек, застигнутый за дурным делом.
В следующий миг Веденея открыла глаза и рванулась в сторону. Остановилась у стенки напротив, глубоко погрузившись в воду. Волны мелко заплескались о подбородок, она уставилась на волостаря Олонецкого — появившегося здесь неизвестно откуда…
Он стоял, не шевелясь. Для него провал был не так глубок, из воды выступали широкие плечи, обложенные пластами мышц. Темно-рыжая поросль крыльями расходилась по груди от ключиц.
— Не надо так пугаться, — спокойно сказал Олонецкий, встретившись с ней взглядом. — Это мой дом. Здесь тебя будет ласкать все — простыни на постели, стул, на который ты сядешь, ковер под ногой. И ты все равно сдашься, Веденея. Хотя бы для того, чтобы это остановить. Ты уже сдалась пару мгновений назад, когда тебя ласкали листья. Иди ко мне, и я подумаю, что могу для тебя сделать.
Веденея молчала, с ужасом осознавая две главных истины. Во-первых, Мара-Лада еще не дотянулась до Олонецкого. Во-вторых, чтобы выбраться из провала, нужно ухватиться за край — и закинуть вверх ногу. На глазах у Олонецкого, подставляя его взгляду…
Она ушла в воду еще глубже. Спросила, ощутив, как обжигает щеки прилившая кровь:
— Как вы сюда попали?
Олонецкий как-то криво усмехнулся. Повторил:
— Это мой дом…
Надо было проверить все стенки, прикрытые листьями, пролетело в уме у Веденеи. Олонецкий словно вынырнул из-под воды. Может, тут есть ход из купальни по соседству?
Следом она пристыжено осознала, что ее дрема вовсе не была дремой.
Но наваждением-то она точно была, с ужасом решила Веденея. И выпалила:
— Вы сказали, что я вам не нравлюсь. Обещали, что я буду спать в одиночестве.
— Я соврал, — быстро ответил Олонецкий. — Тебе нужно было время, чтобы успокоиться, и я его дал. Но мне понравилось твое тело. И глаза твои понравились, у них цвет коньяка. Скажи, к чему все эти трепыхания? Женщина, которая подошла ко мне, чтобы выбиться в дорогие содержанки, не может страдать из-за таких мелочей. Или я напрасно закончил допрос, послушав Сигвича? И за твоим появлением на балу стоит что-то еще?
Он снова об этом заговорил, испуганно подумала Веденея.
— Вы меня пытали, — бросила она. — А теперь надеетесь…
Олонецкий вскинул широкие брови. Перебил:
— Я тебя лишь припугнул. Хотя подозревал в неизвестном колдовстве. Было всего два укола. После первого даже кровь не выступила. Второй раз я кольнул еще легче. Там не было боли, уж я-то знаю. А потом я тебя только гладил.
В голосе его начало похрипывать нетерпение.
— Хватит дрожать, Ведения. Собралась в содержанки, так иди. Или это из-за твоей девственности? Боишься неизведанного? Но я уже прошелся внутри тебя листом. И ты от боли не кричала.
Веденея мгновенно вспомнила, как лист ласкал ее между ног, проникая в тело. Неужели Олонецкий все ощущал? И сила его не только направляла листья…
Она вжала голову в плечи. Стыд отозвался жгучим нытьем в груди.
— Я покажу тебе, как это прекрасно, Веденея, — почти угрожающе пообещал Олонецкий. — После меня тебе понравится этим заниматься. Для содержанки это важно. И ты получишь подарок. Что хочешь — колье, диадему, новый гардероб?
— Как вы смеете… — прошептала Веденея.
Олонецкий вскинул брови. Глянул затуманено, но отрезал сухо:
— Для той, что собиралась заняться со мной развратом, это неподходящие слова. Лучше скажи, что ты хочешь. Если уж собралась в содержанки, то научись назначать цену. И получать ее.
Веденея стиснула зубы, не зная, что ответить.
— Ты сама это начала, подойдя ко мне на балу, — напомнил Олонецкий.
Он стоял в воде, по-прежнему не шевелясь. Из-под коротких каштановых ресниц мерцала зелень. Поблескивала испарина на широкой переносице и высоких скулах, под которыми буграми проступали желваки.
— Меня научили заканчивать все дела. Даже те, что начали другие…
Листья, свисавшие со стенки, вдруг погладили ее по спине. Веденея, дернувшись в сторону, сдавленно выкрикнула:
— Не смейте.
Шелковистые ленты перестали скользить по коже. И Веденея, вскинув голову, сказала надламывающимся голосом:
— Будь у меня сейчас сила, я бы прокляла вас. Не Горги… не Горгинского. Он, в отличие от вас, взял то, что ему отдали по доброй воле.
— Ах да, Горгинский, — хрипло бросил Олонецкий. Лицо его потемнело от прилива крови. Словно волостарь был в ярости, и с трудом сдерживался. — Это тот, который высосал твою силу, но побрезговал твоей девственностью?
