Элла покинула здание! - Гринь Анна Геннадьевна (бесплатная регистрация книга txt) 📗
Нынешняя Торговая улица в прежние времена смотрела фасадами на большую торговую площадь, носившую простое и емкое название Рынок. Площадь была огромна, и деревянные строения купцов и лавочников занимали ее так тесно, что по дощатым настилам, прикрывавшим тогда голую землю, едва могли пройти в ряд два человека. Но место было важное, богатое. Все купцы стремились попасть именно на Рынок, ведь там ковались настоящие состояния, на которые можно было безбедно жить многие годы, и там продавались лучшие товары. И торговцы, дабы показать свою силу и зажиточность, стали выкупать дорогую землю вокруг Рынка и строить для себя хоромы.
Дома из белого и серого камня, добыча которого велась в каменоломнях в трех сотнях миль от Гаруча, всего пару десятков лет назад получившего статус столицы нового королевства, вобравшего в себя сразу три ранее существовавшие державы, вырастали быстро. Каждый купец стремился построить хоромы побогаче, отделать самым лучшим мрамором и резьбой; каменотесы брали огромные деньги за свою работу. Но уже тогда власти новой столицы обязали купцов соблюдать некоторые требования, что и определило нынешний вид улицы.
Дома выше четырех этажей не допускались, каждому купцу разрешалось строить фасад не более чем на пять окон в ряд. Чтобы выхлопотать себе послабления, купцы доплачивали. И порой очень много.
Через сотню лет Рынок решено было очистить от торговых рядов — Гаруч развивался и ширился, и власти желали отдать дорогую землю под застройку. Площадь исчезла, а дома, прежде стоявшие по ее периметру, получили новый адрес. На месте Рынка возвели важные учреждения.
Спустя еще сколько-то лет в домах на Торговой сменились жильцы, и теперь здесь обитало много просто очень богатых людей, переделывавших внутреннее убранство домов на свой вкус.
Дом, в котором мы оказались, когда-то строили сразу несколько купцов. На каждого из них выделялось не так уж много земли вокруг Рынка, и, не желая терять метры на необходимые между домами проулки, торговцы построили одно здание, но с тремя отдельными входами. Их примеру последовали и другие, но этот дом явно был одним из первых.
За подобный подход торговцев можно было бы назвать скрягами, ведь свои состояния купцы Рынка делали на соли, пряностях, только начавших свое распространение гномских механизмах, но это было лишь внешней оберткой. Фасад дома выглядел дорого, но сдержанно, а вот внутри скрывалась настоящая роскошь.
Да, прошли столетия с тех пор, как дом был построен, сменились поколения жильцов и владельцы, но все внутри дышало роскошью. Я не обратила на это внимания, когда входила в дом и поднималась по лестнице, но в большой комнате на втором этаже царило истинно королевское великолепие.
Старинная и потертая, но все еще очень крепкая массивная мебель из дорогого ильма закрывала от зрителя большую часть стен. Комнату заполняли высокие шкафы, полные толстенных книг, зеркала с частично облезшей амальгамой в старинных резных рамах, столы на тяжелых ножках в виде вставших на дыбы коней и множество других предметов, отчего создавалось впечатление, что посетитель оказался не в чьей-то гостиной, а в старой лавке или каком-то хранилище, куда просто снесли лишнюю мебель. Собравшимся в комнате жандармам и работникам магконтроля было здесь явно тесно.
Но даже мебель не могла скрыть изначального великолепия. С высокого потолка на посетителей смотрела не потускневшая за многие годы роспись. Массивные люстры на цепях давали ровно столько света, чтобы оценить и талант художника, изобразившего леса, луга, возвышающийся на горке старый город и выезжающую из его ворот шумную процессию, и состоятельность заказчика, пожелавшего украсить картину золотом и сверкавшими то тут, то там цветными камешками, вряд ли бывшими просто стекляшками. Искусно изображенные псы, лошади и всадники кое-где сбегали даже на стены; казалось, что вот-вот услышишь и лай, и ржание, и даже раскатистый смех людей, отправлявшихся на увеселительную охоту.
На стенах золота становилось больше. Оно текло от росписи на потолке побегами, цветочными бутонами и усыпанными камнями ярко-синими цветами, рассыпавшими бледные голубые блики по мебели, рамам, вазам, теснившимся на шкафах, и по наборному мозаичному полу там, где он не был прикрыт блестящими шелковыми коврами, расцветавшими не менее прекрасными и экзотическими синими цветами.
Цвел на одном из этих ковров и темно-бурый цветок…
Стараясь дышать не слишком глубоко и как можно реже, я вслед за начальником приблизилась к широкому креслу у стены, пытаясь рассмотреть то, что от зрителя спрятали под белой казенной материей. Очертания не оставляли сомнений, что ткань скрывает человеческую фигуру.
— Доброе утро, Марьян, — приветствовали Белянского, и я скосила глаза на рейяна, сидевшего на маленьком складном стульчике.
«Метаморф, — мгновенно поняла я, разглядывая молодого мужчину. — Или потомок метаморфов, как я».
Сухощавый и длинноногий, этот рейян выделялся на фоне одетых в черную форму жандармов своей ярко-синей шевелюрой. На носу молодого мужчины сидели круглые очки с желтыми стеклышками, на клетчатом шерстяном костюме виднелись потертости и чернильные пятна.
— Кому доброе, а кому не очень, Вирсен, — с невеселой усмешкой ответил мой начальник, натягивая на руки тонкие перчатки, поданные метаморфом. — Вот у него, — он кивнул на тело под простынею, — утро явно не задалось.
Синеволосый согласно кивнул и бегло посмотрел на меня.
— Кто это с тобой? — спросил он.
Я вовремя заслонила лицо платочком, скрыв свое удивление. В каких облаках витал судмедэксперт, если не слышал, что у Белянского новый секретарь?
Мужчина мгновение смотрел на меня, а потом вновь уставился на свои бумажки, чуть кривя губы, и я прекрасно понимала его почти нескрываемое недовольство.
Многие метаморфы откровенно недолюбливали себе подобных. Об этом мне рассказывала тетушка, в отличие от меня унаследовавшая дар к изменению внешности. По ее словам, нелюбовь эта таилась на инстинктивном уровне, неосознанно требуя постоянно разбавлять кровь изменяющихся, а не смешивать ее с себе подобными. А небольшое общее число магов-матаморфов позволяло им почти не пересекаться друг с другом.
— Элла Бонс, мой секретарь и помощник. А это Вирсен Харт, единственный вменяемый эксперт Центрального управления, — сказал Белянский и медленно откинул материю, чтобы разглядеть тело. Значит… уже третий? Уверен?
Метаморф оторвался от бумаг, секунду посверлил меня хмурым взглядом темно-серых глаз (его волосы стали чуть темнее), а потом вернулся к лежавшей у него на коленях папке и продолжал писать, попутно рассказывая Белянскому:
— Уверен. Я пришел пораньше, заглянул в жандармерию по делам и выехал с ребятами, когда им позвонили и сообщили об убийстве.
— Кто сообщил? — спросил Белянский.
На самом деле мой шеф мог и не выезжать на место преступления. Его работа заключалась вовсе не в том, чтобы лично расследовать убийства, но, похоже, старший следователь управления свою работу понимал совсем не так, как гласили инструкции.
И чего тогда он мне о них напоминал?
Заниматься расследованием должен был кто-нибудь из подчиненных рейяна, а по штату ему полагалось не менее трех следователей, работавших посменно, что обеспечивало постоянное присутствие работника подразделения в управлении. Магические убийства происходили гораздо реже обычных и в десятки раз реже нападений и краж, поэтому такого количества сотрудников вполне хватало для поддержания правопорядка.
Если бы все происходило по инструкции, то к полудню на мой стол легли бы все необходимые отчеты, показания и заключения, которые я бы подшила в папку и подала начальнику вместе с чашкой кофе. Он бы прочел и в дальнейшем читал бы отчеты подчиненных о ходе расследования, внося свои предложения и замечания. И то, что сейчас шефу говорил Харт, Белянский прочел бы на бумаге, а не стоя над телом.
«Кто же знал! — подумала я, слушая Вирсена и стараясь дышать пореже. — Кто же знал, что мне так не повезет!»
