Кровь и туман (СИ) - Усович Анастасия "nastiel" (читать книги полные .txt, .fb2) 📗
— Нина? Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я. А потом вспоминаю всё, что рассказал Рис, и протяжно охаю. — Ты умерла?
— Типун тебе на язык, Романова! — отмахивается Нина. — Ты же знаешь, я живее всех живых!
Глядит мимо меня на Христофа. Взглядом друг друга буквально испепеляют.
— Ларионова родственница, да? — брезгливо уточняет Рис.
— Допустим, — произносит Нина, подражая интонации собеседника. — А тебе какое дело?
Христоф разводит руками.
— Абсолютно. Никакого, — отчеканивает он.
И как-то меняется в лице. Становится понурым, отрешённым. Отходит в сторону, позволяя нам с Ниной побыть одним.
— Пошли, — Нина сразу хватает меня за руку и тащит прочь.
— Куда? — спрашиваю я, а сама то и дело оглядываюсь на продолжающего стоять на месте Риса.
Спиной стоит. Даже не видит, что мы отдаляемся. Крикнуть, что ли?
— Домой, куда ж ещё. А то гляньте на неё, умирать она вздумала!
— Я разве не уже?
— Да кто тебя отпустит? В тяжёлом состоянии ты, — Нина коротко хохочет. — Добро пожаловать в клуб, называется. При смерти, но не умираешь.
— Тогда ты что здесь делаешь?
— А меня срубило точно после тебя, спасибо нашей связи. Будто бы мало я намучилась, пока вы были в Волшебных землях!
От упоминания недавнего путешествия мурашки по коже бегут.
— И многое ты видела? — уточняю я.
— Достаточно. Жаль, что так с Власом получилось.
Я торможу и себя, и Нину заставляю остановиться.
— Что? — спрашивает она удивлённо. — В чём дело?
— Я не уверена, что хочу вернуться.
— Э-э-э, — протягивает Нина, округляя глаза. — Ещё раз хватит смелости повторить?
— Я не уверена, что… Нин, я пытаюсь научиться жить по-новому с тех пор, как стала стражем, но у меня совсем не выходит. А тут… теперь, когда я знаю, что жизнь после смерти вполне себе конкретная и не представляет собой вечные пытки, я думаю, что могу здесь остаться.
Нина спокойно выдыхает. Разглаживает складки на своём сарафане, и я только сейчас замечаю, что они у нас одинаковые.
— Смотри, — говорит она. — Я сейчас сосчитаю до трёх, и если ты за это время не скажешь мне, что это была шутка, я тебя ударю. Вот прям в лицо, Слав. Прям в нос. А у меня убийственный хук, чтоб ты знала.
— Нин…
— И сразу добавлю, пока ты глупостей не наговорила других: я не за себя прошу. Мы с тобой, конечно, уже и огонь, и воду прошли, но есть кое-кто, по кому твоя смерть с утроенной силой ударит.
Близнецы, думаю я. Мама. Артур.
— И они тоже, — кивком подтверждает Нина. Значит, четвёртое место позволяет читать мысли? — Я знаю, бывают времена, когда очень хочется опустить руки, но мы ведь уже на финишной прямой. Типа, поздно, что ли. Либо раньше надо было давать заднюю, либо уже не вариант.
— Тебе бы речи поддерживающие писать, — хмыкаю я. — Очень воодушевляет.
— А то! — Нина хлопает меня по плечу. — А теперь давай-ка вернём тебя домой.
Я оборачиваюсь, но больше не нахожу Риса. Мы ушли недостаточно далеко, чтобы он пропал из виду; значит, сам ушёл. Больше не нужен — так посчитала материя.
Не нужен… И правда. Но спасибо за помощь, Рис.
— Домой, — повторяю я.
Туда, где горячий душ, тёплая постель, вкусная еда и те, кто готов быть рядом даже в мои худшие дни.
— И чего?
Доносится издалека. Слух фокусируется сначала на жужжании лампы, потом на голосе.
— И ничего, — второй. Не менее недовольный. — Всё. Дальше вы знаете.
— Да уж, история из разряда врагу не пожелаешь, — короткий смешок. — Надо было с вами идти!
Фырканье.
— И какой от тебя был бы прок?
— Ваши задницы бы охранял! — на пределе самоуверенности. Впрочем, ничего нового.
— Справились и без тебя, как видишь.
— Да уж, — скрип. — Вижу.
— Кое-кто тут, вообще-то, спит, — лениво ворочая языком, произношу я, когда мне надоедает слушать перепалку двух знакомых голосов. — На полтона потише нельзя?
Чтобы открыть глаза, приходится приложить неожиданно много усилий. Каждая клеточка тела ноет от боли, и вместе с ними стенаю и я, когда верчусь на месте и пытаюсь найти положение, в котором будет легче.
— Ты как? — спрашивает Ваня.
Первым на глаза попадается именно он. Нависает. Осматривает. Ещё и руками к лицу лезет, веки тянет, фонариком медицинским светит. Цокает недовольно, будто и правда что-то понимает.
— Эй, эй! Врач тут я!
Второй подлетает. Данька. Так рада его видеть, даже улыбаюсь, несмотря на боль.
— Приве-е-ет! — протягиваю.
И вдруг понимаю, что говорю как-то странно. С акцентом, что ли.
— Ты на обезболивающих, — поясняет Даня, видимо, прочитав непонимание на моём лице. — И на антибиотиках. Сейчас как пьяная.
— Просто замечательно.
Ёрзаю на месте, пытаюсь приподняться на локтях. Не выходит. Каждая мышца в теле ватная, неспособная не то, чтобы к сокращению, но даже к тому, чтобы просто поддерживать мои руки в приподнятом положении.
— Зачем так много-то? — спрашиваю я, со вздохом откидываясь обратно на подушку. — На что мне сила клятвы, в конце-то концов?
Даня с Ваней не отвечают. Мнутся, переглядываются.
— Большинство костей в моей правой руке превратилось в осколки, — говорит Даня. Его рука сейчас перетянута эластичными бинтами, но выглядит более-менее здоровой. — И клятва не справилась с этим полностью. — Я вижу, как нервно дрожат пальцы его правой руки, когда он растопыривает их, демонстрируя мне внутреннюю сторону ладони. — А это был всего лишь многочисленный перелом и трещины.
Всего лишь … От сочетания этой фразы и того, что идёт после, меня как-то странно передёргивает. А после — это гримасы. Близнецы не подражают друг другу, но в точности подхватывают настроение: грусть одного перетекает в грусть другого, а затем и в сожаление, и в испуг, и в желание всё исправить.
— Что со мной? — с опаской спрашиваю я.
Но голос вдруг твёрдый. Уверенный. Или то, что я пытаюсь принять за стойкость, является безразличием?
— Ничего, что могло бы позволить тебе делать такое страшное лицо, — раздаётся голос Бена.
Чтобы увидеть его, мне приходится повернуть голову в сторону. Нас разделяют прикроватная тумбочка и пустая больничная койка. Бен сидит на стуле, запрокинув на эту самую койку ноги. Выглядит… мягко сказать, не очень. Всё лицо в ссадинах, кровоподтёках. Он либо тормозил им, когда с идущего на всех парах поезда сходил, либо попал под каток — третьего не дано.
— А с тобой что? — фыркаю я. — Выглядишь паршиво.
— Ну, мы тут, в отличие от вас, в отпуск в Волшебные земли не отправлялись. У нас война в самом разгаре была.
Бен встаёт со стула. При упоминании Волшебных земель, в голове активизируется цепочка несвязанных между собой событий, которая ведёт меня к единому итогу: я позволила Власу остаться.
Поджимаю губы. Никогда мне, видимо, от этого ядовитого чувства уже не избавиться.
— Угадай, сколько времени нас не было, — говорит Ваня, переключая моё внимание на себя.
— Не знаю, — отвечаю я. Голос дрожит. Я откашливаюсь. — Пару часов?
— Ага, почти. Десять дней, если быть точнее.
— Чего?
— Сам в шоке.
Влас говорил, что время в Волшебных землях идёт по другому, но я и подумать не могла, что разница настолько велика.
— Погодите… Что с оборотнями? С Лизой, с Таем? Была инициация?
Ваня с Даней снова переглядываются. Не знаю, специально ли они это делают, но пугает всё то меня до чёртиков.
— Так, завязывайте уже, — я скидываю с себя одеяло. — Хочу видеть всё своими собственными глазами.
Хочу спустить ноги с кровати, но слушается только одна, правая. Левая так и остаётся лежать на мягком матрасе. Я, не отрываясь, смотрю на неё. На туго перевязанное бедро. Гипнотизирую. Пытаюсь заставить ногу пошевелить хотя бы пальцами, но всё тщетно.
— Что со мной?
Собственный голос в полупустом помещении медкорпуса отталкивается от стен и возвращается приговором. Ещё никто ничего не ответил, а я уже представляю себе все эти страшные диагнозы.
