Чужая душа - потёмки (СИ) - Романовская Ольга (книги бесплатно без TXT) 📗
Вечером объявился Эдвин — оказывается, сегодня суббота. Мы и не заметили — закрутились. Открыл ему Алоис в переднике — это я его посуду мыть припахала, до этого сто раз переспросив, мыл ли он руки и не рылся ли в могилах. Ксержик глянул так, будто его оскорбили.
— Что у вас происходит? — Лазавей покосился на сложенные стопочкой пелёнки на столе. — В семье Ксержик прибавление?
Мы с Алоисом одновременно кивнули и вернулись к делам: когда в доме маленькие дети, не до гостей. Но вот Маргарита позвала 'своё солнышко', и это самое солнышко унеслось прочь, на прощание щедро отдав нам в неограниченное пользование весь первый этаж — Ксержик ночевал у жены, Шаолена разрешила.
Подошла, обняла Эдвина, прижалась. Спросила, скучал ли. Эдвин кивнул и лукаво заявил, что у него для меня сюрприз:
— Маленький со мной, большой ждёт в Вышграде.
Заинтригованная, потребовала предъявить подарок. Только бы не книга! Но нет, Эдвин не считал труд печатников лучшим подарком, Лазавей подарил амулет. С виду он походил на украшение, но, по словам Эдвина, оберегал от нежити:
— Тут, в Ишбаре, этого добра навалом.
Чмокнула любимого в щёчку и уселась рассматривать подарок. Краси-и-ивый, на дорогом шнурке красной кожи.
Второй сюрприз оказался всем сюрпризам сюрприз — ради меня Эдвин задумал переделать дом. Новые шторы в спальне — это дорогого стоит, это лучшее доказательство любви. На радостях сотворила из имевшихся в доме продуктов пару праздничных блюд.
Пирог с черникой в Эдвина уже не влез: закормила. Он, шутя, даже поинтересовался, не собралась ли я убить его таким изощрённым способом. Ну уж нет, Эдвин Лазавей, вы нужны мне живым!
Уже в постели, в темноте, замучила Эдвина вопросами — такова уж женская природа, любим мы поговорим о чувствах. Выпытала всю подноготную и поколотила: мерзавец приврал насчёт любви! Оказалось, что тогда, в конце зимы, я просто нравилась, да и самолюбие грело, что красивая женщина испытывает к нему серьёзные чувства. Разумеется, Лазавей называл вещи иначе, но понять то, что не договаривают, нетрудно. А ведь всего лишь проговорился, что сейчас всё не так, как весной, что что-то изменилось. В общем, планировал меня, гад, на роль любовницы, зато теперь клялся, что только со мной ему тепло.
— Это как? — отвернувшись к стене, буркнула я.
— Просто. Агния, ну не лгал я, просто преувеличил! Как тебе доказать, что никакая другая мне не нужна?
Я изображала глухую, слепую и немую, а Эдвин изо всех сил вымаливал прощение. Сообразив, что поцелуйчики не прокатят, в сердцах пообещал десять баллов на экзаменах по всем своим предметам. Зная, как рьяно Лазавей блюдёт честность оценок, это большая жертва, только я отказалась.
— Хорошо, верю, — не могла я долго сердиться на того, кого отбила у самой Осунты Тшольке, — а теперь поведай, почему вдруг занялся домом? Помнится, Алоис затеял ремонт, когда сделал предложение Маргарите.
Теперь молчал Эдвин. Та-а-к, удар попал в цель?
— Просто тебе многое не нравилось, — наконец изрёк Лазавей. — Мы живём вместе…
— Давно ли? — подловила я.
— С августа месяца. Забирай дочку и устраивайся.
— Что, решил с Марицей ближе познакомиться? — довольно улыбнулась я. Неужели дело сдвинулось с мёртвой точки? — Она тебе понравится, никаких хлопот не доставит.
— Ну, не знаю… Я с детьми как-то до этого… Хорошо-хорошо, — тут же резко сменил гнев на милость Эдвин, вспомнив о том, что виноват, — она прелестный ребёнок! Честно, Агния.
Поживём — увидим. Если Лазавей примет Марицу, то точно женится. Да и сам грядущий переезд — огромный шаг. Совместное хозяйство абы с кем не заводят, а любовницу в свой дом не селят. Всего через полгода я перебираюсь к Эдвину — полдела сделано.
В Вышград вернулась в конце августа. Едва вырвалась: Алоис пытался припахать к работе няни. Маргарита его поддерживала — рвалась на работу. С трудом, не без помощи Эдвина, отбилась от этих двоих — их дети, пусть и разбираются. Ох, и тут же получила обвинение в нелюбви Вазэру и Сафире — брату и сестре. Пришлось напомнить, что кое-кто мне не отец. Ответ поражал краткостью: 'Зараза!' Вот и гадай, какую бездну смысла вложил в это слово Ксержик.
— Это, конечно, не моё дело, но у вас проблемы, магистр Ксержик, — заметил обнимавший меня за плечи Лазавей.
Алоис глянул на него исподлобья:
— Да, проблемы, поделиться могу. Одно утешает, что Агния и на вас отыграется.
— Я не о детях, — как-то сразу стушевался Эдвин, заёрзал, убрал руки. Ладно, я не Франка, таким образом к себе мужчину не привязываю. — Я о ваших семейных отношениях. Агния ведь ваша дочь, а вы…
— Да не скрываю я этого! Что вам от меня нужно? — Алоис пребывал в тихом бешенстве. Причина тому — орущие с утра дети, сбежавшее молоко и выговор Маргариты. — Отец-дочь? Да называй ты и катись отсюда!
Меня сгребли в охапку, чмокнули в нос и выставили за дверь, наградив угрозой припомнить отказ покачать хоть одного младенца.
Марица смотрела на нас с недоумением. Топала она своими ножками, подросла уже, на дворе тепло. Хлопала глазками и не могла понять, почему взрослые бранятся. Объяснить, увы, не могла: Алоис объяснению не подлежит.
Когда за нами захлопнулась дверь, Эдвин рассмеялся. Хохотал долго, отмахиваясь от вопросов и характерных движений пальца у виска, и наконец выдал: 'Ну и семейка!'
Переезд хуже пожара. Народ не врёт, проверила на своей шкуре. Ремонт — это два пожара. На то, чтобы всё обустроить, отмыть, ушло две недели, зато по истечению их дом Эдвина сиял чистотой и уютом. Изжила я холостяцкий дух, теперь вместо него смех Марицы.
Дочка у меня умница — не дичилась 'дядю', не проказила назло ему, поэтому ужились. Я старалась, чтобы Эдвин проводил с ней как можно больше времени, гулял, разговаривал, и всё ждала, во что это выльется.
Мы с Лазавеем постепенно открывали для себя много нового. На дневной свет вылезли привычки, которых за цветами и конфетами не замечаешь: от носков до выговора. Приходилось терпеть и притираться.
Осторожно выяснила, как Эдвин относится к моему желанию учиться. Оказалось, положительно: умная любовница его не пугала, хотя до умной магини мне ещё далековато. Вечерами вместо того, чтобы миловаться, приставала с разными заклинаниями. Эдвин шутил, что книги от меня нужно прятать, потому как умудряюсь открыть те, где ничего не пойму. Так что вместо эффектных пасов училась медитации и преобразованию природы магии. Лазавей сказал, что иначе экзамены на первый курс факультета Вспомогательного чародейства в будущем году с треском провалю. При словосочетании 'Вспомогательное чародейство' я морщила нос, на что Эдвин неизменно замечал, что большего не вытяну:
— Помощник мага — это не паразит, а верный товарищ. Хорошая защита, умение лечить — дорогого стоит. С травами ты дружишь, так что попрошу, если не провалишься, зачислить именно на курс лекарей. Будешь потом с семейством Ксержик по могилам и горам прыгать, тылы прикрывать.
Приятно, утащи меня русалки в хоровод, когда любимый человек в тебя верит.
Вернувшаяся от родных Светана удивилась, застав мою кровать пустой. Тут же понеслась в деканат, решив, будто меня отчислили. Бедный магистр Тревеус выслушал порцию её визга, не в силах прервать бесконечный эмоциональный поток, и только потом, обвинённый во всех смертных грехах, робко смог оправдаться. Узнав, что я жива-здорова и проживаю на территории Академии, Светана понеслась к Эдвину. И застала на пороге дома меня, спокойно преспокойно вытряхивающую половичок.
— Подруга называется! — задыхаясь, выпалила Светана. — Хоть бы записку оставила!
Действительно как-то на радостях забыла. Нехорошо получилось.
Пригласила Светану в дом, на кухню — известное место сборища всех лиц женского пола. Там за чаёчком перемываются кости родным и соседям, строятся военные кампании, вынашиваются планы мести, готовятся приворотные зелья и провозглашается вечное: 'Все мужики — козлы!'. Предметом нашего разговора предсказуемо стал Эдвин. Его оценивали по десятибалльной шкале, выясняя, подходит ли мне такой ухажёр. Я пробовала отбрыкиваться, заявляя, что это моё дело, да и раньше Светана Лазавея одобряла, на что подруга возразила: 'Ухажёр и муж — разные вещи'.
