Туман и гроза (СИ) - "Lacysky" (полная версия книги txt) 📗
Кирилл мерно спит на маленьком диване в углу в неудобной и скрюченной позе, укрывшись до носа собственной кожаной курткой.
И кажется, что над ним мягко колеблется сероватый дымчатый полог.
Николай почти безжалостно стягивает куртку с недовольно дёрнувшегося Кирилла, лишая приятного и пригретого импровизированного одеяла, пусть и пропахшего сигаретами и кожей.
— Пора, красавица, проснись.
— Иди на хрен, — сонно бормочет тот в ответ и всё-таки приоткрывает один мутный глаз.
— Ты сам просил разбудить, когда буду уходить. Ты хотел к Дане заехать.
— Ага. Пока мы одни, скажи, чего ты хочешь от Димы добиться, а? Может, он вообще не придёт?
— Значит, я подышу свежим рассветным воздухом.
— Угу. Очень разумный план. Не заговаривай мне зубы. Это ведь из-за Киры?
— Да.
Кирилл скидывает ноги на пол и медленными движениями выуживает пачку сигарет из кармана брюк, молча протягивает одну Николаю, который всё-таки садится рядом. Они едва касаются друг друга плечами и одновременно закуривают от огоньков на пальцах.
Два стража, связанные клятвой на костре и крови.
— Ты веришь, что она жива? Ведь ни Соня, ни Дима прямо ничего не сказали.
— Именно это я и хочу узнать. И раз он так легко согласился, значит, тоже на что-то рассчитывает.
— А ты не думал, что Шорохов всё-таки имеет отношение ко всем этим нападениям и экспериментам?
— Я удивлюсь, если он не имеет. Поехали.
***
«Здесь просто жуткая тоска, а сеть ловит через раз. Всё безмятежно, как в сонном санатории для оздоровления. Белизна и санитария. Иногда мне кажется, я задыхаюсь, как в невидимой клетке с прочными прутьями. Или мир плывёт, и кто-то тянет в чёрный водоворот и тьму. Мне ставят капельницу, и от неё тише огонь, поят отваром и мило улыбаются. Говорят, скоро станет легче, но на вопросы не отвечают. Но я узнала…»
«≫>… — что-то скрыто прямо здесь, на нулевых этажах. А ещё я стала забывать. Какую-то часть себя или что-то неуловимое и неважное.
Иногда не помню, какая на вкус морская вода. Или запах пламени свечки. Ты когда-нибудь замечал, какой вкус у поцелуя? Я помню твой. Горький дым и туман. Но боюсь, что завтра уже забуду. Чёртово безумие. Мне страшно, и я бы хотела прямо сейчас рвануть отсюда. Но сначала узнаю правду».
Вечер течёт проливным дождём и глухим рычанием грома где-то в чёрном небе, когда они оба ныряют в тихий и сухой подъезд невысокого дома. Ботинки оставляют жидкие дорожки следов, а к подошве прилипли несколько раскисших когда-то ярких листиков.
— Осенью не бывает гроз, — задумчиво протягивает Николай.
Ему кажется, что носки промокли, а шерстяное пальто теперь сыро пахнет мокрой псиной. Или всё дело в шерсти на брюках после жарких объятий тёплого пса Шорохова, который бесшумной рысцой исчез за углом.
Николай уже давно подозревает, что тот не так прост — за все эти годы не постарел, а ладонь чуть покалывает при прикосновении к мягкой шерсти.
Как ручные тени, дымчатыми колечками оплетающие запястья стражей.
Мог ли Шорохов проводить собственные испытания? На больших чёрных псах с высунутым красным языком?
Кирилл что-то быстро набирает в телефоне, стирает несколько раз и снова лихорадочно водит пальцами по гладкому экрану телефона под лёгкие щелчки клавиатуры. Его ответ звучит тихо и немного невпопад.
— Ночные осенние дожди полны тайн и тёмного шторма. Кто знает, что они несут в себе.
— Тебя на поэзию потянуло?
— Нет, просто дурное предчувствие. В этом городе достаточно милинов, чтобы вызвать любые погодные неприятности. Кристина пишет, что нашла что-то в подвалах. И будто забывает саму себя. Мне это не нравится.
— Дай ей время. Мы начеку.
На пронзительный звонок Даня открывает не сразу.
Николай его едва знает, но сейчас это совсем не тот весёлый и вечно подвижный парень, который создавал хрупкие и изящные фигурки из тысячи брызг с запахом океана, исподтишка выспрашивал про пряные настойки и искренне сетовал, что оттягивают командировку.
Cейчас он походит на омертвевшую и пустую оболочку с запавшим взглядом, неловкими движениями и ощутимым холодом внутри. Обнаженные загорелые руки покрыты мелкими мурашками, а в пальцах зажата тлеющая сигарета — кажется, просто так.
Пепел падает прямо на пёстрый ковёр квадратного коридора.
Свет только на кухне — и то тусклый, от одинокой лампы из цветного стекла в оплётке бечёвки. На столе книга в светлой обложке со звёздами, силуэтом пары и завитками названия, на плите — нетронутый подсохший рыжеватый пирог. На одном из стульев скомкан огромный серо-бордовый шарф, словно его только откинули в сторону после чтения книги. То ли второпях, то ли просто небрежно. С надеждой на скорое возвращение.
Дождь за окном усиливается и всё громче стучит по стёклам.
Даня с хмурым видом прислоняется к плите и как-то растерянно то ли спрашивает, то ли предлагает:
— Я чай заварил. Кажется… будете?
— Нет, спасибо, — отвечает Кирилл. — Я знаю, что это едва имеет значение, но её смерть была лёгкой и быстрой. Никаких мучений или боли.
— Да, хорошо. Сегодня звонил родителям, они в отпуске в Праге и вряд ли вообще поняли, что я сказал. Может, потому что сам не понимаю, что произошло. Мне всё слышится, как поворачивается ключ в замке, и её голос с порога.
Николай изнутри дёргается от этих слов.
Пятнадцать лет прошло, а он как сейчас помнит, что ждал Киру каждый тоскливый и бесконечный вечер в отчаянной и горькой надежде, что она вернётся. Однажды. Ведь как может быть иначе?
Даня резко замолкает и теребит в пальцах глиняную фигурку слоника. Немного неуклюжую, с крохотной трещинкой на боку и задранным вверх хоботом. Ещё несколько похожих на крепкой полочке над кухонным столом у стены.
— Она постоянно ругалась на то, что я тащу домой всякий хлам, который только пыль копит. И при этом у неё целых две полки с такими фигурками, представляете? Я как-то… не замечал, что ли.
— Когда Кира исчезла, я не мог заставить зайти в её комнату, от которой она вечно меня гоняла. Прошло несколько дней, помню, искал одну из своих кассет, а нашлась она в плеере Киры, оставленном на столе. И рядом список песен, которые ей понравились.
Даня зажмуривается, сдерживая рвущуюся наружу едкую и горькую боль, и весь съёживается. Его потряхивает от холода — он в одной тонкой футболке, а от окон тянет сырым дождём и стылым воздухом.
Чем-то мертвенным.
Наверное, так по осени замерзают души в тоске по тем, кто уходит за мрачный порог, чтобы больше никогда не вернуться. В долгие дожди и туманы полей с круглыми силуэтами тыкв и терпким ароматом ритуального колдовства.
Никакие огни мегаполиса не могут стереть того, что в крови у каждого мага, что проглядывает сквозь деловые костюмы, яркий свет экранов смартфонов, бетон и стекло высоток. Первозданные стихии, влажная земля под босыми ступнями, запах костров с ритуальными подношениями, дикие ветра и океанские волны.
И отчего-то осень пропитана сейчас ими сполна.
Кирилл быстро уходит в комнату — он здесь куда увереннее себя ощущает, чем Николай, — и возвращается с явно первым попавшимся свитером толстой вязки, от которого едва заметно пахнет морем. Всё-таки заварив какой-то сбор в белом с коричневым чайнике, аккуратно уточняет
— Ты хотел что-то рассказать?
— Я не знаю, важно ли это, — Даня с каким-то удивительным удобством устраивается на жёсткой табуретке, притянув к подбородку одну ногу, — но я всё думал, почему Сара ничего не говорила про своего мужчину. Более того, она будто и не хотела, чтобы я вообще о нём знал. Она очень смутилась, когда я вернулся и сразу сказал, что в доме пахнет мужским одеколоном. Ничего такого не имел в виду, конечно, нет! Но она всегда отвечает… точнее, отвечала… если я спрашивал напрямую. А тут только одни недомолвки.
— Тебя это не удивило? — уточняет Николай. — Когда вокруг такая чертовщина, а твоя сестра…
