Мать Сумерек (СИ) - Машевская Анастасия (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Но на зрелище, где вершится возмездие Огненного Меча Небесного Владыки, он шел смотреть с мрачной радостью в душе.
Когда обдерут кожу с рук и ног, лекаря колесуют. Едва ли от боли он еще будет жив, но Таммуз искренне надеялся.
— Мой генерал, — с поклоном вошел гвардеец — по меньшей мере, вдвое старше самого Таммуза, и почтительно отдал честь. — Скоро начнут.
— Иду, — отозвался Таммуз, оправляя меч.
На показательной казни на главной площади Таммуз занял место рядом с царем — плечо в плечо. Генерала, который после победы над ласбарнцами, установил жесткий и беспощадный порядок, так что разбойники стали тише и все реже показывались на улицах, встречали воодушевленно. Таммуз попал в Шамши-Аддад достаточно молодым, чтобы забыть родину и пропитаться густым аданийским духом. Так стали говорить, в это стали верить.
— Ты уверен, что это было нужно? — спросил Салман, когда Таммуз сел рядом.
— Тебе наследует девочка, брат. В кого бы из Богов ни верили в Адани, а на троне привыкли видеть царя и царицу или хотя бы только царя. Самодержавие царицы нужно отстаивать с первых дней, дабы никто не усомнился, что малейший шаг против неё обернется гибелью для всякого.
Салман посмотрел на родича устало — и благодарно:
— Ты и впрямь решил её защищать?
— Я в порядке теперь, если ты об этом. И я всегда буду защищать свою семью.
Салман задумчиво покачал головой вверх-вниз, плотно сжав губы.
— Да. Я знаю.
— Отдыхайте, — Джайя положила руку свекрови на лоб. Тахивран дернулась, измученно вскинулась, отзываясь на прикосновение, как на ожог, но вскоре притихла, успокоилась, заснула.
Джайя оглядела её, спящую. Прошлась взглядом по лицу — по каждой складочке и морщинке, по каждой некогда твердой, а теперь уставшей черте и линии — осмотрела похудевшую шею с обвисшей кожей, сложенные в смиренном жесте на животе руки. Никогда еще высокородная раману Тахивран не имела настолько беспомощный, бессильный вид.
Она слегла неожиданно и недавно, и угасала стремительно. Первый сигнал, который Светлейшая не смогла проигнорировать, застал врасплох: раману облачилась в парадное платье, накинула тяжелый, расшитый золотом и камнями плащ, дабы скрыться от поднявшего ветра с Великого Моря — и у неё подозрительно хрустнуло плечо. Кхассав, узнав случайно, настоял на осмотре, и лекарь сперва заявил, что возраст берет свое. Настало время сильнее прятаться от сквозняков, беречь себя, спать только при закрытых ставнях.
Но дело было не в простуде или сквозняке — у Тахивран медленно и неуклонно начали крошиться кости. И самое привычное действие порой оборачивалось катастрофой. Несколько недель спустя Светлейшая сломала руку тем, что, принимая участие в обряде в храме Двуединства — обители Илланы и Акаба — приняла жертвенную чашу с водой. Левый локоть уцелел, но правый треснул в суставе. И стало очевидно, что не помогут никакие молитвы. Тахивран худела, её кожа серела, ухудшалось зрение, часто подступала тошнота и головокружение. Она уже почти не могла стоять на собственных ногах, и лишь изредка лекарям удавалось поднять раману и пройти с ней, поддерживая с двух сторон, несколько шагов по спальне.
Тан Ратхав Аамут, брат Светлейшей, узнав о состоянии царственной сестры прибыл незамедлительно и всячески создавал суету вокруг несчастной. Он был готов помогать всем, чем мог, чем не мог, он мешал и вносил хаос в происходящее, пугая Тахивран еще больше, чем она была напугана прежде физиономиями лекарей. Однако сейчас, когда раману уже ничто не удивляло, Ратхав притих. Ему стало очевидно, что сколь бы он ни сыпал деньгами перед целителями, среди них нет никого сродни Богам, и никто ни за какое золото и серебро не способен вернуть человеку жизнь.
Аамут впал в уныние: он и его покойный отец столько лет, столько сил потратили на то, чтобы возвеличить Зеленый танаар, а что теперь? Почти все его дети уничтожены: кого-то Бану убила, кого-то угнала в плен. Чтобы обзавестись новым потомством взамен утраченного, он взял водной женой девчонку из дальней родни танов Дайхатт и теперь родня его земной жены, танский дом Луатар, ополчились против Зеленого дома, забрав назад женщину своей семьи. Наконец, его венценосная сестра-раману умирает. И что теперь остается ему, главе Изумрудного дома, от былого могущества?
Аамут начал переговоры с Кхассавом настолько любезные, что раман даже на минуту подумал, что прозвище Льстивого-Языка определенно дали не тому тану. Особенно если вспомнить, как прям и несдержан был Каамал в их последнюю встречу. Выслушав дядю первый раз, Кхассав обещал подумать, выслушав во второй — коротко и строго отказал, сказав, что ни о каком браке его пока четырехлетнего сына и новорожденной внучки Ратхава и речи быть не может. Более того, добавил Кхассав, сразу после похорон матери, он не желает видеть в столице ни одного человека из дома Аамут, не считая законного представителя тана, которым сейчас является младший из племянников рода.
Аамут багровел от ярости, заявляя, что никогда племянники не позволяли себе так обращаться со старшими, на что Кхассав сдержанно и твердо замечал, что «ни о каких племянниках не идет речи, когда приказывает раман Яса».
Сегодня Кхассав встретил Джайю у дверей материнского покоя:
— Как она? — спросила раман.
Джайя отозвалась безмолвно: отвела глаза в сторону, повела плечом. Все так же плохо. Даже хуже.
— Понятно, — вздохнул Кхассав. Он был в компании Таира, как обычно, поэтому сейчас глянул на друга коротко:
— Пусть готовят лошадей. Выезжаем сразу, как закончите сборы.
Таир кивнул столь же кратко и отправился выполнять поручение. Джайя поглядела за плечо мужа, глядя в спину бойцу.
— Куда ты? — спросила она.
— На север. Мать скоро умрет. Надо готовить вторжение в Мирасс.
Джайя скривила лицо — как делала по-прежнему всякий раз, едва речь заходила о северянах, из-за чего Кхассав уже давным-давно перестал видеть, насколько она красива. Не желая смотреть на недовольную физиономию супруги, раман отвернулся и тоже двинулся по коридору.
— И для этого надо самому тащиться к Бану, не так ли? — крикнула Джайя вслед.
Кхассав замер, обернулся, слегка развел руки:
— Что поделать, Джайя. Это тебя мне привезли из-за моря и подали на золотом блюде, как поджаренный окорок. А за некоторыми женщинами, будь то море или целая страна, приходится ездить самому.
Джайя поджала губы озлоблено. Закусила нижнюю, чтобы не сорваться на отборную брань. Кхассав рассмеялся и продолжил движение. Раманин не удержалась и все-таки бросила ему вслед несколько особенно крепких выражений. Пусть бы и без толку это было, как всегда.
Никогда прежде раман Кхассав VII Яасдур не видел раскидистый, покрытый смертоносными шипами хребет Снежного Дракона Астахира. Никогда прежде не видал багряных, словно залитых кровью вспоротой жертвы, горных вершин. Никогда в жизни посреди октября не вдыхал полной грудью оледенелый запах густой, ярко зеленой хвои. Никогда не мог и вообразить грандиозный размах танской крепости дома Яввуз.
Его визит вряд ли можно было назвать тайным, но и никаких объявлений он не делал. Отборная часть дворцовой стражи во главе с Таиром, которому Кхассав с ранней юности доверял безоговорочно, сопровождала рамана в неофициальном странствии. Халцедоновые прожилки проталин и хвой перемежались с блестящими лентами рек — серебристыми, цвета стали под полуденным солнцем, насыщенно синими в сумерках. Белоснежные и лиловые вершины вдалеке резко контрастировали с тем, что путники видели в непосредственной близости. Прежде север представлялся Кхассаву исключительно белоснежным и совсем безжизненным.
А сейчас … Жизнь вокруг утихала к зиме, но все равно кипела. Он чувствовал это каждым дюймом завернутой в плотные слои одежды кожи. На всех биваках и в странствии, на берегах выстуженных рек и у лесных опушек, испещренных следами волчьих троп, а особенно сильно — у крепостных ворот и в танском донжоне.
